Собор 1598 года
Царь Федор Иванович заболел, когда ему исполнилось сорок лет, в 1597 году. Окружающие знали об обрушившейся на царя "болезни велией", но болезнь затягивалась, и облегчения не приходило. Решить сам, кому передать власть, царь Федор Иванович не мог. Хотя разговоры о передаче власти уже пошли и один из таких слухов Конрад Буссов включил в свою "Московскую хронику". Он описал, как царица Ирина Федоровна просила мужа "отдать скипетр ее брату, правителю (который до сего дня хорошо управлял страной)". Однако царь Федор Иванович этого не сделал, "а протянул скипетр старшему из четырех братьев Никитичей, Федору Никитичу, поскольку тот был ближе всех к трону и скипетру". Даже если эта сцена у постели умирающего царя и не происходила в действительности, кто-то очень талантливо описал ее! Больной и умирающий царь вряд ли вполне сознавал, что от него хотели. А вот те, кто был рядом (или кто потом слушал этот рассказ), прекрасно поняли символическое значение происходящего. Никто и никогда не стал бы брать себе власть при живом царе (и еще при действующем правителе Борисе Годунове). Братья Романовы, наверное, знали от своего отца Никиты Романовича, чем закончилась присяга у постели умирающего, но не умершего Ивана Грозного его сыну-"пеленочнику" в 1553 году. Романовым-Юрьевым тогда досталась крепкая отповедь царя. И Федор Никитич Романов не поддался на то, чтобы взять скипетр, передав его следующему брату. Так и прошла эта эстафета благородства от одного брата Романова к другому, пока умиравший царь не сказал: "Ну, кто хочет, тот пусть и берет скипетр, а мне невмоготу больше держать его". После этого, как пишет Конрад Буссов, "правитель, хотя его никто и не упрашивал взять скипетр, протянул руку и через голову Никитичей и других важных персон, столь долго заставлявших упрашивать себя, схватил его".
Об этих спорах у постели умиравшего царя Федора Ивановича ходило много историй. Прямой царский выбор давал бы все преимущества такому "наследнику". По слухам, переданным оршанским старостой Андреем Сапегой, Борис Годунов опять прежде всех стал думать, что будет дальше, и решил узнать у умирающего царя, кого он "считает достойным избрания после своей смерти". По мнению "шпигов" Сапеги, Годунов надеялся на то, что царь Федор Иванович укажет именно на него, но этого не произошло. "Ты не можешь быть великим князем, - говорил будто бы царь Федор Иванович своему шурину, - разве если только тебя выберут по общему соглашению, но сомневаюсь, чтобы тебя избрали, по той причине, что ты происходишь от подлого народа" (имелось в виду некняжеское происхождение Годунова). При этом царь все-таки "указал на Федора Романовича (Федора Никитича Романова. - В. К.), предполагая, что скорее изберут его". Царь Федор Иванович думал в тот момент, что царица Ирина беременна, поэтому просил бояр, если родится сын, позаботиться о нем, и назначал в правители своего двоюродного брата Федора Романова, убеждая его ничего не делать без совета Годунова, так как тот "умнее".
Очевидно, что Борис Годунов был единственным, кто давно обнаруживал свои претензии на полную власть. Более того, примерно с 1594–1595 годов, как заметил С. Ф. Платонов, Годунов стал понемногу приучать окружающих, что рядом с ним есть сын Федор, наследник его высокого положения. "В церемониях при дворе Бориса и в письменных сношениях правителя Федор Борисович является действующим лицом: принимает послов, шлет подарки от себя владетельным особам, "пишется" в грамотах рядом с отцом". Правда, следует учесть, что "Федору Борисовичу" в то время было всего лишь пять или шесть лет. Излишняя "предусмотрительность" опять сыграла с Борисом Годуновым злую шутку, потому что впоследствии и это приписали его намерениям воцариться любой ценой.
Между тем прямой переход власти к Борису Годунову был невозможен, и это понимали все, в том числе и он сам. Согласно "Утвержденной грамоте", волею царя Федора Ивановича правительницей государства была назначена царица Ирина. Патриарх Иов и Борис Годунов (по родству с овдовевшей царицей) становились всего лишь душеприказчиками покойного царя: "А после себя великий государь наш царь и великий князь Федор Иванович всеа Русии самодержец на всех своих великих государьствах скифетродержания Росийскаго царьствия оставль свою благоверную великую государыню нашу царицу и великую княгиню Ирину Федоровну всеа Русии; а душу свою праведную приказал отцу своему и богомолцу святейшему Иеву патриарху Московскому и всеа Русии, и шурину своему царьскому, а великие государыни нашей брату, государю Борису Федоровичи)".
