Его вывели из вагона в помещение вокзала, разули и, оставив лишь в кальсонах, отвели в комнату, где находилось уже около 20 человек в таком же виде. Температура ниже нуля. Во всех отношениях положение скверное. Задержанные познакомились. Оказались почти все офицеры. Они узнали свою судьбу: военно–революционный суд, скорый, но не милостивый и… расстрел, как это было в минувший день с пятьюдесятью арестованными. Судьба их решится с наступлением ночи.
Старший в чине оказался поручик Михайлов, 3–го Кавказского конного корпуса. Он, несмотря на то что создавшееся положение стушевало все чины и всех равно сделало смертниками, восстановил свой авторитет старшего твердым заявлением: "Нам нужно попытаться бежать!" - и предложением плана бегства.
План, им предложенный, был таков: вечером прибудет с севера пассажирский поезд. Красногвардейцы будут заняты контролем, арестами, вещами арестованных. Когда поезд тронется дальше, использовать этот момент, как и то, что часовые у их комнаты, естественно, отвлекут свое внимание от них, вырваться из комнаты (двери оказались незапирающимися), обезоружить и расправиться с часовыми и разбежаться. Кто успеет вскочить на отходящий поезд, кто, пользуясь наступавшей темнотой, бежать под прикрытием стоявших на путях составов. Дальнейшее - по усмотрению каждого в отдельности.
План был принят, роли распределены. Момент "атаки" - по сигналу поручика Михайлова.
Все произошло так, как было решено.
Прапорщик Р. сбил с ног часового и отбросил его винтовку. Он успел вскочить на подножку одного из вагонов. Поезд набирал ход. Двери на платформу вагона не открывались: вагон набит людьми.
"Тут красные! На Миллерово (следующая станция) красные!" - говорят ему едущие доброжелатели.
Раздетый прапорщик Р. коченеет от дующего холодного ветра и… спрыгивает с подножки вагона уже на большом ходу поезда. Неудачно: он сдирает о гравий настила кожу с плеча и руки. Превозмогая боль, он отходит в сторону от железной дороги и берет направление туда, куда стремился, - на Новочеркасск. Идет быстро, чтобы ему, голому, согреться. Пересекавшую ему путь речонку переходит вплавь.
Утро. Встреча со стариком казаком, который дал ему какую‑то шерстяную попону, хлеба и указал направление к "калединцам", предупредив, что станция Миллерово занята красными и что ему не следует заходить в хутор. "Добьют!" Дневной, затем ночной и снова дневной переход вдали от железной дороги, прямо по степи, ориентируясь по норкам сусликов. И… присоединение к отряду есаула Чернецова, а 17 декабря - Новочеркасск и зачисление в 1–й Офицерский батальон. В нем радостная встреча с поручиком Михайловым и еще пятью офицерами, спасшимися со станции Кантемировка, и печаль о безвестной судьбе остальных.
В записях прапорщика Р. есть такая заметка: "Вообще же находившиеся в роте (1–я рота 1–го Офицерского батальона) прошли на Дон куда более тяжело, чем это выпало на мою долю".
* * *
Развал армии на Кавказском фронте, хотя и начавшийся позднее, чем на фронтах Великой войны, протекал так же, как и на последних. Армия занимала значительную часть турецкой территории, турецкая армия не могла оправиться от понесенных поражений, но лозунг "Мир без аннексий и контрибуций" для массы русских солдат был законом, требующим своего выполнения. Офицеры теряли свою власть.
О формировании генералом Алексеевым армии на Дону в Тифлисе уже знали в ноябре; однако отсутствие прямого приказа ехать на Дон удерживало там офицеров. Но было и оправдание: из Закавказья вела на Дон одна лишь железная дорога, на которой проводился строгий контроль революционными комитетами, как ими контролировалась и сухопутная дорога на Владикавказ.
Лишь одна дивизия - 39–я пехотная, в это время стояла в глубоком тылу Кавказского фронта - на Северном Кавказе в станицах и хуторах Кубани и селах Ставропольской губернии. Один полк этой дивизии частично стоял в селе Лежанка Ставропольской губернии, на границе с Донской областью. Что творилось на огромной территории России, там не знали. Не знали даже, что происходило на Дону. Офицеры при всем своем желании узнать что‑либо не могли, так как им были строго запрещены отлучки из своих частей и за ними велось наблюдение.
