Только один показательный пример. Многие, наверное, могут с удивлением узнать, что при английских монархах из Династии Тюдоров: Генрихе VIII (1491–1547) и его дочери Елизавете (1533–1603) в Англии было казнено в десятки раз больше людей, чем при Иоанне Грозном (1530–1584), правившем на Руси безраздельно десятки лет. При этом, как уже ранее упоминалось, о "кровавом тиране" Грозном написано бесчисленное множество разножанровых сочинений, а о кровожадности его западноевропейских коронованных современников вообще стараются не упоминать. Король Генрих VIII - аморальное чудовище на троне - до сего дня в Великобритании именуется Великолепным!
Теперь, правда, русских не клеймят ярлыками "еретиков" и "схизматиков"; ныне для западного и западо-центричного сознания духовное содержание исторического процесса не имеет не только принципиального, но даже вообще какого-либо значимого фактора. Ему давно уже не придают доминантной роли, которую конфессиональность реально играла (и играет) в судьбах стран, народов, цивилизаций и культур.
Увы, приходится с сожалением констатировать, что и в России всегда находилось немало "описателей былого", которые охотно пользовались мировоззренческими лекалами заезжих западноевропейских гастролеров. Подобная, образно выражаясь, "попугайская историография" имеет у нас в стране до настоящего времени широкое распространение. Конечно, это отдельная и большая тема для других сочинений, а потому ограничимся только вышеприведенными пояснительными беглыми ремарками.
Конечно, далеко не все из приезжающих в Россию иностранцев были обуреваемы заведомым злобным намерением опорочить русских, их бытовой уклад и систему сакральных ценностей. Многие скрупулезно описывали города, природные условия, повседневный уклад. В этой эмпирической части подобные свидетельства имеют особую ценность, не девальвируемую со временем. Однако, описывая, как жили русские, они были не в состоянии понять важнейшую составляющую: чем жили. Визитеры с Запада все принадлежали или к Католичеству, или к какой-то из ветвей Протестантизма, т. е. относились к конфессиям, изначально весьма враждебным к Православию.
Иностранца, не принадлежащего к Православию, встречали на Руси традиционно настороженно. Он был представителем иного, "нечистого" мира, и общение с ним грозило умалением благочестия. Потому даже те иностранцы, которые долго обретались в пределах Русской Земли, имели чрезвычайно ограниченный круг общения.
Что же касается религиозно-церковной жизни - центра русского мироуклада, то эта сфера вообще была фактически наглухо от них закрыта. Один показательный пример. Когда в мае 1659 года умерла четырехлетняя дочь Царя Алексея Михайловича Царевна Анна Алексеевна, то члены датского посольства, находившиеся в Москве, захотели посмотреть на траурную церемонию похорон царской дочери. Но как написал один из датчан, "это нам не удалось, так как иностранцев в подобных случаях не допускают".
Для иностранцев были закрыты монастыри и храмы, им не разрешалось присутствовать на богослужениях и религиозных праздниках, которых на Руси было великое множество. К тому же редко кто из них хоть как-то сносно владел русским языком.
В силу этого, подавляющее большинство описаний "русской веры", вышедшие из-под пера иностранцев, построено на чьих-то рассказах и сторонних впечатлениях. Нередко такие повествования чуть ли не сплошь - досужие слухи, анекдоты и сплетни, которые и на Западе, а нередко и у нас воспринимали как "объективные свидетельства очевидцев".
Типичный и наиболее показательный пример известные записки немецкого ученого Адама Олеария (1603–1671): "Описание путешествия в Московию и через Московию в Персию и обратно", первый раз опубликованные на немецком языке в 1647 году. Его сочинение содержит немало конкретных сведений о народах России, об их нравах и обычаях, о ее гражданском и государственном устройстве. Однако самого главного - духовного содержания жизни далекого Царства - он не понял, да и понять не мог.
Олеарию наперед ясно, что христианская Вера русских "подозрительна и на деле оказывается весьма плохою". Знакомый с Католичеством и Протестантизмом, последователь "отца Реформации" Мартина Лютера (1483–1546), не приемлет церковные реалии, не соответствующие знакомому и понятному ему миру. Кругом в Московии он видел храмы, монастыри, часовни, кресты, толпы богомольцев; знал, как истово подданные Царя молятся и блюдут церковный обряд, но все это так и не убедило, что русских можно назвать христианами.