Царица Ирина Федоровна и раньше принимала участие в государственных делах. Об этом писал Флетчер, известно это и из обстоятельств дела об учреждении патриаршества. Подобное было новшеством "московского государственного быта". Пока оставалась хотя бы гипотетическая возможность правления вдовствующей царицы Ирины Федоровны, такой поворот событий нельзя было игнорировать. Поэтому к ней первой и обратились. Патриарх Иов в "Повести о честнем житии царя и великого князя Феодора Ивановича" передал ее трагический плач, обращенный к лежащему на смертном одре царю: "Увы мне смиренней вдовице без чад оставшейся! На кого ли воззрю или о ком утешуся, не имея чад твоего царьского корени? Мною бо ныне единою ваш царьский корень конец прият!" Сиюминутные политические дела явно были не нужны убитой горем женщине. Вместе с тем власть не терпит вакуума. И снова первым принял решение "изрядный же правитель" Борис Годунов. Он, по словам патриарха Иова, повелел Думе целовать крест царице Ирине Федоровне, "елико довлеет пречестному их царьскому величеству". Патриарх Иов присутствовал на этой присяге вместе со всем освященным собором, а значит, этому известию можно доверять. "Пискаревский летописец" тоже свидетельствует, что царица Ирина "прияша власть скипетра Московского государьства" по "благословенью и моленью" патриарха Иова и всего освященного собора и по "челобитью Руския державы Московского государьства бояр и окольничих, и дворян и всяких чинов людей, и всего православного християнства". Суть этого "челобитья" в том, что на царицу Ирину Федоровну легла ответственность мирной передачи власти следующему русскому самодержцу. Власть передавалась ей "на малое время, покамест Бог царьство строит от всех мятежей и царя даст. И кресть ей целоваша вся земля Расийского государства".
Это известие "Пискаревского летописца", впервые обнаруженного и опубликованного только в середине 1950-х годов, историки восприняли по-разному. М. Н. Тихомиров полностью доверял автору летописи, как "непосредственному очевидцу событий", и вообще считал, что "царица Ирина была избрана на царство именно Земским собором". Л. В. Черепнин спорил с ним: "Зачем Ирине было нужно принимать на себя "власть скипетра Московского государьства", если через девять дней по смерти мужа она ушла в монастырь? Об обращении к Ирине представителей разных чинов "всея Руския земли" говорит и Утвержденная грамота, но, по ее сведениям, царица им "отказала"". Оригинальную, но не подтверждаемую источниками трактовку предложил Р. Г. Скрынников, считавший, что Борис Годунов хотел "закрепить трон" за сестрой и "учредить правление царицы". А. А. Зимин, напротив, не сомневался, что "переход власти к царице Ирине, как вдове бездетного монарха, был естественным, но оказался недолговременным".
Свидетельство такого важного документа, как официальная "Утвержденная грамота" об избрании Бориса Годунова на царский престол, все же должно быть принято во внимание в первую очередь. Существуют документы, изданные от имени одной царицы Ирины Годуновой. 8 января 1598 года она, как установила С. П. Мордовина, одним из первых своих указов объявила амнистию по всему государству; из тюрем были выпущены "тюремные сидельцы", причем это мероприятие коснулось даже закоренелых преступников ("самых пущих воров"), которых "с поруками", но выпустили на свободу. Это подтверждает свидетельство патриарха Иова, включенное в Житие царя Федора Ивановича. Про объявленную в день царского погребения, в воскресенье 8 января, милость царицы Ирины здесь говорится так: "Благочестивая же царица и великая княгиня Ирина Федоровна всеа Русии повеле патриарху и всему освященному собору давати милостыню доволну; такоже и нищих безчисленно множество собрав, насытив доволна и милостыню пространну подав; вся же темница и узилища тогда отверзе и сущих в них повинных смерти всех на живот свобожая и в скудости потребных им всячески помогая".
В разрядных книгах сохранилось упоминание о назначениях на службу на воеводства в Псков и Смоленск, куда были отправлены бояре князь Андрей Иванович Голицын и князь Тимофей Романович Трубецкой: "Посыланы были воеводы по городом на Литовскую и на Немецкую украину для укрепления Московского государствия от погранишных государств по приказу государыни царицы и великой княгини Ирины Федоровны всеа Русии". Воеводы отправились на службу 17 января 1598 года - через два дня после того, как царица Ирина Федоровна приняла постриг (с именем Александры). А. П. Павлов, упоминая об этих назначениях, точно определил суть первоначально сложившегося порядка: "В обстановке междуцарствия… глава Боярской думы Ф. И. Мстиславский признает законной власть прогодуновски настроенного патриарха Иова и царицы Ирины (иноки Александры) Годуновой".