В середине декабря вдруг стало известно о снятии погон и о выборном начале на командные посты и что ожидается приезд из Царицына комиссара, который объявит об этом постановлении Совета народных комиссаров и приведет его в исполнение. Это известие встре–вожило офицеров и в первую же ночь из Лежанки ушло 15 офицеров с единственным намерением пробраться к себе домой, так как ничего иного они не могли себе представить. Быстрым маршем они шли к Владикавказской железной дороге. От кубанцев узнали, что на Дону формируются части для борьбы с большевиками. Узнали - в Екатеринодаре такие же части формирует генерал Эрдели, а у Владикавзака находятся противобольшевистские части осетин.
Решение беглецов единодушное - бороться с большевиками, но мнения, куда ехать, оказались разными. Шесть офицеров решили пробираться на Дон. Приняв "солдатский" вид, они сначала шли пешком, затем рискнули сесть в поезд, будучи еще не вполне уверены в возможности действительно попасть к "своим". Но в Батай–ске они увидели военных в погонах, а в Ростове, до которого только шел их поезд, они встретились с офицером с винтовкой в руке, стоявшим на посту. Он него узнали: формируется Добровольческая армия, во главе которой генерал Корнилов. В этот же день они зарегистрировались и были назначены во 2–й Офицерский батальон. Оказалось, что в нем уже были офицеры их дивизии.
* * *
В Екатеринодаре действительно формировались противобольшевистские отряды, но были они незначительной численности. Чувствовалось отсутствие общего руководства. Настроение населения города граничило с безнадежностью и передавалось и отрядам. Надежды на подъем казаков не было.
Часть офицеров решила пробираться на Дон к генералу Алексееву, определенно зная о формировании им армии. Желающих набралось 18 человек. Однако ни пешим порядком, ни по железной дороге пробраться не представлялось возможным без того, чтобы часть их, если не все, не попала в рук красных, в конце декабря уже окружавших Екатеринодар. Организовал их переброску поручик Ф. Он узнал, что из Екатеринодара должен выехать в Москву товарный поезд, гружен–ный продовольствием в запломбированных вагонах. Он вошел в связь с сопровождавшими этот поезд людьми, и благодаря содействию железнодорожников в один из вагонов погрузились 12 офицеров, а сам поехал с документами как сопровождающий груз. В Кущевке - строгий осмотр документов и допрос сопровождающих поезд, но все прошло благополучно.
1 января в Ростове из вагона высаживаются радостные офицеры. Все 13 человек после регистрации назначаются во 2–й Офицерский батальон.
* * *
Январь 1918 года. На путях на Дон стоят уже не заставы красных, а почти сплошной фронт их войск. Единственная возможность пройти только по глухим, незначительным проселочным дорогам, обходя населенные пункты. Просачиваются немногие, дерзавшие до конца. Их число возросло снова, когда в конце января началась демобилизация армий на фронтах Великой войны.
Те офицеры, которые еще на фронте слышали призыв "На Дон!", которые приняли его и отдали "приказ себе", направились туда. Часть их ехала через Харьков. Положение в Харькове почти ничем не отличалось от положения в любом городе, в котором господствовали большевики. Но в нем была тайная офицерская организация, узнать о которой и найти ее было дело счастливого случая.
Встречи с офицерами, теперь уже не имевшими офицерских отличий, но узнаваемыми по обмундировке, по интеллигентному виду, по манерам… Разговоры, расспросы… Разговоры разные: короткие, с явным нежеланием вести их на поставленную вопрошающим тему, более длительные о Добровольческой армии, о путях к ней, но противоположные по характеру… Офицерам с фронта здесь в первый раз пришлось услышать крайне резкие и определенно враждебные отзывы о Добровольческой армии: "Казачье! Кадетня!" и даже "Авантюристы!". Оказалось, что "авантюризм" Добровольческой армии заключался не только в том, что она вела борьбу за родину, когда страна определенно распадается, но и в том, что у нее нет ни оружия, ни снарядов, ни патронов, ни снаряжения…
Такая "аттестация" Добровольческой армии и информация о ней на офицеров влияла по–разному: одни им верили, другие не верили и продолжали расспрашивать, наталкивались на благожелателей и, наконец, находили тайный центр. То немногое, без прикрас сказанное о Добровольческой армии, было достаточным, чтобы осуществить свое стремление, невзирая на явную опасность.
