16 ноября. Кушва
Хочется написать о боевых успехах, которых добился в дни годовщины Октября Камышловский полк. В этом полку у каждого из нас друзья и знакомые. Нам радостно слышать, когда говорят: "Молодцы, камышловцы!".
Пользуясь тем, что наш полк "Красных орлов" закрепился у Баранчинского завода и у Лай, командование бросило камышловцев в помощь соседней дивизии, которая оказалась в трудном положении и под натиском белых отходила в сторону Лысьвы.
Камышловский полк - им командует бывший секретарь уездного исполнительного комитета Бронислав Швельнис - неожиданно для беляков подошёл к. заводу, после упорного боя выбил оттуда врага, погнал его дальше и занял станцию Кын. Бои происходили 8 и 9 ноября. За два дня Камышловский полк взял в плен больше трехсот солдат, двух полковников и девять других офицеров.
Пленных по узкоколейке перевозили в Кушву. Пока эшелон стоял, я разговорился с ними. Одеты они неплохо - все в добротных шинелях, в форменных папахах, в пимах. Большинство - молодые, недавно мобилизованные - из-под Шадринска, Камышлова, Ирбита, Тюмени и частью из Сибири. Пожилых сравнительно мало.
Но и пожилые и молодые производят одинаковое впечатление. Это - запуганные, забитые, темные люди. Спрашиваешь: "Зачем и за что воюете?". Отвечают все одно и то же: "Не по своей воле", "Погнали", "Мобилизованные мы".
Пленные у меня вызвали скорее сожаление, чем злобу. Белые пользуются темнотой и отсталостью. Стоит поговорить с иными, попавшими в плен, и слышишь просьбу принять их в Красную Армию. Я верю, что многие из пленных будут честно бороться за власть Советов.
Вчера камышловцы вернулись из-под Кына обратно в Кушву. Мы радостно встретили товарищей, достигших большой победы.
Камышловцы рассказывают о боях, о своих героях. Но, как всегда в таких случаях, к радости примешивается и горе. Победа под Кыном досталась нелегко. Полк потерял немало доблестных бойцов и командиров.
18 ноября. Станция Баранчинская
Белогвардейская разведка не дремлет. То там, то сям слышишь о шпионах и лазутчиках. На днях я сам участвовал в поимке тайных врагов.
Было замечено, что один из жителей Баранчинского завода ведет себя подозрительно, надолго отлучается из дому, к нему ходят какие-то никому из местных не известные люди. Командование поручило Ивану Андреевичу Голикову произвести у этого гражданина обыск. Он взял с собой меня и еще нескольких красноармейцев.
Хозяева не ждали нашего визита. Муж и жена, пожилые люди, вначале засуетились, а потом стали в углу, как каменные. Мы не обращали на них внимания и делали свое дело. Нигде ничего подозрительного не обнаружили. Тогда Голиков полез за божницу. Тут хозяин не выдержал:
- Хоть бы господа бога убоялись.
- А мы бога не обидим, нам он ни к чему, - ответил Иван Андреевич и вытащил из-за божницы пачку бумаг. Это были вырезки из нашей дивизионной газеты и небольшие клочки с карандашными записями о количестве людей и пулеметов в ротах, занимавших позиции в заводе.
- Вот тебе, иуде, для чего святая икона нужна, - сказал Голиков.
На следующий день шпиона расстреляли.
Или еще один случай. На станции Баранчинской красноармейцы задержали двух мальчиков. Одному лет двенадцать, другому - четырнадцать. Чистенькие, беленькие, видно, городские. Я с ними разговаривал. За словом в карман не лезут. На любой вопрос отвечают, бойко, гладко. Врут без стеснения.
Правду от них узнали только, когда стали допрашивать врозь и построже. Выяснилось, что мальчики - белогвардейские шпионы. Вторично переходят фронт и пробираются к нам. На этот раз им поручили узнать, где находится штаб нашего полка, где располагаются батарея и бронепоезд, от которого белякам нет житья. Малолетние шпионы признались, что их специально готовили где-то за Тюменью.
Вечером лазутчиков отправили в Кушву. Но по дороге один сбежал.
