Венчание на царство в Успенском соборе в Кремле 3 сентября 1598 года "на паметь свещенномученика Анфима, епискупа Никомедийского", стало великим триумфом Бориса Федоровича, превращавшегося из правителя, или даже "нареченного" царя, в "Богом избранного" царя и самодержца, основателя новой династии на русском престоле. Сохранился "Чин и устав поставлению царьскому", согласно которому вся церемония сознательно приближалась к византийским образцам. Впервые в русской истории Годунова, как некогда византийских императоров, венчал на царство один из вселенских патриархов. Это было подчеркнуто литургическими особенностями обряда венчания на царство: произнесением особой молитвы, вторичным возложением шапки Мономаха после миропомазания. Из торжественных речей, которые произносили в Успенском соборе царь и патриарх, можно узнать, как двигался по ступеням избрания Борис Годунов. В своей речи бывший правитель вспоминал, что царь Федор Иванович завещал "избрати на царьство и на великое княженьство Владимерское, и Московское, и Новгородское, и всея великия Росии, кого Бог благоволит"; то же самое сделала царица и великая княгиня Ирина Федоровна, принявшая "иноческий чин". А дальше патриарх Иов, освященный собор и все чины избрали "меня Бориса", после чего все они били челом и царице-инокине Александре и ему самому. "Государыня благочестивая царица и великая княгиня инока Александра, по вашему прошению, вас пожаловала, а меня благословила и повелела быти царем и великим князем", - говорил патриарху Иову венчавшийся на царство Борис Федорович. После этого царь просил совершить обряд венчания: "И ты б, отец наш, на те великия государьства, по Божией воле и по вашему избранию, меня благословил, и помазал, и поставил, и венчал тем царьским венцем, по древнему царскому чину (выделено мной. - В. К.), на великое государьство Владимерское и Московское и Новгородское".
Патриарх Иов, исполнив положенный обряд, нарек Бориса Годунова царем: "И отныне, о Святем Дусе государь и возлюбленный сыну Святыя церкви и нашего смирения, Богом возлюбленный, Богоизбранный, Богом почтенный, нареченный и поставляемый от вышняго промысла, по данней нам благодати от Пресвятого и Животворящего Духа, се от Бога ныне поставляешися, и помазуешися, и нарицаешися князь великий Борис Феодорович, Богом венчанный царь, самодержец всея великия Росии". Заканчивалась речь патриарха Иова к царю Борису Федоровичу поздравлениями и наставлениями: "…да судиши люди твоя правдою и нищих судом истинным, да возсияет во днех твоих правда и множество мира".
В самый торжественный момент своей коронации Борис Годунов уже думал о будущем, его сын и наследник был рядом с отцом. Сначала царь Борис Федорович "слушал в царьском венце" обедню в Успенском соборе, а потом, когда он появился в дверях храма, то все собравшиеся на Соборной площади должны были увидеть, как маленький царевич Федор "осыпал государя золотыми". Затем все повторилось, когда царь Борис Федорович ходил молиться в Архангельский собор у гробов Ивана Грозного, царевича Ивана Ивановича и царя Федора Ивановича. Снова "в дверех осыпал государя царя золотыми сын ево царевич князь Федор Борисович всея Руси". Третий раз торжественный обряд повторился на переходе из Благовещенского собора "в царьские хоромы", когда Борис Годунов шел "Золотою лестницею подле Грановитай палаты". Там должен был состояться праздничный "стол", куда был приглашен патриарх Иов с освященным собором, вся Дума и множество других людей. Но всем им пришлось ждать, когда царь Борис Федорович исполнит еще один долг. Из своих царских хором он немедленно поехал в Новодевичий монастырь, чтобы первой "сказати свое царьское венчание" своей сестре, отдавшей высшую власть брату.
