Как это – нет?! От разных поездок осталось много буржуазной мелочи. Лежит себе валюта в вазочке. Сперва я отсчитал Сергею два с половиной доллара квоттерами, никелями и центами и попросил:
– Сходи еще раз к этим подлым отравителям. Вдруг возьмут? Прояви обаяние. Ведь ты лепший друг.
Сергей сходил, проявил, вернулся с победой. Чуть позже я отсчитал сантимы и пфенниги. Еще через час Сергей отправился с финской и норвежской мелочью… Думаю, в "Диете" делали ставки – принесет еще или нет?
В последний раз я откопал какие-то треугольные таньги с дырками. Серега на них выменял целую охапку токайского и много-много "Кента".
– Что-то больно круто вышло, – сквозь хмель удивился я.
Расстались мы за полночь довольные друг другом.
На следующее утро Серега возник снова, а у меня откуда-то возникло пять тысяч.
– Знаешь что, – говорю я. – Вчерашнее не считается. День рождения – он сегодня. Вот деньги. Сходи в магазин, но в "Диету" не надо. Чтобы все благородно. Коньяк и шоколадка.
Сергей не послушался. Ноги привели его ко вчерашним продавцам. Те уже успели разобраться с треугольными таньгами и деньги у Сереги отобрали. Правильно говорили древние – нельзя ступить дважды в одну и ту же реку.
* * *
Андрей Тропилло, по кличке Торопило, записал в Доме пионеров и школьников песни БГ, Майка, Кинчева, Цоя и прочих. Спасибо ему. Было это давно. И посчитал себя Торопило живым богом. При встрече всем и говорил:
– Я, Торопило, живой бог!
Восемьдесят восьмой год – апофеоз рок-революции в СССР, совпавшей с апофеозом перестройки. На Зимнем стадионе в Ленинграде летом должен пройти фестиваль. Смольный не хочет, но партию изнасиловали демонстрацией, и фестиваль разрешили. Из Польши пригнали фирменный аппарат, а "Русское видео" сняло фильм. На второй день фестиваля прибегают к Торопиле поляки и начинают кипятиться:
– Так не можно, Анжей! Треба злотых платить! За злотые можно и так…
Андрей Тропилло-бог пошел разбираться. Оказывается, накануне ночью неустановленные лица наблевали в пульт. Это поляков и возмутило. Тропилло-бог исследовал харчи, но виновников не вычислил. Пришлось полякам доплатить за вредность.
Через месяц-другой Торопилу из Рок-клуба исключили за волюнтаризм и вождизм. Думаю, те, кто его исключал, харчи и метали.
Была у Торопилы девушка. А он ее выгнал. Потому что "Плейбой" смотреть мешала.
Поднимаю телефонную трубку.
– Говорит бог! – раздается вечно бодрый голос Торопилы.
У меня в руках как раз "Литература Древнего Египта", и я читаю отрывок в трубку:
– "И соединился я, Ра, с рукой своей сжатой, совокупился я с тенью своей и излил себя, зачав таким образом в самом себе детей".
– Н-да, – раздается в трубке.
– Понимаешь, – настаиваю, – люди все молят, просят богов о чем-то. Боги же только себя и любят. И возбуждаются только от собственной тени. Так что если ты бог, то придется тебе…
– Нет! – перебивает Торопило недовольно. – Чушь это все. Женщины должны остаться.
Генерал-суперинтендент лютеранских приходов Санкт-Петербурга Андрей Тропилло, живой бог, говорит мне при встрече:
– Я тут лучший в мире анекдот придумал!
– Не может быть.
– Да ты послушай! Один мужик хочет жениться на одной женщине. Но сомневается. Спрашивает у ее отца: "У вас дочь что, стеклоед?" – "А в чем дело?" – тревожится отец. "Да вот заходим в парадную, а она лампочку вывинтила и у меня спрашивает: "Хочешь, в рот возьму?""
– Смешно, – комментирую услышанное.
– Правда лучший в мире?
– Не знаю.
В начале сентября стояли теплые деньки. Отправился я с генералом Торопилой-богом в Москву, где тот собирался пиратским способом записать Дипака Чоундхури. Дипак, мастер индийской раги, приехал сыграть в консерватории и поработать с русскими последователями.
