Дома, Америка получала цифры потерь за предыдущую неделю по четвергам в вечернем выпуске новостей. Некоторые специально смотрели именно эту передачу, чтобы узнать о потерях, потому что следили за войной неделю за неделей. Оценочные потери ВК тоже приводились, и всегда в несколько раз превышали наши. Наши в последнее время начали расти. По сообщениям газеты "Старз энд страйпс" за последнюю неделю американские потери - с 26 февраля по 4 марта - составили 232 погибших, 1381 раненый и 4 пропавших без вести, всего 1617 человек. Это более чем на четыреста человек больше предыдущего рекорда, поставленного в январе во время "Седар-Фоллс". Потери не казались такими уж тяжёлыми, учитывая, что у нас было примерно четырёста пятьдесят тысяч военнослужащих во Вьетнаме. Но потери выглядели гораздо тяжелее, если принять во внимание, что все они приходились на ту небольшую часть военнослужащих, что составляли передовые боевые части - бронетанковые войска, артиллерию, пехоту, экипажи самолётов и вертолётов.
Цифры потерь становились крупными новостями везде, даже в "Старз энд страйпс". Одного из их фотографов отправили вместе с 1-ым взводом на утреннее патрулирование, чтобы сделать фотографии солдат в бою. Совершенно не стесняясь оказаться на первой странице газет, как Сержант Рок, лично возглавивший завоевание провинции Тай Нинь, я принимал мужественные позы при каждой возможности. Свою каску я сдвинул на затылок, чтобы лицо оказалось более открытым. Винтовку я держал выше, чем обычно, чтобы её лучше было видно, и первый раз я пожалел, что у меня нет штыка. Он бы круто смотрелся на стволе моей М-16. Каждую позу я старательно удерживал, не двигаясь по несколько секунд, чтобы дать фотографу достаточно времени, чтобы сделать кадр со мной, если он захочет.
Он даже не подошёл, чтобы меня снять. Он даже не собирался тратить плёнку на то, что не горело и не истекало кровью. В довершение у этого придурка не было с собой оружия, даже пистолета. Случись нам вляпаться в неприятности, для нас он не стоил бы и выеденного яйца. Он, наверное, воображал, что ВК будут обращаться с ним цивилизованно, раз он безоружен и больше корреспондент, чем комбатант. Что за идиотизм! Так или иначе, патруль не встретил противника, и фотограф не снял ни единой фотографии со мной или с чем-либо ещё.
Мы вернулись в роту на остаток дня, и он оказался столь же ужасным, сколь и абсурдным. Какие-то настоящие сайгонские коммандос ехали к нам посмотреть, как мы устраиваем засады. Мы должны были устроить засаду в 15.00, потому что им надо было вернуться обратно до темноты. Нам сказали провести хорошее представление. Командование даже выдало нам разноцветную камуфляжную раскраску для лица, которой я не видел с начальной подготовки. Мы прикрепили себе к каскам веточки и помогли друг другу укрыться листьями после того, как залегли на позициях. Мы делали кучу ерунды, которой обычно никогда не занимались, чтобы показать этим парням, как выглядит "настоящая" засада. Глупость чистой воды.
Фэйрмен тоже припёрся, хотя его не звали. Он смеялся, отпускал саркастические замечания и подавал бесплатные советы. Затем он начал пинать небольшие комья земли в мою сторону. "Роннау, давай я тебе помогу", - приговаривал он с немалой долей веселья в голосе, - "Тебе, кажется, надо получше замаскироваться". Пыль оседала на каплях пота, покрывавших мои руки, шею, лицо и превращалась в липкую неприятную массу.
- Ну, спасибо, сержант, - ответил я насмешливым тоном.
- Тебе надо хорошо спрятаться, - заявил Фэйрмен, пиная на меня ещё несколько кучек грязи.
Солнце жарило нас, словно отбивные на гриле. Мы были несчастны. К сожалению, наша аудитория опоздала на полтора часа, и, в довершение, когда они прибыли, мы не могли осыпать их грубостями или едкими замечаниями, потому что все они оказались капитанами и майорами. Какая досада! Это было нелепо до предела.
На следующий день была зарплата. Помимо всех эти развлечений нам ещё и дадут денег, вот так радость. Армия строго держалась правил, даже когда шла война и прислала кассира прямо в поле с ящиком денег и пачкой бланков для денежных переводов. Как обычно, я отправил домой перевод на 125 долларов. Как и половина всех джи-ай во Вьетнаме, я копил деньги, чтобы после возвращения в Мир купить супер-пупер-тачку своей мечты, непременно с красно-жёлтыми языками пламени на капоте и колёсных арках. Остаток зарплаты, тридцать или сорок долларов, я получил в военной валюте. На месяц этого было более, чем достаточно, учитывая, что большую часть времени мы находились в джунглях, где нельзя было ничего купить.