Конечно, весь жизненный путь вел Бориса Годунова к этой минуте, но навсегда останется загадкой, в какой мере он сам направлял события, и не пришлось ли ему переступить роковую черту смертного греха ради достижения "высшей власти". Вопросы эти по-прежнему не давали покоя современникам. Но пока, утвердившись на царском престоле, царь Борис Годунов получил возможность управлять так, как он хотел, и строить то, что ему виделось самым подходящим для царствующего дома Годуновых. Келарь Троице-Сергиева монастыря Авраамий Палицын оставил в "Сказании" свидетельство о том, как во время царского венчания, посреди самой литургии, Борис Годунов не удержался от нахлынувших чувств. Царь пообещал последнюю рубашку отдать подданным для их благополучия: "Венчеваему же бывшу Борису рукою святейшаго отца Иева, и во время святыя литоргия стоя под того рукою, - не вемы, что ради, - испусти сицев глагол, зело высок и богомерзостен: се, отче великий патриарх Иов, Бог свидетель сему: никто же убо будет в моем царьствии нищ или беден! - И тряся верх срачицы на собе и глаголя: и сию последнюю разделю со всеми!" Вот беда: невозможно было отличить, где правда, а где ложь в действиях царя; всё списывали на лицемерие и лукавство, якобы глубоко проникшие в его душу. Даже там, где Годунов был искренен, знающие своего правителя люди искали в его действиях скрытую выгоду. Очень скоро, когда в Московском государстве разразится небывалый голод, трагические обстоятельства позволят проверить эти слова о "срачице" и убедиться в том, что Борис Годунов умел быть действенным и в добре. Но рок благих намерений, прямиком ведущих в невыдуманный ад жизни, будет преследовать уже не правителя, а царя до конца жизни.
Торжества коронации царя Бориса Федоровича растянулись на целую неделю. Борис Годунов продолжал раздавать жалованье и привлекать людей на свою сторону. Конрад Буссов писал в "Московской хронике", что "по окончании церемонии коронации, когда царя вывели из церкви, в народ бросили много денег". Праздничный стол, одним концом "начинавшийся" в Грановитой палате, другим - "выходил" на Соборную площадь, в Кремле пировали повсюду: "А ели во многих полатех и по крыльцом, и на площеди. Сентября с третьего числа до десятого дни сентября ж во все дни были болшие столы також, как и на первой день". Голландский купец Исаак Масса тоже оставил известия об этом запоминающемся пире: "В Кремле, в разных местах, были выставлены для народа большие чаны, полные сладким медом и пивом, и каждый мог пить сколько хотел, ибо для них наибольшая радость, когда они могут пить вволю, и на это они мастера, а паче всего на водку, которую запрещено пить всем, кроме дворян и купцов, и если бы народу было дозволено, то почти все опились бы до смерти; но довольно о том писать, ибо сие не относится к предмету нашего сочинения".
Царь "на один год вдруг три жалованья велел дать". Пораженные такой щедростью иностранные наблюдатели разъяснили смысл сделанных пожалований: "Во время всеобщей радости царь приказал выдать тройное жалованье всем высшим чинам, дьякам, капитанам, стрельцам, офицерам, вообще всем, состоявшим на государственной службе. Одна часть жалованья выдана была на поминовение усопшего царя, называлась она Pominania, то есть память, другая - по случаю избрания царя, третья - по случаю похода и нового года, и все по всей стране радовались, ликовали и благодарили Бога за то, что он даровал им такого государя, усердно творя за него молитву во всех городах, монастырях и церквях". По сведениям Конрада Буссова, "все вдовы и сироты, местные жители и иноземцы были от имени царя наделены деньгами и запасом, то есть съестным. Все заключенные по всей земле были выпущены и наделены подарками. Царь дал обет в течение пяти лет никого не казнить, а наказывать всех злодеев опалой и ссылкой в отдаленные местности".
