После падения коммунистической власти, когда "классовый подход" потерял актуальность и общественную востребованность, нападки на "Уложение" стали приобретать несколько иной характер. Тезис об "обострении классовых противоречий" никуда не исчез, но теперь перестал доминировать. Острие критики "Уложения" направлялось на его "антигуманность", что, по либеральным воззрениям, считалось делом совершенно недопустимым. По словам одного из исследователей, "Отмечая особенности Соборного Уложения 1649 года, необходимо еще раз подчеркнуть повышенную репрессивность норм права в тех областях, которые затрагивают интересы государства".
Указанные оценки нельзя признать беспочвенными. В "Уложении" были окончательно оформлены нормы крепостного права, отменялись "урочные лета" для сыска беглых крестьян, вводились новые категории преступлений, за которые предусматривалась смертная казнь. Все это так. Но эта только часть правды, причем, как думается, не самая значимая. Фактически и крепостная зависимость, и смертная казнь существовали на Руси и раньше, как существовали они тогда и в прочих странах. В этом отношении ничего принципиально нового "Уложение" не содержало. Новизна данного свода была не в установлении базовых квалификационных норм, а в их систематизации и детализации. Необходимо иметь в виду, что "Уложение" появилось вскоре после кровавых событий в Москве в июне 1648 года, получивших название "Соляного бунта".
Главной причиной мятежа, как уже упоминалось, послужило недовольство размерами и формой взимания налогов, как и самоуправством бояр. Выступление продолжалось пять дней, за время которых были убиты начальник Пушкарского приказа П.Т. Траханиотов, начальник Земского приказа, "начальник Москвы", Л.С. Плещеев, думный дьяк Посольского приказа Н. Чистый. Москву охватила волна грабежей и насилий; вначале были разграблены несколько десятков усадеб вельмож, а затем начались повсеместно пожары, во время которых значительная часть Москвы выгорела дотла.
Мятежный хаос потряс молодого Царя Алексея Михайловича (напомним, что ему в марте 1648 года исполнилось девятнадцать лет), и Патриарха, и всех служилых людей. Потому и был созван Земский Собор, который обязан был внести умиротворение путем установления твердого порядка управления и суда, что и должно было выполнить "Соборное Уложение".
"Уложение" защищало неприкосновенность нескольких основополагающих государственных принципов: особу Монарха, Церковь, как учреждение и как сакральное установление, жизнь и здоровье человека, и неприкосновенность частной собственности (имущества). Именно здесь защитительные меры были особенно строгими, а противоправные деяния в этих областях квалифицировались нередко как "государственное преступление" и карались смертной казнью.
В "Уложении" около 50 статей предусматривали смертную казнь. В эту категорию попадали и некоторые деяния, наносившие вред общественной нравственности. Так одна из статей предусматривала смертную казнь за распространение и торговлю табаком. В ней говорилось: "А будут русские люди или иноземцы табак начнут держать или табаком начнут торговать", то таковых необходимо выявлять, арестовывать и "чинить наказание большое без пощады, под смертною казнью".
Отдельный раздел "Уложения" - 22 главы - специально был посвящен вопросу о мерах наказания применительно к делам уголовного характера. Глава называлась: "Указ, за какие вины кому чинить смертную казнь, и за какие вины смертью не казнить, а чинить наказание". Несколько видов преступлений уголовного характера расценивались как тягчайшие и предусматривали высшую меру наказания: убийство отца или матери детьми, убийство брата или сестры, убийство мужа, убийство хозяина служащим, убийство по сговору или "наущению", насилие над женщиной.
В этой главе помещена и особая статья, ограждающая "совращение в иноверие". Она гласила: "А будет кого бусурман какими-нибудь мерами, насилием или обманом русского человека к своей бусурманской вере принуждать, и по своей бусурманской вере обрежет, а сыщется про допряма: и того бусурманина по сыску казнить, сжечь огнем без всякой пощады".