Мой базовый оклад составлял 100 долларов в месяц. Они по-прежнему платили мне, как рядовому, хотя каждого полагалось повысить до рядового 1-го класса просто за то, что он вышел из самолёта в зоне боевых действий. Ещё они доплачивали мне дополнительные 8 долларов за заокеанскую командировку и 65 долларов надбавки за опасность службы. Если прибегнуть к математике, то выходило, что моя боевая выплата за вчерашнюю засаду от заката до рассвета составила примерно $1.07.
Налогов с нас не брали, потому что не надо было платить за доходы, полученные во Вьетнаме. Они отжимали у меня 4 доллара 42 цента на социальное страхование. Тут, похоже, чувство меры им совсем изменило - принудительно собирать деньги на пенсию у солдат, многие из которых до пенсии не доживут. Ну ладно, по крайней мере, нам платили. Я не уверен, что у наших противников было так же.
На следующий день после зарплаты нас отправили на взводный патруль, который прошёл без значимых результатов, хотя в нём был краткий эпизод чрезвычайного испуга и почти паники. Арт Кордова, сообразительный мексиканец из Альбукерке, с семью месяцами Вьетнама за плечами, шёл головным. Внезапно, его напугали два оленя, выскочившие прямо перед ним. Они были размером с датского дога, у нас в Штатах это вид не водится. Это была необычная встреча, потому что во Вьетнаме нам редко попадались крупные животные. Большинство из них оказались умнее нас и уже покинули эту местность. За всё время службы в армии я ни разу не встречал человека, кто сказал бы мне, что видел слона или тигра, двух наиболее величественных обитателей Вьетнама.
То же самое касалось и экзотических птиц с огромными клювами, которых можно было ожидать встретить в глубине джунглей. Иногда мы видели каких-то мелких, непримечательных птичек, наподобие обычных воробьёв, вот, в общем, и все. Мы ни разу не видели ничего напоминающего ярко раскрашенных, похожих на попугаев созданий, издающих пронзительные крики в любом фильме про войну в Азии, когда немногочисленные джи-ай пытаются соблюдать тишину и спрятаться от врага. Я полагаю, что крупные птицы, как и крупные животные, ушли из этой местности.
От оленей Кордова сделался ещё более беспокойным и дёрганым. Позднее в тот же день он снова шёл головным. Сержант Шарп и Лопес с рацией шли за ним. По пути Кордова заметил характерный электродетонационный провод, который зачастую используют для подрыва мин. Он тут же принялся орать "Клаймор, клаймор, клаймор!" Я никогда раньше не видел такого ужаса на человеческом лице. Ещё я никогда не видел, чтобы люди пригибались так низко к земле и так быстро разбегались , словно крабы на морском берегу, спасающиеся бегством от туристов. Я тоже пригнулся и поспешно отбежал.
Когда взрыва не произошло, мы осторожно обошли провод и проследовали до его концов. Ни на том, ни на другом конце не оказалось ни взрывчатки, ни ВК. Тем не менее, провод навёл ужас на всё отделение.
За шесть недель до моего прибытия взвод раскапывал могилу, когда "клаймор" накрыл семерых парней. Четверо погибли. Таким образом, все наши парни видели взрыв "клаймора" вблизи. После сегодняшнего испуга все на некоторое время стали нервными и, казалось, истерически хихикали, обсуждая возможные последствия.
Неподалёку должна была быть деревня. Когда мы остановились на остаток дня и окопались, парочка местных детей, лет по десять, подошли, продавая газировку и сладости. У них собой были металлические вёдра с небольшим количеством льда для охлаждения. От вида выставленного на продажу мороженого я чуть не намочил себе штаны. Я несколько месяцев не пробовал натуральных молочных продуктов. Видения, как я припадаю к сладкому ванильному наслаждению, какое можно найти только в середине апельсинового мороженого "Дримсикл", вставали у меня перед глазами. Откусив один раз, я зашвырнул мороженое в ближайшие кусты, со всей силы. Вкус был откровенно мерзким. Я думаю, они добавляли туда свиное или буйволиное молоко. Ещё минуту мне казалось, что я вот-вот проблююсь. Дети ещё продавали маленькие пирожки, которые я отказался пробовать. Я купил тепловатую "Кока-колу" за тридцать пиастров, чтобы смыть вкус подозрительного мороженого. К сожалению, мне пришло в голову, что если местные младшие школьники знают, где мы окапываемся на ночь, то местные вьетконговцы это знают не хуже.
