26 сентября. Деревня Нижняя Алапаиха
Начинаю немного разбираться в боевой обстановке. Мы стоим в обороне недалеко от Алапаевска. Соседствует с нами 2-й батальон, которым командует товарищ Ослоповский. Недалеко и 1-й Горный полк.
Нам хорошо видно, как над Алапаевским заводом рвется вражеская шрапнель, а у железнодорожной станции тяжелые снаряды поднимают столбы дыма и пыли.
Сегодня дошла до нас горькая весть: вчера в бою у Нижней Синячихи пал геройской смертью товарищ Жуков и многие красноармейцы моего родного 3-го батальона. Погиб и храбрый командир 7-й роты тов. Басов. Произошло это так: в то время как наш 1-й батальон держал оборону у Коптеловского, белые решили захватить Алапаевск с тыла. Командир полка товарищ Акулов спешно направил навстречу белякам 3-й батальон во главе с Жуковым - больше никого не было. И 3-й батальон спас положение. Но дорогой ценой.
Хочу занести в свою тетрадь некоторые детали этого боя. Когда-нибудь потом, если останусь жив, буду читать дневник и вспомню добрым словом моего первого комбата Василия Даниловича Жукова.
В окрестных лесах собирались добровольческие отряды офицеров и кулаков. К полудню человек пятьсот белогвардейцев начали наступление. Против них была всего лишь одна рота. Силы, конечно, неравные. Офицеры и кулачье окружили роту.
Когда стало известно, что наши отрезаны, товарищ Жуков из Алапаевска с двумя ротами пошел на выручку. Окруженные, стойко отбиваясь, сумели вырваться из деревни и присоединились к своему батальону. Батальон в полном составе дважды атаковал противника и оба раза вынужден был откатываться назад. Только в третий раз удалось опрокинуть врага штыковым ударом.
Мост через реку был сломан. Обезумевшие от страха белогвардейцы кидались в воду. Многие тонули. Над рекой неслись дикие крики: "Жуковцы! Опять здесь жуковцы!". А Жуков в это время лежал без движения, тяжело раненный осколком снаряда, и через несколько часов скончался.
30 сентября. Станция Ясашная
Позавчера пришлось все-таки оставить Алапаевск. Утешение одно: белые за него дорого заплатили. Да и не только за него. Каждую деревню на пути от Егоршина до Алапаевска им пришлось брать с боями.
Борьба разгорается все сильнее, враги ни перед чем не останавливаются. Когда мы проходили мимо станции Самоцвет, видели сброшенные под откос вагоны. Здесь погибло немало товарищей из Камышловского полка. Белогвардейцы пытались задержать его переброску в Нижний Тагил и ночью организовали крушение.
Только это им все равно не помогло. Камышловский полк вовремя прибыл на место. Агитатор товарищ Лобков нам рассказал, как красноармейцы прямо из вагонов бросились в атаку, разбили беляков, отогнали их от завода.
Что ни бой - у нас новые герои. Сейчас в нашем полку все с гордостью говорят о помощнике командира Камышловского полка товарище Кангелари, который, несмотря на сильное ранение, не оставил боевых товарищей и продолжал храбро вести их за собой в наступление.
Твердо решил записывать в дневнике имена и подвиги наших смельчаков. Буду хранить их в памяти, пока сам жив.
От Алапаевска до Ясашной отходили без задержки. Каждый из нас понимал, почему нельзя мешкать: положение под Тагилом тяжелое, белые стараются прорваться к Кушве, в тыл нашей дивизии. Говорят, беляки наступают на Кушву также со стороны Ирбита. Занят ими и город Верхотурье.
Нашему 1-му Крестьянскому коммунистическому полку приказано постепенно продвигаться к Нижнему Тагилу. В таком марше приятного, конечно, мало, ведь мы отступаем. Но почти все держатся хорошо, спокойно. Чувствуется, что люди закалились, стали тверже. Теперь редко когда услышишь панический разговор или сплетню.