Ровно в восемь на сцене консерватории постелили коврики, на них сели индусы и европейского вида господин в рваном носке. Дипак начал дергать струны на ситаре, по таблу затюкал пальцами и молоточками индус по фамилии Босс, а я погрузился в грезы-мемории. Вспомнилась юность. Битлования и хиппования. Тягучая рага звенела как зубная боль. Хотелось плакать о прошедших годах и друзьях.
Концерт длился два часа. Зал был в восторге. Перед тем как сыграть на бис, Дипак что-то сказал европейцу в рваном носке, кивнул ободряюще. Европеец весь концерт дергал на инструменте две крайние струны, даже ладов не зажимал. Создавал переливчатый фон. Но Дипак разрешил. В последний бодрой раге европеец стал дергать и третью струну.
"Повезло парню, – позавидовал я, – с двумя струнами весь мир объездил".
Есть такой объемный микрофон – в виде человеческой головы. Генерал Торопило насадил "голову" на палку и, спрятавшись за сценой, держал ее над Дипаком Чоундхури. Жуткое зрелище. Но индус и глазом не моргнул.
Затем Дипака и таблиста Босса перевезли в Питер. Тут вокруг них скакали с бубенцами местные кришнаиты и кормили зрителей на концерте дрянными пирожками. В концертном зале возле Финляндского вокзала опять генерал Торопило появился с "головой" на палке.
После концерта Дипак глотнул пива, закурил "Мальборо" и произнес без интонации:
– Хочу в Бомбей.
Кришнаиты и индуисты засуетились и сгоряча купили знаменитому Дипаку билет до Москвы в общем вагоне. Чоундхури вошел в вагон и лег на койку среди толпы кочующих цыган. Кришнаиты и индуисты постарались исправить ошибку.
– Гуру, мы поменяем билет! – причитали почитатели. – Мы вас на руках донесем!
Но гуру Дипак лежал на матраце с банкой пива в руке и лишь отрицательно мотал головой. Тут же и генерал Торопило вертелся с головой-микрофоном на палке.
Когда поезд тронулся, гуру показал в окно Торопиле фигу.
– В Бомбей, – повторил Дипак.
В середине 90-х Торопило стал генералом-суперинтендентом лютеранских общин Санкт-Петербурга. Неподалеку от коней Клодта, в доме, где знаменитые сортиры, у Торопилы имелся религиозный полуподвал, расположенный по фасаду симметрично отхожему месту. Хотел там генерал Торопило открыть церковную лавку с рок-н-ролльным уклоном.
– Лучше гробами торгуй, – посоветовал я.
– Тогда бандиты набегут и зарежут, – отказался генерал.
– Тогда продавай унитазы. Будет у здания общая концепция.
– Противно это. Тут, между прочим, Лев Толстой жил. Вон его мемориальная доска.
– Тогда назови магазин "Кровь и тело Христовы". Булочная, а в ней кагор в розлив продают.
– А над этим стоит подумать, – согласился генерал.
* * *
Андрей Тропилло, считающий себя живым богом, в очередной раз разорился. И стал бог сбагривать имущество. Мне он решил продать старинный "мерседес" за умеренные деньги.
– На ней, – сказало божество, – людей из ресторана в гостиницы возили. В Германии! Поэтому машина в приличном состоянии. Бери!
– Да зачем мне? – сомневаюсь.
– Тебе надо! – гипнотизирует Тропилло.
Едем в Купчино. Подъезжаем к гаражу. Вдруг на чистом небе собираются тучи и, когда Тропилло открывает гаражную дверь, раздается гром с недавно еще ясного неба.
– Предупреждение, – говорю я.
– Одобрение! – втюхивает Тропилло.
Теперь машина моя. До сих пор я в ней дырки заделываю. А на днях нашел под сиденьем пулеметную ленту немецких презервативов. Штук сто. Кажется, я купил публичный дом на колесах.