Вот и территория Дона. Говорят, что красные наступают. Говорят, "калединцы" разбиты и убежали в степи. Что делать? Что теперь делать? Вопрос, ставший перед пробиравшимися на Дон. Им пришлось остановиться в тех станицах и хуторах, до которых они дошли и заняться выяснением обстановки. Но не все решились на это. Многие пошли обратно.
* * *
Станица Митякинская. Большевистская власть в ней еще не пустила глубокие корни. Сорок офицеров, помимо казачьих, осторожно встречаются и обсуждают свое положение. Просвета не видно. Проходят недели… Уже апрель. Вдруг слух: наступают немцы. Больно защемило сердце: результат революции налицо. И вот в эти дни тяжелых переживаний в руки офицеров попадает обращение к русским людям, призывающее их вступить в русский отряд для борьбы за Родину против всех ее врагов. Подписано обращение "Полковник Дроздовский". Откуда оно взялось? Где этот отряд? - никто не знал. Собравшиеся офицеры, прочитав обращение, похмурились и разошлись, не приняв решения. Лишь двое: поручик Незнамов и прапорщик Зверев решили узнать, где этот таинственный отряд, и присоединиться к нему.
Немцы уже близко. Большевистские комиссары оставили станицу. Положение между двух огней: "внешним" и "внутренним" врагами. Казаки решили дать отпор большевикам, если те вернутся в станицу. 40 офицеров присоединились к казакам. В соседней станице Луганской то же решение. Там было до 100 офицеров–неказаков. Но никакого отпора большевикам дано не было. Когда к станице Митякинской подошел отряд матросов в 40 человек с двумя пулеметами, то штабс–капитан, старший среди офицеров–неказаков, увидев, что казаки вдруг отказались оказать сопротивление, решил "сдаться народной власти". Он и несколько офицеров сдались и были взяты с собой матросами, а остальные укрылись в станице.
Где‑то стороной прошли немцы, а дня через два в станицу дошел слух: отряд полковника Дроздовского в Ростове, донцы подняли восстание против большевиков… Поручик Незнамов и прапорщик Зверев решают идти искать отряд: для них одинаково неприемлемы и немцы, и большевики. На их предложение присоединиться к ним из офицеров никто не откликнулся, а из казаков лишь два старика. Через несколько дней эти 4 человека прибыли в Новочеркасск, освобожденный от большевиков. В бюро записи в Добровольческую армию они и еще 10 офицеров получили назначение в Офицерский полк, стоявший тогда в станице Егорлыцкой.
* * *
В Смоленске. Начало февраля. Возвращаются по своим домам демобилизованные офицеры. Напрасно их страстное желание знать о событиях. Очевидно только одно: Совет, власть крепнет. Узнают однако передаваемое в строго секретном порядке, что есть тайная организация Б. Савинкова , готовящаяся поднять восстание. Таковую возглавляет какой‑то полковник. К ней многие относятся с недоверием. О каких‑либо иных тайных организациях - ни слова. Их нет. Но все чего‑то ждут.
Вдруг, во второй половине марта, среди офицеров суета: ловят друг друга, чтобы поделиться новостью, прочитанной в "Известиях", но чрезвычайно лаконической:
"Банды Корнилова разбиты и преследуются красными войсками в степях Кубани".
Впечатление от этой заметки огромное. Корнилов! На Кубани идет борьба! Какой‑то просвет во мраке. Убеждение почти всех, что что‑то должно быть, нашло подтверждение. Но… "Банды разбиты и преследуются"? Хочется не верить, но как проверить?
- Лучшая проверка - самому ехать туда, на Кубань!
Такое мнение не разделяется. Появляется роковое предложение:
- Нужно выждать, когда обстановка будет ясней. Но возражение:
- Так что же? Вы соглашаетесь служить в Красной Армии? Знаете ли вы, что завтра Совдеп вынесет постановление о привлечении офицеров на службу?
Молчание.
25 марта, на следующий день после этого разговора, из Смоленска выехало лишь двое, запасшись документами внушительного внешнего вида для переезда в Железноводск, "вооружившись" книгами и виолончелью и решившись действовать, сообразуясь с положением на местах.
В Козлове капитан П. неожиданно встретил офицера своего полка по Великой войне, инвалида. От него он узнал не только все новости о полку, об офицерах, но и то, что 6–я пехотная дивизия, теперь представленная лишь ее канцеляриями, расформировывается здесь, в Козлове. Здесь же и начальник дивизии генерал Климович .