Случай со шпионом-стариком и шпионами-подростками заставили меня опять призадуматься. Сколько же врагов у нашей едва родившейся Советской власти?
22 ноября. Станция Баранчинская
Я все больше сдружаюсь с товарищами, с которыми вместе живу и воюю. Много времени провожу с заместителем председателя полкового партийного коллектива Мишей Ковригиным, помощником комиссара товарищем Цеховским, помощником полкового адъютанта Сашей Мясниковым.
Мы находимся по-прежнему на станции Баранчинской, возле батальонов. Здесь же командир и комиссар, а также адъютант полка Леонид Афанасьевич Дудин. Дудин - сын камышловского портного. Был прапорщиком. После революции вступил в нашу партию и пошел добровольцем в Красную Армию.
По разным делам бываю в Кушве, где располагаются строевая часть, казначейство и хозяйственная часть. Строевой частью ведает очень интересный человек - товарищ Григорьев Борис Николаевич. До революции он был дьяконом в селе Кочневском Камышловского уезда. Когда начались бои, вместе с Кочневской дружиной добровольно вступил в Красную Армию и показал себя смелым и честным бойцом. Из дьяконов расстригся, ходит в шинели и сапогах. Только рубаха и брюки черные - донашивает домашнее. Красноармейцы уважают товарища Григорьева за прямоту характера и хорошую работу. "Должность у него, говорят, чернильная, а душа человеческая".
"Чернильная" - это не совсем точно. Товарищ Григорьев всегда пишет химическим карандашом, а не чернилами. Карандашом он выписал и мне мандат от 27 октября 1918 года. На гербовой печати надпись: "Командир 1-го Крестьянского Советского Красного полка".
В мандате сказано так: "Дан сей мандат красноармейцу 1-го Крестьянского Советского полка Голикову Филиппу в том, что он есть действительно то самое лицо, что и удостоверяется". А внизу синим карандашом лихо расписался наш комполка товарищ Ослоповский.
На днях, когда я был в Кушве, меня позвал к себе председатель уездного комитета партии большевиков товарищ Федоров Антип Евгеньевич. Как и всегда, он находится вместе со штабом. Товарищ Федоров вручил мне форменный партийный билет № 39. Берегу билет как зеницу ока.
Мы с Яшей Овсянниковым и Сашей Мясниковым живем в теплушке, где хранится Знамя полка.
С Яшей разговаривать любопытно и полезно. Он всегда научит чему-нибудь ценному, даст дельный совет. Яков пришел в полк с тремя братьями, все они добровольцы, рабочие Каменского завода.
В старой армии Овсянников служил бомбометчиком, и, как только в нашем полку появились бомбометы, он взялся обучать команду. Я тоже заинтересовался. Обучение у нас практическое. Яша стреляет по белым. Сам заряжает, сам подкладывает мешочки с зарядами, сам отмеряет запальный шнур и отрезает его на нужную длину, сам поджигает. Когда бомба вылетает из ствола, мы долго видим ее в полете, а потом следим по дымку. Разрывается бомба очень громко, особенно если в воздухе - "на шрапнель".
Белые помалкивают, когда рвутся яшины бомбы, а наши бойцы любят такие минуты. Хорошо, что бомбометы нетяжелы в весе, их нетрудно переносить. Плохо, что бомб маловато да возиться приходится долго при выстреле.
Стреляет бомбомет недалеко, меньше чем на версту. А все-таки белым он не по вкусу.
26 ноября. Станция Баранчинская
На моих глазах проходит жизнь и работа командира и комиссара полка. Чем больше я узнаю о товарищах Юдине и Ослоттовском, тем уважительнее к ним отношусь.
Живут они просто, скромно, в одной небольшой теплушке. Еду им готовит и стирает белье жена товарища Юдина - маленькая подвижная женщина, очень энергичная и бесстрашная.
Я вначале предполагал, что женщина должна робеть на фронте. Но однажды увидел, как держит себя при сильном артиллерийском обстреле товарищ Юдина, и подумал: дай бог так каждому мужчине.
