Феликс! Я ведь посылал вам "Посох памяти" - изданную книгу в "Современнике", в библиотеке "О времени и о себе", послал в ответ на "Тайгу". Неужели пропала?! Осенью в Ленинграде пропало разом семь бандеролей с 4-м томом собрания сочинений. Бандитизм! Неуязвимый!
А может, ты имеешь в виду книжку "Древнее, вечное", изданную "Советской Россией" в библиотеке "Писатель и время"? Это маленький такой сборничек. В любом случае напиши, и я уж отправлю тогда ценной бандеролью. Что делать? Обезоруженный стоишь, а тебе карманы выворачивают, и еще лыбятся при этом!
Жду весны! Летал в Австрию. На обратном пути, уже в Красноярске, простудился, и вот только что принимаюсь работать. В декабре начерно написал новую небольшую повесть.
Обнимаю,
Вик. Петрович".
4 января 1983 г., г. Красноярск.
"Дорогой Феликс!
И вас всех с Новым Годом! Всем здоровья… радостей.
Вот ведь беда, Феликс. За один месяц рак съел редакторшу - Лидию Иосифовну, женщину застенчивую, добрую, всех нас обогревавшую. Ей-то я и отдал заявку на Крутовскую, и она сумела поставить ее в перспективный план. Что делать? Как? У кого? Где?
Я в Москве скоро не буду, нечего делать. Новую вещь не пропускают до советского читателя…
Придется тебе сходить в Детгиз, спросить, кто вместо Лидии Иосифовны теперь? Если таковых не найдется, тут же написать новую заявку, сказать, что все было договорено и что Астафьев сулился написать предисловие к книжке Крутовской, и все были "за".
Будешь в Красноярске, обязательно зайди. У меня дома сейчас сложно - дочь с внуком приехали, она - рожать второго (муж - в бегах), а внук нервы портить деду с бабкой.
Ну, до встречи! Отцу поклон и поздравления с Новым Годом!
В. Астафьев".
"9 октября 1985.
Дорогой Феликс!
…Телеграмму и письмо получил… Я потерял своего непутевого отца семь лет назад, и передо мной открылась та же пустота, и свободен путь вперед сделался, а ведь отец у нас был нам не родителем, больше производителем, но родителей, как и вождей, - не выбирают. Все дороги. Всех жалко. По всем сердце болит, и болеть никогда не перестанет, с той лишь разницей, что о непутевых родителях оно болит вдвойне.
Я думаю, Феликс, что тебе, как очеркисту, надобно вступать в Союз писателей, а не в какой-то профсоюз. Для этого тебе надо проделать кропотливую работу - подобрать все тобой написанное и обратиться к близким твоему сердцу писателям (одну рекомендацию, мою, считай, ты уже имеешь), вторую попроси у Юры Черниченко - это очень порядочный и умный человек, а принимают очеркистов в союз чуть снисходительнее, чем остальных, их мало, оттого, что работа их не хлебная и вызывает много неудовольствия своей обнаженной документальностью. Краснобайство, пустословие и ложь криводушная оплачивается лучше, чем горькая правда.
Но если тебе нужна бумага от меня насчет профсоюза, сам отстучи ее на машинке, пришли, и я ее подпишу, а то, если я начну писать сей документ, то тебя никуда, кроме ЛТП и тюрьмы, не примут. Еще раз прими мое сочувствие, положи цветочек на могилу отца, скажи, что от сибиряков с извинениями за то, что они его тут, за колючей проволокой, чуть не уморили и не заморозили, и с благодарностью за то, что он здесь, спасая душу, написал своего "Наследника из Калькутты"…
Мир его праху! Кланяюсь,
Виктор Петрович".
"23 июня 1987 г.
Дорогой Феликс!
Жизнь не дает спуску. Два раза успел за май проваляться с обострением пневмонии и сейчас лечусь. Но днями надеюсь уехать в Иркутск на экологическую говорильню, на этот раз совместно с японскими писателями. Еду встряхнуться, повидаться с друзьями. Закис. Был недавно на водохранилище и не успел ни одной рыбки поймать - заболел. Более нигде не бывал. Так хотел побывать у твоего знакомого в Бору, и вот опять не вышло, лето проходит. Вернусь из Иркутска 7-го августа, будет текучка, почта, звонки, люди, и время пролетит, а вначале сентября собираюсь поехать в Словакию на международную конференцию, что названием "Роксан-87", и там останусь на месяц отдохнуть и подлечиться.