"Бусурманами", или "бесерменами" издавна называли на Руси мусульман. Законодатель XVII века был невероятно строг по отношению именно к этой конфессии. "Совращение" в иные конфессиональные группы не наказывалось по той же схеме потому, что иудеев на Руси практически не было, а христианские конфессии католического или протестантского толков не воспринимались как "преступные".
Столь беспощадная мера по отношению мусульман была своеобразной ответной реакцией на действие османских властей: в Турецкой Империи "совращение правоверных" традиционно беспощадно каралось смертью, о чем на Руси прекрасно знали. Ненависть к туркам - главным гонителям христиан - была столь велика, что при Царе Михаиле Федоровиче даже существовал обычай, что после приема турецкого посла, во время которого Царь касался головы посла, Царь "умывал руки, полагая, что они осквернились от прикосновения к голове посла". При Алексее Михайловиче строжайше было запрещено употреблять турецкий язык, который "оскверняетуста"…
В связи с вышесказанным уместно затронуть сущностную гносеологическую проблему. Невозможно относиться к событиям ушедших эпох с позиции социальных норм и этических представлений эпох последующих. Это та самая "модернизация истории", которая ведет к грубым искажениям и извращениям в понимании хода времен. С точки зрения отвлеченного гуманизма XX века и крепостное право, и смертная казнь - зло. Но таковым же образом подобные явления воспринимались и христианским сознанием еще задолго до того, как начали возникать в Западной Европе первые ростки либерально-гуманистических учений.
Церковь, Православная Церковь, никогда не оправдывала насилие как таковое. Она признавала его возможность только как средство защиты, как крайнюю форму обороны против сил антихристовых. А нападки и выступления против Божественных установлений - Царства и Церкви - и было из разряда таковых. Потому Святейший Патриарх Московский и всея Руси Иосиф (1642–1652) и поставил в январе 1649 года свою подпись ("руку приложил") под "Уложением", потому "вся Русская Земля" соборно и единодушно одобрила "Уложение". Как очень верно заметил англичанин Самуэль Коллинс, в системе русского законодательства - "цель наказания состояла не в прекращении жизни, а всегда в исправлении".
Наказание в системе христианского этатизма - мера не мстительная, а воспитательная и назидательная. По словам Иоанна Златоуста, "как в доме, где много больных, а здоровых мало, можно найти много и лекарств, и приходящих врачей, так и во вселенной нет народа, нет города, где бы не было много законов, много и начальников, много и наказаний, потому что лекарства сами по себе не могут восстановить больного, а нужны еще те, которые бы прилагали их; таковы судьи, заставляющие этих больных волей-неволей принимать врачевание".
В отличие от секулярного мира в христианском обществе совершенно иначе воспринимались жизнь и смерть. Как написал Митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн, "в отличие от гуманизма, провозгласившего земную, телесную жизнь человека высшей ценностью, Христианство никогда не признавало ее таковой, отдавая первенство душе, предназначенной Самим Богом для жизни вечной. Потому-то преступления против души, против Церкви (спасительницы этой души для Царствия Небесного) без размышлений карались телесной смертью. Меньшим и временным злом закон пытался воспрепятствовать злу неизмеримо большему, вечному".
Современные сетования и стенания о "повышенной репрессивности" русского государственного правоустроения совершенно неуместны; они просто антиисторичны. За большинство перечисленных деяний люди наказывались в ту эпоху смертной казнью практически во всех странах. Таково было время, таковы были люди, таковы были нравы.