С царским венчанием и другими крупными праздниками обычно была связана раздача новых чинов. "Многим дал боярство, - как записал "Новый летописец", - а иным околничество, и иным думное дворянство, а детей их многих в столники и в стряпчие, и даяше им жалование велие, объявляясь всем добр". Действительно, по случаю царского венчания, боярами стали князь Михаил Петрович Катырев-Ростовский, Александр Никитич Романов, князь Андрей Васильевич Трубецкой, князь Василий Казы Карданукович Черкасский, князь Федор Андреевич Ноготков-Оболенский, а первый думный чин конюшего перешел к боярину Дмитрию Ивановичу Годунову. Еще несколько Годуновых - Никита Васильевич, Семен Никитич, Степан Степанович и Матвей Михайлович - были пожалованы в окольничие; тот же чин достался одному из братьев Романовых, Михаилу Никитичу, и оружничему Богдану Яковлевичу Бельскому, попавшему наконец-то в Думу. Окольничими стали также князь Василий Дмитриевич Хилков из рода Стародубских князей и принадлежавшие к родам старомосковского боярства Михаил Михайлович Кривой Салтыков и Фома Афанасьевич Бутурлин. В первые дни царствования у Бориса Годунова появился также новый казначей - Игнатий Петрович Татищев, некоторое время спустя его сын ясельничий Михаил Игнатьевич Татищев был пожалован в думные дворяне. Чин кравчего достался Ивану Ивановичу Годунову (вместо произведенного в бояре Александра Никитича Романова), а чин дворецкого в декабре 1598 года перешел к боярину Степану Васильевичу Годунову.
А. П. Павлов заметил, что "по случаю своей коронации царь Борис жалует думными чинами своих противников - Романовых и Бельского". Это может свидетельствовать о попытках примирения Бориса Годунова с теми, кто еще недавно готов был "похитить" у него престол. Однако еще перед избранием на царство царь Борис Федорович успел "поставить на место" Романовых и тех, кто их поддерживал. 21 июля 1598 года состоялось необычное местническое челобитье князя Федора Андреевича Ноготкова "во всех Оболенских князей место". Оно последовало после победного Серпуховского похода и стало запоздалой попыткой оспорить служебные назначения "берегового" разряда. Челобитчик обвинял своего родственника князя Александра Андреевича Репнина-Оболенского в том, что тот не бил челом "о местах" на боярина князя Ивана Васильевича Сицкого по причине дружеских отношений с этим ярославским князем, а также с Федором Никитичем Романовым: "И князь Олександро Репнин, дружася со князем Иваном Ситцким, и угожал Федору Никитичу сыну Романову, потому что Федор Романов и князь Иван Ситцкой, и князь Олександр Репнин меж собою братья и великие други". Возмущение князя Федора Ноготкова вызвала прежде всего угроза "порухи и укора" князьям Оболенским от "ево роду Федора Романова и от иных от чюжих родов". Борис Годунов согласился с этой челобитной и велел, как и просил челобитчик, записать в разряде, что служебное назначение случилось "по дружбе". Услуга князя Федора Андреевича Ноготкова-Оболенского в осуществлении антиромановской интриги не была забыта, и его имя мы видим среди первых пожалованных бояр при воцарении Бориса Годунова.