3-я рота расположилась у самой станции, возле небольшого деревянного вокзальчика. Развели костры, обжигаясь, попиваем чай с дымком. Такой чай можно пить только горячим. Чуть вода остынет, сразу почувствуешь, что она болотная.
Когда чаевничали, подошел командир полка Филипп Егорович Акулов. По одежде он нисколько не отличается от других командиров. Кожаная куртка, затянутая ремнями, серая каракулевая шапка, широченные галифе, высокие сапоги с узкими голенищами. На поясе наган и сабля. Между собой красноармейцы называют комполка "Бузуй". Это любимое словечко товарища Акулова. С него он и на этот раз начал:
- Ну что, орлы, бузуете?
- Бузуем, Филипп Егорович!
- Дальше идти можете?
- Можем!
- Отдохните часика два, а там опять давай бузуй.
Товарищ Акулов отозвал в сторонку командиров, и по долетавшим до меня словам я понял: предстоит разрушить железнодорожное полотно и стрелки, поджечь порожние вагоны и вокзал.
Когда красноармейцы узнали, в чем дело, приумолкли. Мы ведь хотим строить, а тут приходится уничтожать. Но что попишешь, надо мешать врагу двигаться вперед, затруднять его наступление. Чем скорее разгромим белую сволочь, тем быстрее начнем строить. И построим такое, что и не снилось людям!..
Размечтался я, а надо собираться. Уже одиннадцать часов вечера. Товарищи вздремнули; встают, поеживаются. Сырой туман смешался с дымом и гарью от подожженных построек. Трудно дышать. Кругом тишина. Ни выстрела.
Кончаю. Через полчаса выступаем.
3 октября. Нижняя Салда
Несколько суток стоим в Нижней Салде. Белые ведут себя тихо. Мы воспользовались этим, отдохнули, выспались, помылись в бане. Нижняя Салда - большой заводской поселок. На главной улице есть даже деревянный тротуар.
Полк пополняется. Прибыли две роты китайских добровольцев - человек около 200. Все они рабочие уральских заводов, копей и лесорубы.
Еще в Режевском заводе я слыхал, что в Красной Армии есть и китайцы. В Волынском полку была китайская рота. Во время мятежа она сильно пострадала от наших внутренних врагов.
А на станции Ясашной влился в наш полк большой добровольческий отряд товарища Павлова, с которым прибыло около сотни человек из алапаевского Союза социалистической молодежи.
Сил у нас теперь больше и настроение лучше.
Вчера состоялась полковая партийная конференция. Говорили о задачах полка и выбрали руководство партколлектива. Председателем - товарищ Ф. И. Стриганов. Членами: М. Д. Ковригин, П. М. Тарских, И. И. Басаргин, военком А. А. Юдин и помвоенкома А. М. Цеховский.
Сегодня после обеда объявлен приказ: двигаемся дальше, к Нижнему Тагилу. А хорошо бы пожить здесь денек - два еще. Но ничего не поделаешь: приказ надо выполнять… Возможно, двинемся не пешком, а по железной дороге.
7 октября. Станция Салка
5 октября весь полк собрался в окрестностях Салки.
Положение наше ухудшилось. Беляки не то позавчера, не то еще 4 октября взяли Нижний Тагил и станцию Сан-Донато. Мы отрезаны от бригады и дивизии. Из наступления, предпринятого полком, ничего не получилось. Соединиться со своими, которые воевали в Тагиле, не удалось. Теперь занимаем оборону у станции Салка. Рядом село Покровское. Белые обстреливают нашу роту из пулеметов, но близко не подходят. Мы в ответ стреляем по ним.
Видел раненых китайцев. Очень мужественно переносят боль. И сражаются до последней возможности. Когда кончаются патроны, с криком "контрами!" бросаются в штыки. Что такое "контрами", никто толком не ведает, но предполагаем что-нибудь вроде "бей контру!"