В суете мелькнула твоя статья про детектив с "Наследником", и я даже не заметил где и найти не могу. Кстати, у меня ведь и "Наследника" нет. Был один на всю семью, остался в Вологде, у сына.
Черкасова хорошо издали в Иркутске, в серии "Наследство Сибири" и там же вышел первый том 20-томной Библиотеки Сибири, которую ведет ваш покорный слуга.
Вот коротенько мои новости из Енисейской волости. Если дома, черкни маленько. От Виктора Мироновича получил большое умнющее письмо и думаю, не предложить ли его Залыгину на предмет изготовления на основе письма статьи-рассуждения про мораль в литературе? Как ты думаешь на этот счет. Ведь обидно, что такие вещи лежат мертво в моем столе.
Обнимаю,
Виктор Петрович".
Декабрь 1988 г. Написано на открытке.
"Дорогой Феликс!
Посылаю тебе второй экземпляр рассказа и поздравляю с наступающим Новым годом! Здоровья, мира, работы много, горя поменьше. Написать подробней некогда - углубился в роман о войне, а на носу съезд, спешить надо, да и в жизни - сколько ее осталось?
У нас - наконец-то! - наступила зима, идет снег, а то было голо и тепло, как в Австралии. Будь здоров, поклон жене и ребятишкам. А открыточку мараю, чтобы подразнить тебя".
Декабрь 1988 г. Написано на открытке из серии "Заповедник "Столбы"".
"Дорогой Феликс!
А это ты с бабой какой-то на камне, и шлю я тебе фото в благодарность за книжки и поздравляю с Новым годом! Пусть он будет не хуже предыдущего, хоть хуже-то и некуда.
Твою статью о романе отца мы напечатаем в "Енисее" и ее же дадут как послесловие к "Наследнику". Уже сегодня и началась охота за книгой, не то, что твоя охота в Бурятии, здесь более дельная и добычливая. Очень был рад письму. Мы помаленьку налаживаемся. Обнимаю,
Виктор Петрович".
"28 мая 1990.
Дорогой Феликс!
Получил твое письмо, находясь в Овсянке и готовясь к ремонту дома. Прошло десять лет, как я вернулся домой. Все десять лет, жалея время и щадя себя, я не притрагивался к дому. Сложили лишь печку, ибо была в доме какая-то "плита", а я без русской, хоть и небольшенькой печки, русскую избу не воспринимаю.
Наконец-то я маленько отдыхаю, т. е. копаюсь тихонько в огороде, полю траву и одолеваю почту. Середину зимы проболел, подцепив грипп в столице, на съезде, а он не чета нашему деревенскому - валит надолго и к сердцу подбирается, стервец. Прервалась работа над романом. И надолго, а это всегда болезненно сказывается на работе. Но я заставил себя вернуться к рукописи, и пусть вяло, с температурой 36,5, но закончил черновик первой книги. Так что я заработал право на отдых, да ведь как отдохнешь-то?
Современные дебилы-разгульники, используя благодатную весну, зажгли край со всех сторон - горело и в городе, и в селе, и в горах, и в полях, горела и Овсянка, а напротив, на дивных хребтах, опалено все подряд, и еще пыльные бури поднялись - вот я и увидел, каков он будет, конец света…
Рукопись отца пришли ближе к осени. Я, как ремонт закончится, смотаюсь на теплоходе с семейством вниз по Енисею, а потом осенью хочу съездить в Тофаларию и еще раз на Сыме побывать хочу, да и выступить в защиту охотника-промысловика, совсем его, труженика оголодили и обобрали.
В твоем любимом заповеднике, кругом обгоревшем, медведь чуть всех не съел. Кое-как его скараулили и застрелили какие-то ученые сотрудники-столбняки.
Крепко обнимаю,
Виктор Петрович".
"28 сентября 1990.
Дорогой Феликс!
Лето у меня прошло плавно, без судорог и рывков. Сидел в Овсянке, копался в огороде, сплавал с семьей на туристическом теплоходе "Чехов" до Диксона и вот в сентябре уже на недельку забирался на свет в тихую тайгу. И тем не менее, рукопись твоего отца еще не читал. Куда ушло лето и время, сказать я тебе не сумею. Все же семья, [нельзя] забыть о ней (внучка пошла в первый класс, внук в 9-й). Да праздный народ, газеты, да теле-еле жить и читать спокойно не дают. Читал я вообще очень мало. Погряз в газетах и по этой причине сократил наполовину подписку на будущий год. Сейчас начинается время разъездов, в конце октября в Китай, а потом съезды - писательский… видно… раньше зимы рукопись мне не прочесть, и ты уж не связывай журналы с моим именем.