Вместе с тем немецкий гость вынужден был признать, что русские в религиозной области весьма толерантны, разрешая "всякому свободу совести, хотя бы это были их подданные и рабы". Для немецкого визитера это было тем более удивительно, что в хорошо знакомых землях европейских ничего подобного не существовало.
Он запечатлел много пристрастных, поверхностных, а порой и откровенно лживых умозаключений, и почти все они - плод каких-то разговоров и мнений тех, кто ни разу не переступал порога православного храма. Да и сам Олеарий лишь единожды рискнул осмотреть церковь. Ознакомление длилось всего несколько минут, так как русские "нас под руки вывели из церкви и метлою вымели пол за нами". Причем негативное отношение к гостям "из Европы" было столь прочно и широко распространено, что невольно поражало.
"Крестьяне в деревнях, - свидетельствовал Олеарий, - не желали допустить, чтобы мы касались руками их икон или, лежа на лавках, обращались к ним ногами. У некоторых из них, после нашего постоя, должен был являться поп с кадилом и вновь освящать иконы, точно они были нами загрязнены".
Олеарий, как и другие иностранцы, никак не мог понять, почему русские категорически не хотят вести с ними "диспут о вере". Из этого делалось заключение, что русские не имеют "нужных знаний". В действительности же мотивация была совсем иной. Православные отвергали "диспут о вере" потому, что разговоры о высоком и святом с "богоотступниками" - оскорбление и умаление мирской суетой Слова Божия.
Однако в одном случае Олеарий позволил себе хвалебные славословия, которые касались описания добродетельной натуры Царя Алексея Михайловича. "Государь очень благочестивый, который подобно отцу своему, не желает допустить, чтобы хоть один из его крестьян обеднел. Если кто-нибудь из них обеднеет вследствие неурожая хлеба или по другим случайностям и несчастьям, то ему, будь он царский или боярский крестьянин, от приказа или канцелярии, в ведении которой он находится, дается пособие, и вообще обращается внимание на его деятельность, чтобы он мог снова поправиться, заплатить долг свой и внести подати начальству".
Описание царствования Алексея Михайловича невозможно без упоминания сочинения другого визитера с Запада - католика Августина Мейерберга (1622–1688), посланника Императора Священной Римской Империи Леопольда I Габсбурга (1640–1705, Император с 1657 года) к Царю Алексею Михайловичу. В течение всего пребывания в России - с мая 1661 по январь 1663 года - Мейерберг вел дневниковые записи и собирал исторические, географические, политические, а также культурно-бытовые сведения о Московии. По его указанию сопровождавшие посольство живописцы выполнили около 250 чертежей и рисунков, которые отобразили облик городов, монастырей, быт знати и простого народа.
Собранные материалы Мейерберг включал в отчеты о посольстве. Его донесения, описывавшие церемонии посольских приемов и ход переговоров, легли в основу главного труда - "Путешествие в Московию барона Августина Мейерберга", куда был включен и изобразительный материал. Именно рисунки и миниатюры из сочинения Мейерберга и представляют до сего дня особую значимость.
Мейерберг встречался неоднократно с Царем Алексеем Михайловичем, бывал на многочисленных царских трапезах, а потому сумел хорошо разглядеть повелителя Руси. По его словам, "Алексей статный муж, среднего роста, с кроткой наружностью, бел телом, с румянцем на щеках, волосы у него белокурые и красивая борода… Кроткий и милостивый, он лучше хочет, чтобы не делали преступлений, нежели имеет дух за них наказывать. Он и миролюбив, когда слушается своей природной наклонности; строгий исполнитель уставов своей ошибочной веры (!!! - А.Б.) и всей душой предан благочестию".
Итак, Вера у русских "ошибочная". Так полагал католик Мейерберг, так утверждали и многие другие гости из Западной Европы. Посланник Императора, который традиционно считался "верным сыном" Римских пап, гневно обличает русских, которые не признают и не почитают Римского первосвященника. "Москвитяне, - размышляет автор, - хотя и неучи, хоть ничего и не видят в густой тьме невежества, большей частью не знают и грамоту, притом их Вера изобилует очевидными для здравого смысла (подчеркнуто мной. - А.Б.) заблуждениями, но все же осмеливаются еще хвастать, что они одни христиане, а всех приверженцев латинской церкви считают погаными".