Под Шадринском сражались плечом к плечу с мадьярами, а теперь рядом с нами китайские товарищи. Как это прекрасно! Значит, и за пределами России люди понимают, что Октябрь несет свободу всему миру.
При царизме русских старались натравить на другие народы, а другие народы на русских. Но стоило свергнуть власть царя и капиталистов, как русские рабочие и бедняки-крестьяне протянули руку трудовому люду всех стран. Наши враги - не турки или мадьяры, а богачи любой национальности, и прежде всего - русские. Наша непобедимая сила в братстве с трудящимися всего мира.
Сегодня китайские товарищи вместе с нами проливают кровь под Нижним Тагилом. Но придет час, когда и мы поможем трудовому Китаю освободиться от своих и пришлых угнетателей…
Пока я сидел над своим дневником, командование приняло важное решение. Только что объявили: под утро отступаем дальше. Надо торопиться - как бы белые окончательно не перерезали путь на Кушву. Отступать придется по бездорожью, через болота и леса. Что и говорить, дело невеселое.
А у меня есть еще и личные причины, из-за которых ухудшилось настроение. Я никому об этом не говорил, но в дневник записать надо.
Сегодня встретился со знакомым камышловским гимназистом Сашкой Чуваковым. Как он попал в полк, не знаю. Сашка немного старше меня, но остался однажды на второй год, и учились мы вместе.
Говоря по-честному, мне он в гимназии нравился: не унижался перед учителями, не выпрашивал хороших отметок. Когда выгоняли из класса, шел спокойно. В драках не трусил.
И вот мы снова вместе. Сашка - тоже красноармеец. Но на кого он похож! Шинель без ремня и хлястика. Сам давно не умывался, винтовка в грязи. Вид растерзанный, жалкий. Даже трудно поверить, что это - некогда лихой и смелый гимназист Чуваков.
Разговорились. Он твердит лишь одно:
- Мы отрезаны, все пропало, спасенья нет…
Пытаюсь с ним спорить, но в ответ слышу:
- Дурак был, что пошел с красными.
Как же это понимать? Выходит, он пошел в Красную Армию, надеясь, что она легко и скоро победит. А едва наступил час испытаний, раскис.
Ясно: у него не было твердой и честной веры, убежденности в правоте пролетарского дела.
Я понимаю, что среди нас могут оказаться всякие люди, по разным соображениям примкнувшие к революции. Но когда сам встречаешься с таким человеком, да еще этот человек оказывается твоим давним знакомцем, становится не по себе.
А тут еще новое осложнение: вместе с нами через леса и болота пойдут подводы с беженцами. Белые без жалости и пощады расправляются с семьями красноармейцев. Потому и приходится нам брать с собой женщин, стариков и детей из-под Тюмени, Долматова, Верхней Течи, Катайска, Каменска, Камышлова, Егоршина, Алапаевска.
Как мы будем с ними двигаться, не могу себе представить. Но ведь не оставишь их, не бросишь на произвол судьбы!
10 октября. Деревня Ясьва
Неужели не найдется писатель, который рассказал бы людям о нашем походе?!
Идем уже не первый день, а запомнился каждый час, каждый шаг. Поначалу, от Салки, дорога была сносная. Мы приободрились - не так страшен черт, как его малюют. Но вскоре выяснилось, что радовались преждевременно.
Поля кончились, колонна вошла в лес. Дорога превратилась в узкую дорожку, а еще через несколько верст - в тропку. Эта тропка и привела под утро в совсем гиблые места. Кругом - болота, поросшие реденькими елями и березками.
Было бы еще полбеды, если б шли гуськом несколько человек, а то - целый полк, с артиллерией, обозом. После кавэскадрона, головного третьего батальона и штаба от тропы ничего не осталось. Что ни шаг, чуть не по колено проваливаешься в грязь. Молодым так-сяк, а пожилым тяжело.
Вместе с нашим первым батальоном двигалась полковая батарея, за ней второй батальон, потом китайские роты и, наконец, тылы 1-го Горного полка.