Я перешел из "Нашего современника" в "Новый мир" и в "Москве" свой человек теперь, так что, ежели "Нева" заброшена, предложи рукопись другим журналам. Увы, старший Штильмарк теперь может ждать и терпеть сколько угодно, хотя и при жизни терпению его было не учить.
Очень рад, что ты снова становишься таежником. Там все же разбойников многовато, и надо их как-то уравновешивать нужными людьми.
Загляни в № 8 "Нашего современника", там исключенная и похеренная в свое время глава из "Царь-рыбы", и место, и обстоятельства знакомы тебе по рассказам отца. И Елогуй, и Сымская фактория поднимают национальный флаг, требуют создания национального совета и конституций. Вот только бы еще мыться научились и пить отучились, а то вонь от них сивушная и онучная, да в зимовьях их говна и грязи до колен, а вон мы были в зимовье потомственного русского рыбака и охотника - светлица! Угодья и жилье в порядке, сарай в идеале, топоры остры, ложки мыты, на стене киноактриса Удовиченко красуется…
Обнимаю тебя.
Твой Виктор П.".
22 января 1991 г.
"Дорогой Феликс!
Ну вот, уже поздней осенью добрался я до рукописи твоего покойного батюшки. Прочел с большим интересом, хотя, будь живой автор, он, вероятно, еще и еще перепахивал бы эти страницы, особенно в области языка, тут переначитанность ему шибко мешала, так и толкала его написать "культурное" слово… Особенно худы заголовки, в том числе и всего романа. Шибко манерно для мужчины и совсем не к месту действия на Ленинградском фронте. Какой уж тут "свет", хоть и всего "горсть" его! Но роман, даже судя по этому куску, совершенно открыт, достоверен и искренен, как может быть искренна только исповедь.
Роман вполне пригоден, на мой взгляд, для печатания. В моих силах предложить его в "Москву" или в "Волгу", но ты написал, что его вроде бы где-то печатают? Рукопись пока остается у меня - напиши, что с ней делать? Как поохотиться в Забайкалье? Какая "охота" в Москве я знаю - едва живой домой приехал, и теперь не скоро меня туда заманишь.
Вышел первый том моего собрания сочинений в 6-ти томах, с выходом этого тома начинается подписка, и поскольку в республики ныне нашей продукции не дают тиражи, должна разойтись в России, потому можешь подписаться и всех охотников в тайге подписать.
Если дома, напиши поскорее. А когда будешь в наших местах? Кланяюсь! С прошедшим Рождеством Христовым и с наступающим Крещением. У нас мороз и солнце, да еще… беспрерывный ветер. Вроде на горе, и то за горами жутко воет по современной обстановке.
Виктор Петрович".
Текст на открытке:
"12.02.1991.
Дорогой Феликс!
Сегодня, 12-го февраля, я отправил рукопись твоего отца в "Москву" и предварительно поговорил с Крупиным по телефону. Дай Бог ходу роману! Сам я одолевал текучку и обслуживал свору гостей и репортеров. Готовил 3–4 том собрания сочинений; в одном из них "Затеей", подготовка и составление которых заняли все силы…
…Все твои письма я получил. Предисловие в папку вложил - оно необходимо. Будем теперь ждать решения редколлегии. Твой адрес я им написал.
Обнимаю,
Виктор Петрович".
"18 февраля 1991.
Дорогой Феликс!
Посылаю тебе для "Охотничьих просторов" то, что нашлось в новых "Затесях", имеющее отношение к тайге и немножко к охоте.
Подойдут - ладно, не подойдут - выбрось. "Затеей" идут в 4-м томе собрания сочинений в 1992-м году, если к той поре не прекратится издание книг. Газеты, вон, уже не выходят даже центральные. Только трепачи на трибуны все всходят и всходят. Когда-то ж их сгонят или нет?!
Рукопись батюшки твоего с моим письмом ушла в "Москву", но почта ходит страшно долго, иногда не менее месяца. Кланяюсь,
В. Астафьев.
У нас февралище! И мороз, и ветер дерет, в Енисейске - 42 с ветерком, в Эвенкии - 51. Увачан говорит: "Как станет, парень, сорок-то, дак жестко кажется"".