Он негодует, что католикам, бывающим в Москве, не разрешают иметь свою церковь, и не может постичь, почему же все русские являлись непримиримыми противниками "римской церкви". Ведь, как уверен Мейерберг, в России народ исповедует Иисуса Христа, "только по греческому обряду, давно уже при несомненной Божией помощи осужденному непогрешим судом истинной и единственной Его невесты, римско-католической церкви".
По мысли католического апологета, "истинная Вера" доступна только "грамотным" и только та, которая не противоречит "здравому смыслу". Это - прекрасный образец самодовольного западноевропейского эгоцентризма. На самом деле истинное благочестие никогда не зависело ни от уровня "грамотности", ни уж тем более от "здравого смысла" кого-то. Весь Протестантизм действительно построен на рационалистических основаниях, на некоем всегда субъективном "здравом смысле". Потому все протестантское священнодействие свелось к необременительному воскресному обряду, а Церковь стала, если использовать выражение философа Иммануила Канта (1724–1804), только "организацией общественных богослужений". Православие же сохраняло основы и принципы жизни во Христе, заложенные в основу Церкви Христовой еще в апостольские времена.
Что же касается католического "непогрешимого суда", то "образованному" и "воспитанному" аристократу не мешало бы знать, что ничего "непогрешимого" в мире людей не бывает и не может быть. Тварное, слабое, скоропродящее не может воплощать некую истину, потому что Истина только одна; она на все времена - Иисус Христос.
Конечно, посланцу Его Величества и в голову не могло прийти, что неприятие и даже ненависть русских вызвалась далеко не только каноническими разногласиями между Католичеством и Православием. Личный русский исторический опыт давал все основания считать католиков непримиримыми врагами "народа православного". На протяжении нескольких веков пришельцы с Запада под католическими крестами постоянно нападали на Русь, чинили тут грабежи и насилия, перед которыми даже меркли злодеяния татаро-монгольских захватчиков. В середине XVII века еще были живы воспоминания о Смуте начала того века, когда Дмитрий Самозванец в июне 1605 года захватил Престол Государства Российского и привел на Русь голодную и злобную польско-католическую орду. Сколько сил, крови и жизней стоило русским одолеть эту напасть. Такое быстро не забывается!
Что же касается отсутствия в России католических храмов, то прежде чем бросать подобные обвинения русским, уместно было бы задаться вопросом: а в католических странах возможно ли было открытие православного храма; в Вене, Мюнхене, Венеции или, наконец, в Риме? Там ведь тоже православные бывали. Ответ только один и он бесспорен: нет и еще раз нет. Это положение сохранялось триста лет и после времени Алексея Михайловича…
Мейерберг в целом весьма негативно оценивал русскую жизнь. Она ему не просто не нравилась: он испытывал к России и русским стойкие чувства неприятия. Не имеет значения, приехал ли он с подобными русофобскими предубеждениями или приобрел их за время своего пребывания в Московии, но факт остается фактом: для него Россия страна "дикарей", "рабов" и каких-то моральных уродов.
Конечно, он не доходил до такой низости, до какой опустился прибывший на Русь чуть позже Мейерберга голландский "негоциант" Николаас Витсен (1641–1717). Имевший степень "доктора права", он вел дневник, который пестрит оскорбительными определениями применительно к русским: "скоты", "свиньи", "тупые скоты", "одиоты", "рабы" и т. д. Ясное дело, что ничего примечательного, чистого, созидательного подобные Витсену вояжеры, кстати сказать, ни единого слова не понимавшие по-русски, разглядеть на Руси были не в состоянии. Да и не привлекало их это. Подобных визитеров в "мире дикарей" интересовала только карманная выгода.
Посол Императора "Священной Римской Империи германской нации" Леопольда I Августин Мейерберг до прямых облыжных грубостей в своих записках не доходил. Однако суть дела это меняло плохо, а точнее говоря - не меняло вовсе. Он умудрялся видеть только неприглядное и неприятное, абсолютизировал случайные эпизоды, и запечатлевал на страницах повествования как бесспорную картину повседневности слухи, сплетни. По его словам, русские - "прирожденные пьяницы". Они "пьют, не поцеживая сквозь зубы, как курицы, а глотают все глоткой, точно быки и лошади, да и никогда не перестанут пить, пока не перестанешь наливать. В кабаках пьянствуют до тех пор, пока не вытрясут мошну до последней копейки… От этой заразы не уцелели ни священники, ни монахи".