Удаление из столицы двух членов Боярской думы накануне принятия важнейшего решения о царском избрании само по себе показательно для политики правителя Бориса Годунова (как и выбор благовидного предлога укрепления государства). Но еще более интересно для понимания скрытых механизмов годуновской политики, приоткрывшихся во время его избрания на Московское царство, то, что представители главнейших родов в Думе - Голицыны и Трубецкие - придерживались противоположных партий. Смоленский воевода князь Тимофей Романович Трубецкой был явным сторонником Годунова, чего не скажешь о назначенном воеводой в Псков князе Аддрее Ивановиче Голицыне, стоявшем ближе к "романовской" партии. В дальнейшем у обоих бояр возникли местнические счеты с воеводами, находившимися в Пскове и Смоленске, и, чтобы разрешить спор о "местах", они били челом "государыне царице и великой княгине Александре Федоровне всеа Русии" (разряды писались позже, когда бывшая царица ушла в монастырь, чем и объясняется странное упоминание ее с иноческим именем и светским отчеством). Местнические споры князя Андрея Ивановича Голицына с князем Василием Ивановичем Буйносовым-Ростовским и князя Тимофея Романовича Трубецкого с князем Василием Васильевичем Голицыным разбирала Боярская дума. Однако указы воеводам о принятых решениях по их делам от имени "государыни царицы и великие княгини иноки Александры Федоровны всеа Русии" передавал патриарх Иов. Приговор по местническому делу тоже выглядел необычно: в принятии решения по этим абсолютно светским делам участвовал патриарх "со всем освященным вселенским собором". О давнем местническом споре Трубецких и Голицыных, ведшемся со времени царствования Ивана Грозного, было хорошо известно. Поэтому, снова столкнув между собой в Смоленске лояльного князя Тимофея Романовича Трубецкого с князем Василием Васильевичем Голицыным, безуспешно пытавшимся оспорить прежнюю местническую "потерьку" своего рода, правитель Борис Годунов заранее готовил почву для будущей "предвыборной" борьбы. При этом соблюдалась видимость справедливости, так как в обоих случаях было принято решение "выдать головою" воевод - князя В. И. Буйносова-Ростовского обиженному князю А. И. Голицыну, а не послушавшегося указа царицы-инокини князя В. В. Голицына - князю Т. Р. Трубецкому.
О переходе власти к вдове царя Федора Ивановича писал еще один современник, князь Иван Михайлович Катырев-Ростовский: "Благочестивая же царица Ирина по плачевном оном времяни скипетродержавствуя под правителством единородного брата своего предиреченного Бориса Годунова". Но она не собиралась сама оставаться во главе Московского государства ("не изволила престол свой содержати"). Тогда ей следовало благословить преемника власти царя Федора Ивановича, но и здесь она не стала действовать самостоятельно или по одному совету с братом. Царица Ирина "не благословила" на царство боярина Бориса Годунова, несмотря на обращенные к ней просьбы патриарха Иова и всего освященного собора. Не откликнулась она и на предложенный ей компромиссный вариант, о котором тоже упоминается в "Утвержденной грамоте": царицу Ирину Федоровну молили не покидать "до конца" своих подданных, а оставить все, как было раньше, и указать "правити" своему брату и шурину царя Федора Ивановича ("по его царьскому приказу, правил он же государь Борис Федорович").
Главным в этот момент было показать всем, что избрание Бориса Годунова происходит не по желанию людей, а по Божьему промыслу. Важно это было и для самого Бориса Федоровича, не соглашавшегося принять царский престол. "Государев шурин и ближней приятель" в ответ на обращение и мольбы к нему был непреклонен и клятвенно, "со многими слезами и рыданием", утверждал: "Не мните себе того, еже хотети мне царьствовати, но ни в разум мой прииде о том, да и мысли моей на то не будет. Как мне помыслити на таковую высоту царьствия и на престол такого великого государя моего пресветлого царя". Действительно, не один Борис Годунов понимал, что должны быть очень веские причины для того, чтобы передать царский трон от князей Рюриковичей к боярам Годуновым. Он и сам предлагал избрать более достойного, чем он. Но ни для кого не было секретом, насколько далеки подобные предложения многолетнего правителя царства от его истинных желаний.
И здесь трудно переоценить услугу, оказанную Годунову в дни царского избрания патриархом Иовом. По словам С. Ф. Платонова, патриарх оказался "во главе временного правительства", а власть была передана ему самой царицей Ириной. Патриарх Иов подготовил Земский собор, он его и открыл. Впервые за долгое время всё надлежало сделать без участия Годунова, который затворился вместе с сестрой в Новодевичьем монастыре и молился, соблюдая сорокадневный траур по умершему царю Федору Ивановичу. Так это должно было выглядеть в глазах подданных, хотя, конечно, трудно представить, чтобы патриарх Иов не участвовал в поминальных службах и не обсуждал с Годуновым будущее овдовевшего Московского царства. Патриарх нашел в книгах Священного Писания все необходимые обоснования и освободил Бориса Годунова от ненужных клятв в том, что тот не дерзает взойти на осиротевший престол. Как и все и даже лучше других, он должен был видеть, что происходило с Борисом Годуновым. Но с патриарха был больший спрос, к нему приходили люди за советом и не сдерживались в обличениях явного стремления правителя к царскому трону: "Что, отче святый, новотворимое сие видеши, а молчиши?" - "И совесть сердца его, яко стрелами устрелено бываше и не могий что сотворити, еже семена лукавствия сеема видя".