Письмо на открытке:
"27.12.1991.
Дорогой Феликс!
И сборник, и письма получил, спасибо! Какие чудесные иллюстрации к рассказу сделал художник, совсем неожиданно и здорово. Сейчас я делаю кусок об уборке хлеба зимой 1942 года в Сибири…
Вообще, долго не работал. Закончил летом "Последний поклон" (главы идут в № 2–3 "Нового мира") и на этом замер. Поездка в осеннюю тайгу на Енисей и на Сым не только не пособила и не вдохновила, но и доканала меня. Идет такое избиение природы, такое всеобщее нападение на нее, что волосы дыбом встают. Все наши беды жизни удесятерено обрушиваются на природу, бьют все, что появится, рвут с корнем все, что растет, Енисей искрещен самоловами, которые оставлены на дне и в зиму, губят там всякую тварь. О, Господи!
Поздравляю тебя и твою семью с Новым Годом! Желаю, чтобы он хоть какую-то надежду нам подарил и Бога в сердце воскресил, иначе всем нам конец будет.
Кланяюсь, обнимаю.
Виктор Петрович (В. Астафьев)".
"10.09.1992.
Дорогой Феликс!
Пишу тебе почти на ходу. Вчера из Овсянки переместился в город - осень, а я, вместо того, чтобы летом отдохнуть, сидел не разгибаясь, идет мой роман в "Новом мире" № 10–12, читал гранки, хотя это и бесполезно, не успевает наша почта свозить туда и обратно к сроку выпуска и сдачи журнала, да и в журнале тоже сидят и работают люди спустя рукава, неделями валяются гранки по столам, недосуг отправить; вычитываю 5–1 том собрания сочинений, пишу предисловие к новому и т. д.
Завтра еду в Енисейск на рыбалку. Недавно с сыном и внуком побывал на стыке рек Кия и Северная, славно потаскал харюзков и внука научил рыбалить, а теперь еду в бригаду промысловиков, которая стоит в устье Кия (наша замечательная речка, и какая по ней чистая тайга, но, кажется, ее отдают в эксплуатацию американцам, они там уж похозяйничают!), и прирос я к Енисейску, большая какая-то у меня любовь к нему. Хоть трудно, все же восстанавливается, есть уже и монахи-трудяги, есть студенты, которые приезжают сюда, чтобы поработать до начала учебного года - за одни монастырские харчишки вкалывают парни, да если кликнуть клич на всю Русь… Гляжу вот на них и думаю - да не одолеет тьма силы светлые! Так хочется в это верить.
Вот тебе адрес Бондаренко Алексея - г. Енисейск, село Озерное, ул. Ленинградская, 31, кв. 2. А ты уж совсем ярославским огородником стал или тоскуешь по Сибири-то? Да как по ней не тосковать? Это ж чудо, нам открытое и увиденное, я уж не говорю - почувствованное.
У меня с 1993 г. в Новосибирске в новом издательстве "Сибирская книга" начинает выходить полное собрание сочинений - подготовлено 14 томов, все пойдет, что за жизнь наворочал, и много говна же наворотил!
Надо - так рекламу пришлю. Мой нынешний телефон 43-78-10.
Обнимаю,
Виктор Петрович".
"13 октября 1992 г.
Дорогой Феликс!
Все я, слава Богу, получил. Спасибо! Мне прислали журнал "Природа и охота" с просьбой написать о Бондаренко "врезку", что я и сделал, отослав журнал в Енисейск, чтобы подписывались, сам подпишусь скоро. Идет полным ходом подготовка к изданию собрания сочинений в Новосибирске, а в "Молодой гвардии" издание трех следующих томов законсервировали…
Ездил я на рыбалку в устье Кия… крепко простудился, так долго не выходил из дому, а у нас последние два дня 18–20 градусов, такая благодать!..
Извини, что не написал раньше. Урожай тоже убрали, у нас картошка и овощи уродились хорошо. Зерновые по краю по 17,7 центнеров с га, но южные, самые хлебные районы выгорели. Хлеб у нас уже стоит 26 р. буханка и все остальное очень дорого, жизнь взбаламученная, тревожная.
Молю Господа, чтобы не было еще войны. Тогда пропали.
Обнимаю тебя,
В. Астафьев".
Декабрь 1992 г., на открытке:
"Дорогой Феликс!