Мало того. Русские еще и прирожденные разбойники. По словам Мейерберга, "в Москве не рассветет ни одного дня, чтобы на глаза прохожих не попадалось множество трупов убитых ночью людей". В общем, Московия - сплошь мрак, что невольно вызывало сочувствие к тем "образованным", "утонченным" и "изысканным" путешественникам, кого судьба отправляла в пределы Русского Царства. Если поверить сказителям, то кругом - толпы пьяных мужчин и женщин, упившиеся до бесчувствия и валяющиеся на улицах и в канавах "московиты", священники и монахи, еле державшиеся на ногах от возлияний, дикие бытовые нравы, горы трупов, разбросанных по всей Москве! Ужас, да и только.
Конечно, все это - натяжки, сплетни и откровенные инсинуации. На Руси было немало темного и неприглядного.
Об этом надо прямо говорить; об этом всегда звучали обеспокоенные голоса и на Земских и Церковных соборах; об этом думали Цари и их приближенные. Издавались указы и распоряжения, направленные на искоренение пороков и укрепление моральных устоев. Павел Алеппский справедливо свидетельствовал, что архиереям и монахам категорически запрещалось употреблять спиртное, и за это предусматривались разнообразные беспощадные кары, так подобный поступок считался грехом - "хуже прелюбодеяния".
Реальная жизнь на Руси никогда не была столь ужасающей, каковой ее изображали заезжие западноевропейские описатели. Пьянство процветало в Москве в одном месте за городской заставой, называемом Кокуй (Кукуй) на реке Яузе. Так называли слободу, заселенную иноземцами (главным образом немцами) еще со времени Иоанна Грозного. Нравы, царившие там, не имели ничего общего с русскими национальными обычаями. Пьянство и разврат там считались делом обычным. Почему многие русские сторонились этого района, как чумы, а обителей его считали "погаными". У москвичей даже существовало выражение, применительно к нелюбимым иностранцам: "Кыш на Кокуй!".
Кстати сказать, существует одно свидетельство, принадлежащее упомянутому выше датчанину Андрею (Андреасу) Роде: это - "русский дневник" за несколько месяцев 1659 года. Тогда Роде, в качестве секретаря датского посольства, находился в Москве. Так вот, датчанин зафиксировал конкретные случаи пьянства, разгула и разврата в среде обитателей Кокуя.
Единственный, кто на Руси удостоился от Мейерберга похвалы, был Царь Алексей Михайлович, которого называл "замечательным человеком". Этот монарх был наделен несомненными душевными и нравственными добродетелями, что было весьма удивительно, учитывая, что правил-то он в "дикой" стране. "Хотя он иногда и предается гневу, как и все замечательные люди, одаренные живостью чувств, однако ж он никогда не позволяет себе увлекаться дальше пинков…" - заключал австрийский посланник.
Царь, имея неограниченную власть над своими подданными, казалось бы, мог казнить и уничтожать, всех ему неугодных. Однако этого не происходило; ни о каких казнях по царской прихоти Мейерберг, как и другие иностранцы, не слышал. И что особенно удивительным казалось пришельцам из Европы, так это то, что Монарх не "покушался ни на чье состояние, ни на жизнь, ни на честь". В знакомых же Мейербергу странах было совсем иначе: там сильные мира в борьбе с неугодными сплошь и рядом прибегали не только к лишению человека свободы, но и почти немедленно присваивали его имущество…
При чтении записок Мейерберга, Витсена и некоторых других визитеров неизбежно возникают вопросы, так сказать, предметного порядка. Если русские чуть ли не сплошь "тупицы", "пьяницы" и "разбойники", то кто же строил огромное царство, воздвигал чудной красоты храмы и монастыри, созидал города и крепости, кто растил хлеб? В конце концов, кто на протяжении веков одерживал победы над пришельцами из пресловутой "Европы" - немцами, шведами, поляками, которые веками лезли и лезли в эту "дикую Московию"? Странное дело, но обо всем этом в сочинениях западных авторов не говорится вообще.
Кстати сказать, в Западной и Центральной Европе в XVII веке потребляли алкоголя куда больше, чем в России, хотя бы потому, что почти полгода на Руси соблюдались строгие Посты - большие и малые. Четыре великих - Пасхальный ("Великая четыредесятница"), Петров, Успенский, Рождественский (Филиппов), длившиеся по несколько недель. Кроме того, существовали обязательные однодневные Посты - по средам и пятницам. Всякие алкогольные возлияния в эти недели и дни были категорически воспрещены.