Не кормить и денег не просить
Если в апреле иногда бывает не очень, то в мае всегда хорошо. Ставлю точку и заглядываю в блокнот. Нет, это случилось восьмого апреля, а не восьмого мая! Тогда просто переписываю предложение… Если в мае иногда бывает не очень, то в апреле всегда хорошо. Погода стояла майская – вот мне и показалось…
Ночью накануне позвонил Шагин и заявил заговорщицким шепотом:
– Значит, так. Была инструкция – денег не просить и не кормить.
– Ладно, – соглашаюсь, – про деньги понятно. А почему не кормить?
– Не знаю. – Митя серьезен, как сто двадцать третье китайское предупреждение. – Про еду особенно настаивали.
– Если настаивали, то и не будем. А кого, кстати, не кормить-то? – догадываюсь я поинтересоваться.
– А ты не в курсе?
– А как я могу быть в курсе, если меня всегда держат в неведении!
– Да ты что! – Митя не верит. – Ты афиши в городе видел?
– Афиш навалом. Юморист какой-нибудь? Альтов типа Задорнов? Мне и без них смешно.
– Подожди! Эрик Клэптон прибыл на концерт! А завтра утром он приедет в "Дом на Горе"!
Я подумал, что Митя врет, но тут же поверил. Это должно было когда-то случиться. Что-нибудь подобное. Или Клэптон, или битлы, или еще какие-нибудь человечки из славной юности. Давно, совсем давно, черт знает когда, я выменивал пластинки с их лицами, носил под мышкой диски, помню пластинку группы "Крим" – трое красавцев в белых костюмах приветливо махали мне, девятнадцатилетнему. И вот домахались. Через тридцать лет с хвостиком пути пересекаются странным образом на плодородной ниве алкоголизма. Просветленного, то есть протрезвленного. Мы тут славно пропьянствовали треть века, а они там. Половина померла и там, и тут. А жить хочется всем, всегда и везде. Долгая история с участием американского миллиардера и алкоголика Лу, русского ньюйоркца Жени, продолжившаяся в поселке с финским названием Переккюля, что в часе езды от Питера на юго-запад…
Натягиваю кожаную куртку и в девять утра выхожу на перекресток, где меня ждет легковушка. Возле нее Макс – крупный мрачноватый мужчина с круглым лицом, перечеркнутым прокуренными усами.
– Привет, – говорю, а он:
– Привет, – говорит. – Поехали.
Втискиваюсь на переднее сиденье. На заднем – писатель Андрей Битов.
– Доброе утро.
– Доброе утро. – У писателя озадаченное лицо с пепельной щетиной. Эрик Клэптон не его песня, но и Битов участвует в алкоголизме как человек хоть и старый почти, но чувствующий нерв времени.
Мы катим по солнечному проспекту и выезжаем из города. Здесь окрестности еще помнят про зиму – даже на расстоянии видно, как холодна земля. Грязь поверхностна, словно изучение английского языка на скоротечных курсах или танцевальная любовь на вечеринке. Кое-где в канавах бело-черный недотаявший лед. За Красным Селом начинается бардак русских колдобин. Без них было бы скучно.
– А ты… как его?.. Эрика Клэптона знаешь? – спрашивает Битов, и по его интонации становится понятно, что для писателя имя великого гитариста пустой звук.
– Как облупленного! – отвечаю Битову частичную неправду.
Я знаю миф, в котором больше моей жизни и моего поколения, чем англичанина. А мифам не всегда полезно становиться реальностью. Когда с опозданием в двадцать пять лет в Россию поехали играть разные рок-стары, то я решил не ходить их смотреть. У меня в голове свои "Роллинг стоунз" и "Дип перпл". В натуральную величину они могут только нарушить юность, засевшую в памяти…
Тем временем мы выкатились на холм, обрывающийся долгим пустым косогором. Незасеянные, а значит, и не беременные поля у холма весело зеленеют под открытым небом. На краю косогора за аккуратным забором находится пригожее кирпичное здание "Дома Надежды на Горе" – таково полное название реабилитационного центра. Здесь помещаются где-то тридцать пациентов, с которых денег за курс не берут и брать не собираются, рассчитывая на меценатов. Наши же водочно-пивные олигархи больным или сироткам фиг дадут, поэтому на Горе рассчитывают больше на просветленных иностранцев. Мифический Эрик Клэптон теперь. Хотя денег велели не просить…
Мы заходим в калитку. Тут еще пара машин подкатывает. Большой Митя Шагин с бородой. Целуемся и фотографируемся. Тут же, скатанная из бревен, часовенка. Садимся возле стены, мурлычем на солнцепеке, а Эрика Клэптона все нет.