Очевидно, что Борис Годунов укреплял Думу своими родственниками и преданными людьми. Хотя А. П. Павлов, исследовав состав Думы в годы царствования Бориса Годунова, предостерег от того, чтобы считать представительство Годуновых в Думе "чрезмерным". Важно было не только появление в Думе того или иного лица, но и соответствие этого высокого назначения заслугам всего рода, а также соблюдение неписаных норм представительства знати. С этой точки зрения было все в порядке, в Думе продолжали присутствовать князья Рюриковичи и Гедиминовичи: Мстиславские, Шуйские, Голицыны, Куракины и Трубецкие, служилые князья Черкасские, представители старших ветвей князей Ростовских, Ярославских, Оболенских и Стародубских. Справедливость в отношении пожалований в Думу соблюдалась и другим образом, понятным тем, кто изучал психологию русской аристократической элиты конца XVI - начала XVII века. "Любопытно, - пишет А. П. Павлов, - что представители царствующего рода входят в Думу через окольничество, как второстепенная служилая знать". "В служебно-местническом отношении" Годуновы, по замечанию исследователя, "по-прежнему оставались ниже первостепенной княжеско-боярской знати". Борис продолжал управлять процессом создания угодной ему Боярской думы, но он был далек от мысли о том, чтобы немедленно разогнать ее и посадить туда одних Годуновых или держать в своем правительстве только угодных ему лиц. Согласие в верхах было необходимым условием правления, поэтому Борис Годунов, как и любой другой московский царь, был обречен на поиски компромисса. Конечно, что не у всех хватало изощренного ума сдерживать претензии и гордыню думных бояр, чувствовавших свое право сопротивляться царским указам, когда речь шла о чести рода. Будущее должно было показать, удалась ли в итоге новая расстановка лиц в Думе, предпринятая царем Борисом Годуновым сразу же после своего избрания на царство.
14 сентября 1598 года была отправлена окружная грамота по городам, и подданные должны были разделить радость царя Бориса Федоровича. Во всем государстве три дня с момента получения грамот пелись молебны "с звоны". Дальше, по заведенному порядку, подданные должны были присягнуть на верность новому царю. В крестоцеловальной записи все клялись слушаться того приказа, которым царица-инокиня Александра Федоровна передала власть своему брату, и хранить верность семье царя Бориса Годунова, его царице Марье с детьми царевичем Федором и царевной Ксенией (Оксиньей). Наряду с обычными формулами повиновения и сохранения верности царю во всех делах, в крестоприводной записи содержался пространный вводный раздел, обозначавший главные государственные преступления, связанные с "ведовскими мечтаниями" и "волшеством".
В текст присяги была внесена клятва, уничтожавшая возможные претензии на престол царя Симеона Бекбулатовича. Этим была устранена любая, даже гипотетическая, возможность приведения к власти жившего на покое потомка ханов Золотой Орды. С. Ф. Платонов, говоря о попытках Романовых использовать царя Симеона в борьбе с Годуновым, даже предположил, что потребовалась другая присяга (кроме принесенной в феврале после царского избрания). "Большую запись" или первую присягу повторяли и подтверждали клятвой уже на соборном заседании 9 марта 1598 года, созванном в связи с началом "скифетродержавствия" Бориса Годунова. В сентябре в нее, видимо, был внесен новый пункт о царе Симеоне Бекбулатовиче, и царю Борису Федровичу снова клялись в верности, но уже как венчанному царю. Не в правилах Бориса Годунова было оставлять без внимания любую династическую опасность, даже если в основе ее лежал неправедный "довод" или всего лишь слух.
Серьезнейшим преступлением по крестоприводной записи считался также отъезд от государя в другие земли. На это был наложен строгий запрет: "ни к Турскому, ни к Цысорю, ни к Литовскому к Жигиманту королю, ни ко Францовскому, ни к Чешскому, ни к Дацкому, ни к Угорскому, ни к Свескому королю, ни в Ангилею, ни в иные ни в которые Немцы, ни в Крым, ни в Нагаи, ни в иные ни в которые государьства не отъехати, и лиха мне и измены никоторыя не учинити".
Заботу Бориса Годунова об особом молитвенном почитании новой власти и создание им для себя нового текста "государевой чаши" (особой здравицы с поминанием царя, произносившейся в застолье) отметил автор Хронографа: "И паки состави о себе к Богу молитву мудрыми слагатели и написа и предаст еже на трапезах и вечерях за чашами о нем и о его роде Бога молити". Каждый, кто возглашал царское "здравие" в своих палатах, обязательно должен был проговорить, что Борис Годунов "богоизбранный царь". В тексте заздравной "чаши" содержалось пожелание о том, чтобы "его царская рука высилася и имя его славилося от моря и до моря, и от моря до конец вселенныа надо всеми недруги его к чести и повышению его царского величества имени".