Артиллерийские лошади выбились из сил и вскоре пристали. Тогда командиры приказали разобрать снаряды из передков, взять по одному на брата.
Так у нас в вещевых мешках оказались снаряды. Вытаскивать ноги из грязи стало совсем невмоготу. Да и лошадкам нашей помощи хватило ненадолго., Не ожидая приказа, мы на гиблых местах впрягались в упряжки сами. А как же иначе? Не оставлять же в беде нашу славную боевую батарею!
Совсем плохо было с беженцами. Детишки, старики, женщины ехали на подводах. Лошади то и дело останавливались. Колонна двигалась черепашьим шагом.
Кое-кто из бойцов начал роптать: "Связались с бабьем, а приказ останется невыполненным, к месту назначения опоздаем". Но таким быстро затыкали рот, обрывали на полуслове.
Однако так дальше продолжаться не могло. Командиры посоветовали беженцам по возможности сгрузить с подвод добро. Женщины и слушать не хотели.
Пришлось прибегнуть к принудительным мерам. И тут началось нечто несусветное. Крик, гам, слезы. Все вокруг покрылось пухом из разорванных подушек и перин.
Кто-кто, а мы хорошо понимали, каково женщинам лишиться своего скарба, годами накопленного на трудовые копейки. Но иного выхода не было. Ведь это делалось, чтобы спасти жизнь тем же женщинам, детям, старикам и иметь возможность снова бить врагов революции.
Я отлично понимал, насколько все это правильно. Однако у меня остался тяжелый осадок после "пухового побоища". Пишу, а у самого и сейчас перед глазами стоят охваченные горем женщины, слышу их жалобы, ругань, плач…
Вскоре мы нагнали 3-й батальон. Не потому, что быстро шли. Просто он застрял. Начиналась непроходимая лесная топь. Теперь уж, казалось, никак не пробиться вперед.
Но, наверное, мы сами не знаем своих сил, не знаем, на что способны ради жизни, ради победы.
Принялись настилать гать. Одни рубили деревья, другие очищали их от сучьев, третьи укладывали. Беженцы, забыв о недавних обидах, тоже принялись за работу.
Продвигались мы медленно, но все-таки продвигались.
С грехом пополам вышли к реке Тагилу у деревни Ясьва. Здесь - снова беда. Река, хоть неширокая и неглубокая, но быстрая. А ни парома, ни моста нет. Первым встал вопрос: как быть с батареей? Над этим все ломали голову: и командиры, и красноармейцы. Предлагались разные способы. В конце концов решили перетянуть пушки канатами на небольшом плоту вручную. Одно орудие затонуло и его долго вытаскивали. Сам товарищ Акулов Ф Е. хлопотал по горло в воде. Четыре часа возились с батареей, а всего на переправе пробыли шесть часов.
За рекой Тагилом стало посуше. Плохонькие лесные проселки показались нам мостовой. Как приятно, когда под ногами не чавкает грязь, когда тебя не засасывает болото!
Однако опять же радоваться было рано. Мы потеряли связь с дивизией. Никто не знает, в чьих руках Кушва, к которой пробиваемся с таким трудом.
Командиры беспокоятся, как бы белые раньше нас не вышли на дорогу Ирбит - Кушва.
Стараемся идти побыстрее. Но чувствуется, что люди сильно измучились. Да и питаемся кое-как: сухари, чай.
Командиры рот, комиссар товарищ Юдин, его помощник товарищ Цеховский, заместитель председателя полкового партийного коллектива Миша Ковригин, председатель укома товарищ Федоров все время с нами. Они наравне со всеми мостили гать, перетягивали пушки и пили дымный чай из котелков.