Если не руководствоваться русофобским идеологическим ангажементом, то никакой "специфически русской жестокости" здесь усмотреть невозможно. Как уже ранее говорилось по поводу Иоанна Грозного, нашим доморощенным западо-любителям и их идеологическим менторам из-за рубежа и в данном случае уместно было не только оперировать статистикой казненных за все виды преступлений в Московском Царстве, но одновременно опубликовать подобного рода данные и по другим странам. К сожалению, эта важная задача исторического знания до сего дня не решена, но имеющиеся в наличии разрозненные сведения позволяют заключить, что Московия по числу казненных далеко уступала "странам прогресса"…
Еще более важно для постижения христианского мировосприятия другое обстоятельство. Никто из числа христиан, или иудеев, никогда не может усомниться в правильности тех "жестокостей" в трансляции апологетов либерализма, которые, скажем, творили Иисус Навин при завоевании Земли Ханаанской - Земли Обетованной, и Царь Давид при покорении Иерусалима. Вот, например, как повествует Ветхий Завет о захвате воинством Иисуса Навина Иерихона: "И предали заклятию все, что в городе, и мужей и жен, и молодых и старых, и воров, и овец, и ослов, все истребили мечом" (Навин. 6. 20).
Верующим людям тут удивляться и ужасаться нечему: такова была Воля Божия, а Она не может быть ни предметом "анализа", ни уж тем более критики. Поэтому сама по себе смерть, смертная казнь, не есть дело недопустимое, когда она выражается как Воля Всевышнего по отношению к нечестивцам и отступникам.
В системе миропредставлений людей XVII века смерть сама по себе не являлась "ужасом", которым она стала для людей внецерковных, для атеистов, после утверждения в XVIII веке в Западной Европе фетишей "свободной личности" и "человеческого разума". Понятие греха вообще стало уходить из общественного обихода. Там, где нет Бога, там нет места и такой духовно-нравственной категории, как "грех".
В секулярном обществе жизнь начала восприниматься не как дар Творца, а как некий биологический и социальный процесс. И все. В России эта система представлений начала широко распространяться со второй половины XIX века, хотя ее ростки можно встретить и в более раннюю эпоху. Две формулы: жизнь начальна и конечна, и жизнь начальна, но бесконечна, отражали две формы мировосприятия: секулярно-атеистическое и христианское.
Россия XVII века оставалась страной христианской, а потому здесь отношение и к жизни, и к смерти было совсем иным, чем, скажем, в Англии. Потому здесь категория "греха" была невероятно общественно значимой. Ведь человеку, после смрадной и скоротечной земной жизни, предстояло перейти в жизнь вечную; ему надлежало предстать перед нелицеприятным и бесстрастным Судом Всевышнего, чтобы нести ответ за все дела - и добрые, и злые, совершенные на земле. В данной системе мировосприятия грехопадение - отступление от Заповедей Божиих.
В преступлении Церковь видела прежде всего нравственное падение, нарушение Божеского Закона, называя преступников "забывателями страха Божия". Как наставлял Иоанн Златоуст, "грех есть великий бес. Бесноватый возбуждает сострадание, а грешник - ненависть; тот заслуживает прощение, а этот не имеет оправдания". Отсюда же проистекало понятие о преступлении применительно к государственной власти. Кто забывает страх Божий и повеление Государя-"Богопоставленника", тот дважды греховен. Человек оказывался преступником и перед Богом, и перед земным Божиим установлением - государственной властью, а потому и достоин самого сурового наказания, вплоть до смертной казни.
В этом отношении весьма показателен один законодательный акт, который формально не являлся составной частью "Уложения 1649 года", но фактически оказался важнейшим элементом государствоустроения России середины XVII века. Речь идет о форме присяги на верность Самодержцу "разных чинов", появившейся в форме царского указа 31 августа 1651 года. И раньше, когда происходило воцарение нового монарха, "люди государевы" приносили присягу (клятву) верности ему на Евангелии и на Кресте. По этому поводу составлялась особая "грамота". Однако теперь впервые была установлена универсальная и определенная законодательная форма, просуществовавшая с некоторыми редакционными изменениями до самого падения Царской России.