Знали они про наше местонахождение, или нет, но ВК не беспокоили нас в ту ночь и во время патрулирования на следующий день. Патрулирование результатов не принесло. Раз мы ничего не нашли, то продолжали искать. Меня это выматывало. Война - игра для молодых. Половина кинозвёзд в военных фильмах, что мне довелось посмотреть, выглядели слишком старыми для подобных походов.
Когда нас везли вертолётом обратно к периметру на ночёвку, моё место оказалось рядом с открытой дверью. Обычно, сидя на таком месте, я немного отклонялся назад, чтобы в случае, если меня подстрелят или я по какой-то причине потеряю сознание, я упал бы внутрь, а не за дверь. В этот раз я отклонился внутрь вертолёта, опасаясь, что могу уснуть от усталости и выпасть наружу.
На следующий день в 08.00 часов небо было ясным, а воздух уже прогрелся. Мы, в полном снаряжении и готовые отправляться, примерно час толклись на месте, пока ротные офицеры и командиры взводов совещались с командованием батальона. После долгих радиопереговоров и сравнения карт походный порядок - то есть распределение, какие роты и взводы будут прокладывать путь, а какие пойдут на флангах или прикроют тыл - был установлен. Были назначены радиочастоты и завершено согласование действий с артиллерийской поддержкой и вертолётными подразделениями.
Кто-то спросил у Фэйрмена, что у нас на сегодня. Он дал ничего не значащий ответ и главного не выболтал. Затем он обратился к капитану Бёрку, что собирается пройти со взводом на другую сторону периметра, чтобы получить наши походные указания. У него как будто бы не нашлось к тому серьёзного повода, когда капитан его об этом спросил, однако разрешение он всё равно получил.
Мы остановились у склада боеприпасов, яме трёх футов глубиной и тридцати футов в диаметре, наполненной всеми типами патронов и гранат, о каких только может мечтать пехота. Мы его толком не рассматривали, пока Фэйрмен не начал говорить. Он сказал, что мы сейчас выходим на восемь километров в большой лагерь СВА на границе с Камбоджей. Если лагерь никто не защищает, мы входим в него, захватываем и уничтожаем. Кто-то спросил, что будет, если его защищают СВА. Фэйрмен спокойно ответил, что даже если там сидит сам Хо Ши Мин и вся северовьетнамская армия, мы всё равно входим в лагерь, захватываем его и уничтожаем. Нам придётся идти на штурм. Затем он добавил равнодушным монотонным голосом, что если у кого-то из нас недостаточно боеприпасов или если кто-нибудь просто хочет запастись получше, то склад открыт для всех желающих. Мы может взять всё, что понравится. Лишь потом я понял, что Фэйрмен играл на нас, как на хорошо настроенной скрипке.
Вскоре склад выглядел, как универмаг наутро после распродажи на День Благодарения. Солдаты усердно рылись в контейнерах в поисках конкретного нужного им вида патронов или гранат. Несколько парней повесили на себя дополнительные пулемётные ленты. Имея в ближайшем будущем лагерь СВА, я тоже решил увеличить свою ношу. Я сделал это, надев ещё две стопатронные ленты для пулемёта. Теперь мою грудь пересекали крест-накрест восемь лент, свисающих с плеч. Они были тяжёлыми, громоздкими и сразу становилось ясно, почему кольчужные доспехи исчезли ещё в шестнадцатом веке. Тем не менее, я носил восемь лент до конца службы. У меня из головы не выходила мысль, что если пуля или даже осколок попадёт мне в грудь, то от удара могут сдетонировать один или несколько патронов. К счастью, ленты удобнее всего было носить так, что головные части патронов смотрели в противоположную от головы сторону.
После того, как мы перерыли склад боеприпасов, у нас ещё оставалось несколько свободных минут, прежде чем отправиться в путь на весь день. Пока мы стояли, Фэйрмен рассказал, что нам повезло, что мы в джунглях, потому что прошлой ночью, пока мы спали, ВК обрушили на наши базы в Лонг Бинь, Бьен Хоа, Ди Ан, Лай Кхе и в других местах более тысячи миномётных залпов. Некоторые из них на самом деле могли оказаться ракетами. Были повреждения и потери, но деталей Фэйрмен не знал. На долю Лай Кхе выпало больше сотни мин.
Наш поход проходил без событий, и лагерь, к счастью, никто не оборонял. Место выглядело впечатляюще в сравнении с теми, что мы видели ранее. Помимо обычных складов и бараков тут была столовая с достаточным количеством скамей и столов, чтобы накормить десятки человек одновременно. Там также была отдельная кухня, с металлическими стульями, плитами и всеми разновидностями кухонной утвари. Очевидно, всё это предназначалось отнюдь не для пары кое-как вооружённых парней. Объект такого размаха был построен для сил масштаба роты или батальона и означал, что вокруг этого места полно вражеских войск, даже если мы их не видим прямо сейчас. Это давало повод для размышлений, даже для беспокойства. Возможно, они следили за нами и пересчитали нас для оформления своих планов. Мы разгромили и поломали всё, что смогли и подожгли здания перед уходом.