От этого делаешься спокойнее и увереннее. Видишь, что вожаки наши, такие же простые люди, как и мы. У них есть перед нами лишь одно преимущество: в самый трудный момент умеют шуткой, острым словом приободрить всех нас. Этим же бесценным качеством обладает (и пожалуй даже лучше других) наш любимый агитатор товарищ Лобков. Он - маленький, невзрачный на вид человек лет тридцати, а уже успел побывать в Сибири на каторге. Когда он рассказывает о большевиках-подпольщиках, об их работе "на воле" и поведении в тюрьмах, чувствуешь прилив сил, готов горы свернуть.
Разве пережитое нами на марше можно сравнить с тем, что испытали наши старшие товарищи, при кровавом царизме боровшиеся за революцию?!
14 октября. Кушва
Не так уж много времени прошло после нашего отступления от Салки к Кушве. Но теперь это - тема воспоминаний, повод для шуток. Можно посмеяться над тем, как вытаскивали из грязи ботинки, "воевали" с женщинами, "купались" в холодном Тагиле.
Шутки шутками, а ведь могло все кончиться худо, поддайся люди панике, страху, нарушь дисциплину, боевую спайку. Мог кто-нибудь и дезертировать, спасая свою шкуру. Ведь еще до похода один такой нашелся. Это был Сашка Чуваков. Хныкал-хныкал, да и удрал из полка.
В общем марш кончился гораздо радостнее, чем начался.
От Ирбита белые не успели подойти, и дорога нашему полку на Кушву была свободна. Со стороны Нижнего Тагила противник хоть и продвинулся, но отрезать нам путь тоже не смог.
Встретились с представителями 1-й бригады и политотдела дивизии. Они не меньше нас обрадовались этой встрече. В дивизии уже думали, что полк погиб, а мы живы-здоровы. Оставили белым лишь поломанные телеги и домашний скарб, брошенный в болото.
Когда вступали в Кушву, на улицу высыпали рабочие, женщины, дети. Все от души нас приветствовали.
Не стану описывать, как мы отмывались, отсыпались, как лихо расправлялись с горячими щами и кашей, с какой жадностью набрасывались на газеты.
Сразу же после прибытия в Кушву в моей красноармейской жизни произошла большая перемена. Меня вызвал комиссар полка товарищ Юдин и сказал, что я назначаюсь полковым корреспондентом. Должности такой, конечно, нет. Просто мне надо находиться с комиссаром, знать все, что происходит в полку, и писать о наиболее интересном в газету нашей дивизии "Окопная правда" и в газету 3-й армии "Красный набат".
Я немного растерялся. Кроме того, не хотелось уходить от друзей. Но товарищ Юдин обещал отпускать меня в любую роту. И не только отпускать, а даже посылать. "Какой же ты корреспондент, если не будешь знать, как живут красноармейцы", - сказал он.
Почему выбор пал на меня, не понимаю. Вероятно, комиссар заметил мои маленькие статейки, которые печатались иногда в "Окопной правде". Я не стал выяснять причину. Зачем задавать лишние вопросы?
Предложение комиссара, когда я его обдумал, мне понравилось. Ведь это благородное дело - писать о наших героических красноармейцах и командирах. Хорошо, если о каждом подвиге будут узнавать многие люди, если имя смельчака будет передаваться из уст в уста. Только сумею ли я красочно описать?..
Постепенно привыкаю к товарищу Юдину. По первому впечатлению, он мрачноватый, молчаливый. Невольно испытываешь робость перед этим большим, грузным матросом-черноморцем, перед его густым басом.
Однако я уже убедился, что комиссар наш в обращении с красноармейцами прост и душевен. Во время боя, это я не раз видел, товарищ Юдин верхом выезжает на позиции, словно ему и пули нипочем.
Поселился я в домике по соседству с командиром и комиссаром. Нас здесь трое. Кроме меня, мой земляк, один из немногих избежавших ареста коммунистов, Иван Андреевич Голиков, который ведает охраной штаба, и ординарец командира полка Осип Полуяхтов - тоже коммунист. Ивану Андреевичу под сорок, Осипу нет и тридцати. Чувствую, что мы с Полуяхтовым сдружимся.