– Да, – говорю Мите, – опять обманули больного человека…
– Страдающего неизлечимым, прогрессирующим и смертельным недугом, – подхватывает Митя.
Народ ходит туда-сюда. Очумевшие пациенты и с дюжину тех, кто достиг уже душевного покоя, как альпинист Джомолунгмы.
– Мы, понимаешь, – продолжает Митя, – и березку заготовили. Будем ее сажать со стариком Эриком.
– Замечательно! Заложим аллею трезвых героев! А я дома порылся и нашел виниловую пластинку Клэптона "461 Оушен-бульвар". Это там, где песня "Я застрелил шерифа". Двадцать лет назад ее во всех питерских кабаках играли. Буду автограф брать. Первый раз в жизни, кстати.
– Ничего. У Эрика не стыдно.
Мы так говорим, греемся, время идет, а англичанина все не видно. Как-то и забывается он в деревенском русском утре, даже противоестественным кажется его имя в этой обстановке – вон баба тащится с коромыслом, и слово "хуй" начертано на обломке бетонной трубы. За отсутствием других приезжих знаменитостей народ все более льнет к писателю Битову.
И тут на горе появляется "мерседес" дорогой марки и останавливается возле ворот. Из машины вылезают трое мужчин – немолодой и большой, молодой и тонкий, немолодой и средний. Они входят в калитку, и им навстречу устремляется директор Дома – кряжистый полувековой лысоватый мужчина с капитанской бородкой.
Мы с Митей продолжаем сидеть, понимая, что визитначинается, думая, однако, что появилась первая, в определенном смысле разведочная машина, а сама "звезда" на подъезде, сейчас выкатит в прожекторах и в шляпе с перьями…
– Пойдем-ка, – говорит Митя, и мы покидаем солнцепек возле часовенки. – Пора начинать руководить процессом.
– Главное, когда появится, Клэптона не кормить, – напоминаю я.
– И денег не просить, – соглашается Митя.
Алкоголики робеют, но подтягиваются тоже. Мы с Митей жмем руки прибывшим, а директор произносит краткую информационную речь, обращаясь в основном к немолодому и среднему. Тот одет в светлые спортивные брюки и куртку с капюшоном. Именно ему рассказывает правду экс-капитан, а англичанин на каждую фразу отвечает:
– Фантастик!
"Так когда же сам Клэптон…" – начинается мысль, и я вдруг понимаю, что именно он передо мной и стоит. При рассмотрении вблизи мифические герои меняют облик. Великий гитарист оказался другим, но все равно кайфовым, пускай и с вялым подбородком и мелкими чертами лица. Всяко уж краше, чем Шварценеггер или Черномырдин.
– Дорогой господин Эрик, – закончил информационное сообщение директор, – давайте пройдем и осмотрим дом!
Вмести с гостем и алкоголиками мы входим в здание. Директор останавливается возле "наглядной агитации", древа жизни, на каждом из золотых листочков которого начертана фамилия дарителя. Директор говорит как экскурсовод:
– На одном из листков написано – Юрий Шевчук. Это русский рок-музыкант. Каждый год он играет концерт в нашу пользу.
Похоже, директор решил брать быка за рога, и мы с Митей шепчем директору в ухо:
– Денег не просить, – а Эрик восклицает:
– Фантастик!
А напряженность первых минут тем временем тает. Клэптон разглядывает происходящее вокруг с интересом. Он не жена губернатора, которой нужно поднимать рейтинг мужа перед выборами и посещать сироток. Он приперся сюда в день концерта по собственной воле, зная, что ищет. А искал он алкоголиков, которые стараются. Он и сам старался и теперь трезв как вымытое стеклышко. Классный парень, одним словом. Не говнюк. Не ошиблись мы в нем тридцать пять лет тому назад… По узкой лестнице шумно поднимаемся наверх и оказываемся в просторной комнате с окнами на русские просторы. Клэптона подводят к стене с приколотой на нее картой великой Родины. На ней множество отметок и пунктиров, проложенных к Петербургу. Из пятидесяти городов и населенных пунктов прорывались к нам страждущие алкоголики– один алкоголик добрался до деревни Переккюля аж с Сахалина. География впечатляет. Великий, как наша Родина, гитарист слушает объяснения и повторяет каждые тридцать секунд:
– Фантастик!