В Присяге говорилось, что я, такой-то, "целую Крест Господень Государю своему, Царю и Великому князю", Царице, и "детям царским" в том, что обязуюсь служить честно и нелицемерно, оберегать его здоровье и "никакого лиха Государю не мыслить". Кроме того, каждый приносящий присягу брал на себя обязательство, никаких других родов на Царство не мыслить и "хитрости не чинить". Если же подданный услышит о каком-то заговоре, "или ином злом умысле" на жизнь и власть Государя, то потребно сообщить о том властям, и с такими врагами биться не на жизнь, а на смерть. Залогом крепости Присяги признавалось целование Креста, что, как уже говорилось, считалось абсолютной нормой правдивости.
Русь заявляла о себе как о хранительнице нетленных Божественных установлений всегда, когда представлялась подобная возможность. Когда в январе 1649 года в Лондоне был казнен Король Карл I из Династии Стюартов (1600–1649), то в Москве чрезвычайно болезненно отреагировали на подобное известие, хотя речь не шла о весьма далекой во всех отношениях стране. На Руси знали, что кучка злодеев, называвших себя "парламентом", устроила судилище, а затем и публичную казнь благочестивого монарха. Он был последовательным католиком и хотел вернуть "римское исповедание" в Англию, которая от него начала отрекаться более ста лет тому назад, при Короле Генрихе VIII, став страной безбожно-еретической.
Конечно, на Руси католическая вера считалась отклонением и уклонением от "истинной", "православной" веры, но все-таки Римская церковь звала людей к Богу, славила Иисуса Христа, и этого нельзя было отрицать. Однако не смерть католика сама по себе взволновала Москву. В далекой заморской стране был убит правитель "Божией милостью"; мятежная толпа подняла руку на Монарха! И впервые в истории Русь отреагировала на кровавые события в Англии; отреагировала остро и резко. Это был политический демарш международного масштаба.
1 июня 1649 года Царь Алексей Михайлович подписал указ, называвшийся: "О высылке английских купцов из России, и о приезде их токмо к Архангельску, за многие несправедливые и вредные их для городов русских поступки, особенно за их учиненное в Англии убийство Короля Карла I". Конечно, торговавшие на Руси купцы сами не могли "учинить" отмеченное злодейство, но ведь ни для кого не составляло секрета, что в Англии у власти утвердились те самые "лавочники" или их "приказчики", которые фактически и вершили дела в далеком заморском Королевстве.
Английские купцы получили право беспошлинной торговли по всей Руси указом Царя Михаила Федоровича; им дозволялось ездить по стране, и, в отличие от других, заводить лавки в самой Москве. Им чрезвычайно "мирволил" и боярин Борис Морозов, ставший фактическим вершителем дел в государстве в первые три года правления Алексея Михайловича.
Но привилегии англичане использовали не для взаимного интереса, а только для личного обогащения, "пожитки себе нажили большие", как говорилось в Указе.
Русские "торговые люди" давно жаловались правительству на нечестные приемы ведения дел английскими купцами. Англичане, как сообщается в Указе, завозили "заповедные товары", например, табак, а к себе же тайно вывозили редкие изделия, такие как шелк, который доставлялся на Русь из Персии и Китая. При этом вывозную пошлину не платили, и Государству никакого "прибытку не было". Они, имея постоянные лавки в столице, скупали загодя товар на ярмарках, и когда "русские гости" приезжали для торговли, то выбрасывали товар или по бросовым ценам, на современном языке это назвали бы демпингом, или вообще не пускали торговать, так как скупали все торговые места. Чаша терпения переполнилась.
Государь указал, а "бояре приговорили": англичанам "ехать за море" и торговать впредь "Московского Государства с торговыми людьми" всякими товарами, приезжая из-за моря только к Архангельску. В Москву же и в иные города "с товаром и без товара не ездить". В Указе объясняется, почему государственная власть так долго терпела самоуправство и "неправды" английских купцов: "из-за сердечной любви и дружбы к Королю Карлу". Теперь же все изменилось. В Англии учинилось "большое злое дело, Государя своего, Карлуса Короля убили до смерти", а потому англичанам надлежит немедленно покинуть Московию…