В тот вечер мы сидели в лагере, когда прогремела короткая россыпь выстрелов на периметре справа от нас, примерно в ста метрах. Мы ещё не спали, но уже достаточно стемнело, чтобы мы не смогли увидеть, что происходит. Мы просто слушали. Всё закончилось через полминуты и забыто нами через пять.
Утром нам сообщили, что пара ВК, которые не смотрели, куда идут, нечаянно забрели внутрь периметра. Джи-ай и ВК одновременно заметили друг друга и обменялись выстрелами. Двое джи-ай из роты "А" были убиты. Никто не знал, удалось ли найти тела ВК или следы крови. Когда мы вышли на патрулирование, наш маршрут не пролегал по тем местам, где была перестрелка с ВК, так что мы не могли сами поискать кровь. На расстоянии в один или два клика мы наткнулись ещё на один лагерь. Там нашлись винтовки, миномётные мины и целая гора патронов к ручному оружию. Оружие ценилось на вес золота. Наш улов должен был осчастливить командование в Лай Кхе и Сайгоне.
Интересно, что многие боеприпасы из стран коммунистического блока делались на один шаг калибра больше, чем наши. У нас был пулемёт 50-го калибра, у них - 51-го. У нас 81-миллиметровый миномёт, у них 82-миллиметровый. С таким расхождением в размерах, наши боеприпасы подходили к их оружию, но их боеприпасы в нашем оружии использовать было нельзя. Эта уловка была порождением "холодной войны", которую они рассматривали, как участие в многочисленных вооружённых конфликтах по всему земному шару до тех пор, пока либо капитализм, либо коммунизм не одержит верх и не воцарится над миром.
Самая интересная находка в тот день обнаружилась в маленькой узкой траншее, накрытой свежезамаскированной крышей. Парень 4-го отделения полез внутрь в поисках сокровищ. Он высунул голову наружу и протянул мне кусок ткани, чтобы я его вытянул. Это оказался целый военный парашют. В траншее также отыскались личные жетоны лётчика, из чего я сделал вывод, что он попал в плен. К сожалению, я не смог посмотреть его имя, чтобы разыскать его в дальнейшем, и жетоны ушли по командной цепочке, чтобы известить вышестоящее начальство в Сайгоне.
Днём позже мы вылетели на ротное патрулирование и не нашли там ничего, кроме военной авиации. Реактивные истребители F-4 "Фантом" бомбили и обстреливали участок прямо перед нами. Я не знаю, почему. Возможно, там было что-то, что надо было убрать до нашего прибытия.
Обстрелы земли с самолётов для нас были чем-то новым. Обычно ближняя воздушная поддержка состояла только из бомб. F-4 не имели встроенных пушек. Они могли стрелять, только если на них снизу устанавливались специальные контейнеры со скорострельными пушками "Вулкан". Мы нечасто такое видели. "Фантомы" проносились прямо над головой со своими 20-миллиметровыми пушками, торчащими из пасти. Пули вылетали так часто, что нельзя было различить отдельные выстрелы. Мы слышали просто протяжный, странный механический визг, который трудно описать. Пустые латунные гильзы сыпались на нас. Некоторые падали на землю с металлическим лязгом и отскакивали в сторону. Мы нашли на земле пару осечных патронов. Если патрон не срабатывал, механизм пушки, по-видимому, просто выбрасывал его вместе с гильзами. При весе в фунт или чуть побольше, они могли с лёгкостью продырявить человека, словно гигантские сосульки, или взорваться от удара. Вот ещё напасть! На войне есть много способов погибнуть и почти все они неприятные.
Когда мы вернулись в лагерь, там полным ходом шла раздача почты. Я получил несколько писем от мамы с кучей газетных вырезок из "Лос-Анджелес Таймс" и "Лонг-Бич Пресс Телеграм", которые мы все вместе охотно прочли. Как писали газеты, с 14-го по 21-е февраля, пока мы разносили все эти хижины, мы на само деле участвовали в отдельной операции под названием "Тусон". Мы о такой и не слышали.
Могло ли сообщение между высшим командованием и нами, мелкими сошками в самом низу стать ещё хуже? Мы и впрямь были, как говорят "первыми, кто идёт и последними, кто узнаёт". Потребовались старые газетные вырезки и маленькая карта с другого конца планеты, чтобы показать нам, где мы были, в какой операции участвовали и сколько имущества ВК мы захватили и уничтожили. Вот убожество! Я чувствовал себя, словно Гречка в сериале "Пострелята". Все указывали мне, что делать, но никто не говорил зачем и что происходит.