– Я знаю, Эрик, что ты тоже помогаешь подобному центру, – начинает директор.
– Йес! – вскрикивает Клэптон. – Симиляр! Такой же! – Гитарист выглядывает в окошко и добавляет: – На Антибах. Это Карибское море.
– …И ты даже продал пять своих старых гитар на аукционе в пользу центра!
– Денег не просить, – шепчем мы с Митей снова, а Эрик вскрикивает:
– Фантастик!
Стало понятно, что дружба состоялась, и директор, несколько расслабившись, предложил:
– Так, может быть, выйдем на улицу и посадим березку?
– Березку? – переспросил Эрик и по-приятельски улыбнулся: – Йес, офкос!
Мы спустились на первый этаж и вышли на улицу. Как хороша русская природа, когда нет грязи и привычного говнища! Так бы и жить в чистоте и с солнцем над головой!.. За часовенкой неподалеку от забора алкоголики выкопали заранее ямку. Приготовили лопату и хворостину с корнями – ей и предстояло сыграть роль березки. Никто из больных и здоровых не посмел приблизиться. Только Эрик, Митя и я. И это случилось – Эрик воткнул хворостину в ямку, я схватил лопату, почувствовал теплую плоскость черенка и пошуровал лопатой, а Митя полил конструкцию из лейки.
– Вот она – аллея трезвых героев! – сказал я.
– Ну, так! – сказал Митя, а Эрик закивал, соглашаясь:
– Йес! Йес! Фантастик!
Затем набежали пациенты и стали фотографироваться.
В моем повествовании нет юмора, а только толика здорового умиления…
Пока алкоголики собирались в зальчике, дорогому гостю было предложено испить чайку. В комнате на первом этаже в духе русского народного хлебосольства стол ломился от бутербродов с колбасой и сыром, а в мисочках лежали печенье и конфеты. Но кипяток запаздывал. "Не кормить!" – переглянулись мы с Шагиным, но было поздно. Оказавшись за столом по левую руку от гостя и воспользовавшись паузой, я вспомнил фразу из учебника русского языка и спросил:
– Хэв ю бин ин Раша бефо?
– Йес! – живо откликнулся Эрик. – Ниа зе Мурманск!
Как я понял, гитарист увлекается подледной рыбалкой и прилетал в Заполярную Русь с этой целью. Вокруг носились на вертолетах нашенские богатеи и пили водку ведрами.
– Я синк итс воз грейт.
– Йес! Йес! Фантастик!
Клэптон косился на бутерброды, но, сдержавшись, от трапезы отказался. Но не отказался дать автографы и принять подарки. Митя подарил книжку про свое пьянство, а я – кассету с песнями о трезвости. Клэптон расписался на обложке винилового диска, и теперь мне есть что разглядывать долгими зимними вечерами…
Но Эрик приехал в Переккюля не чай пить. Он поднялся на второй этаж, выступил перед больными и ответил на вопросы. Это был интимный разговор, и даже сейчас я не стану его вспоминать. Главное, это случилось, запечатлевшись в пространстве – времени.
Затем Эрик, расстрогавшись, пригласил новых друзей на концерт, и его спутники составили список, в котором я занял почетное третье место. Напоследок было объявлено массовое братание, и снова фотографировались на солнышке. Затем договорились дружить алкогольными домами и помахали гитаристу, умчавшему на "мерсе" играть концерт в Питере и продолжать мифическую жизнь из клипа. Такова краткая история вопроса.
Чуть позже я отправился в Пулково встречать жену, прилетавшую из Парижа. Она была как всегда хороша и приветлива первые сорок минут. По дороге домой я рассказал о встрече в Переккюле и о третьем месте в списке друзей.
– Так что ж ты, милый! Гоним в гости к Клэптону! – воскликнула жена.