Задержав на сутки свой дальнейший путь, капитан П. решил увидеться со своим бывшим начальником. Искренне радостная встреча с объятиями, но разговор был короткий.
- Куда вы едете? - спросил генерал, конечно уже не имевший погон на плечах.
- На юг, к генералу Корнилову, - был ответ. Генерал как‑то встрепенулся и насторожился:
- Откуда вы узнали, что он там?
- Из "Известий", - ответил капитан П. и сообщил подробности.
Минута молчания, выдававшая большое волнение генерала.
- Но ведь вы же говорите, что писалось о безнадежном положении его армии? Так зачем же вы туда едете?
- Я не верю в безнадежность положения, - ответил капитан. Пауза. Генерал нервно перекладывал на столе бумаги, не смотря
на своего собеседника. Наконец сказал:
- Я так думаю: ваше место там, где собираются силы для борьбы с внешним врагом. Какая бы ни была эта армия, под каким бы флагом она ни шла - она защищает Родину. Я вас хорошо знаю, и ваше место в рядах защитников Родины… - А после небольшой паузы, как бы пересилив себя, генерал продолжал: - А не тех, кто поднимает восстание против них!
- Нет! - твердо и немедленно ответил капитан. - Быть в Красной Армии я не хочу!
Генерал болезненно–растерянно смотрел на своего офицера, постепенно падая духом, и уже почти умоляюще проговорил:
- Подумайте серьезно! Я ваш старый соратник и начальник… Я решил поступить в Красную Армию.
Капитан подтвердил свое решение.
Генерал встал. Сухо пожав друг другу руки, соратники расстались. Капитан П. зашел в канцелярию своего полка, где узнал, что сохранились послужные списки офицеров. Через несколько часов он получил свой, доведенный до последнего дня - 3 февраля 1918 года, своей службы в полку, но подписанный "инструктором" 6–й пехотной дивизии - Климовичем и "инструктором" штаба - Вилумсоном.
* * *
28 марта. Ростов. Едва остановился поезд, раздались крики десятков голосов вооруженных, стоявших у вагонов: "Вылезай из вагонов!" Пассажиры устремились в вокзал, набитый уже людьми. В чем дело? Говорили - поезда на Кубань не идут, так как там якобы идут бои. Вокзал оцеплен красными. Никого из него не выпускают. У всех мысль: в ловушке! Грубый контроль документов, багажа. "Демобилизованный? Все вы демобилизованные!"
На следующий день подается поезд на Кубань, но у входа на перрон - контроль. Он никого не пропускает из молодых мужчин. Короткое, строгое: "Назад!" А в полдень опять крики: "Немедленно очистить вокзал!" Толпа рванулась в город и стала заполнять все гостиницы, набиваясь в комнаты по 12-15 человек. Что случилось? Почему? Говорят - казаки подняли восстание.
Три дня жуткого пребывания в гостинице. По улице к вокзалу проходили небольшие колонны войск с красными и черными флагами, с нестройным пением революционных песен, с криками. Метались грузовики, наполненные красными. Куда‑то вели арестованных, почти исключительно молодых. Контроль в гостиницах и аресты.
Злополучным двум офицерам посчастливилось: их контролировал молодой, высокий, вполне интеллигентного вида матрос. Он пытливо всматривался им в глаза… "Все в порядке! Не беспокойтесь. Не выходите из гостиницы!" - добавил он. У офицеров отчаянное настроение. Что они могут предпринять теперь? Страх овладел ими. В окно они видят паническое состояние у пробегавших по улице людей. Они видят оскал революции под красным - большевистским и черным - анархическим флагами. Их единственное осознанное желание - уйти куда‑нибудь с этой большой улицы, чтобы ничего не видеть. Они рискнули выйти из гостиницы, почти бежали в боковые улицы и пытались найти убежище в домах. Им всюду отказывали.
1 апреля. По улице с раннего утра бегали мальчишки, что‑то крича, предлагая газеты. Шли толпы вооруженных с дикими и, видимо, радостными криками. Один из жильцов комнаты вышел и купил газету. В ней офицеры прочли жирным шрифтом написанное: "Под Екатеринодаром банды Корнилова разбиты, а сам Корнилов убит!"
Этому сообщению они поверили. Поверили, не сказав друг другу ни слова. Теперь - конец! Их цель разбита. Одно охватило их: вон из Ростова! И не только их, но и всех, кто был в комнате.