Она уже довольно пожилая - больше тридцати лет, - но со всеми, в том числе и с нами, молодыми красноармейцами, держится свободно, по-приятельски. Когда надо, не постесняется сделать замечание: почему хлястик оторвал или рубаха грязная.
В командирской теплушке всегда полно народу. Вечерами, до поздней ночи, сидят командиры батальонов товарищи Григорьев, Полуяхтов и Баженов, помощник командира полка Кобяков, товарищи Стриганов и Ковригин, бессменный адъютант полка товарищ Дудин, командир бронепоезда товарищ Быстрое, командир батареи товарищ Лашкевич. Всех и не перечислишь.
Утром, еще затемно, командир и комиссар выезжают верхом то в Баранчу, то в Лаю, где стоят батальоны и роты. Я еду с комиссаром, а с командиром - его ординарец Осип Полуяхтов. Раньше наши с Юдиным лошади шли рядом, и мы разговаривали между собой. Но в последние дни выпал снег и можно ехать только гуськом. Разговаривать почти не приходится. Жаль…
Теперь я хорошо узнал нашего комиссара, привык к нему. Это добрый, заботливый, во все вникающий человек. Даже странно вспомнить, что я вначале немного боялся и стеснялся товарища Юдина.
Все дела командир и комиссар решают совместно, дружно. Они умеют, словно бы незаметно, перекинуться при всех двумя - тремя словами и сразу договориться. Помогает им то, что оба они флотские и с первых дней революции бесстрашно служат ей. А главное - оба члены нашей партии коммунистов.
А вот характеры у них несходные. Товарищ Ослоповский легко вспыхивает, чуть что - кричит, грозится. Комиссар сдержаннее, он редко повышает голос. Его спокойствие охлаждает Ослоповского, и тот переходит на деловой тон.
Конечно, иногда и поспорят. Бывает, что и комбаты в чем-нибудь не соглашаются с комиссаром. Товарищ Юдин никого не обрывает, дает высказаться. Потом приводит свои соображения. Мне нравится, когда идут такие деловые споры, обсуждения. Чувствуется, что все наши начальники - одна семья, дружная, единая. Ослоповского и Юдина особенно уважают за их большой опыт, военный и революционный. Ведь они тоже прежде были обыкновенными красноармейцами. А теперь вот возглавляют полк.
Командир полка очень дружит со своим ординарцем Осипом Полуяхтовым. До революции Полуяхтов был унтер-офицером в пехоте. Наш командир ценит боевую сметку ординарца, часто спрашивает его: "Как ты считаешь, Осип Иванович?". Осип выкладывает свое мнение. И не было случая, чтобы комполка с ним не посчитался,
Все мы живем одной мечтой - добиться победы рабоче-крестьянской власти и мировой пролетарской революции. Отсюда и дружба наша, и наше единение.
Я по-прежнему много времени провожу в ротах. Доставляю газеты, листовки, брошюры. Читаю вслух, беседую с бойцами о текущем моменте. Обо всем интересном в красноармейской жизни вечерами пишу в "Окопную правду". Заметки мои печатаются часто. Недавно к нам приехал начальник политотдела товарищ Мулин. Он подошел ко мне, пожал руку и сказал:
- Я вас знаю.
- Откуда, товарищ Мулин?
- По заметкам в нашей "Окопной правде". И не только вас, но и многое о "красных орлах".
Я смутился, почувствовал, что краснею. А товарищ Мулин глянул на меня по-отцовски и посоветовал писать не только о хорошем, но и о недостатках.
Последнее время я таких недостатков замечаю немало. Плоховато, например, у нас с обмундированием. Не хватает пимов, шинелей. Совсем худо с полушубками Красноармейцы ходят в чем придется: кто в домашней одежде, кто в форменном обмундировании, кто вперемешку. А на улице все холоднее и холоднее. Морозы достигают двадцати градусов. Впереди зима.
Неладно с питанием. Совсем редко бывает мясо. Трудно с хлебом: из овсянки и то не всякий день. Исправно получаем только крупу и сушеные овощи.
О харчах и одежде много разговоров. Об этом красноармейцы нередко спрашивают командиров и комиссара. Но все понимают - республика Советов в трудном положении, надо терпеть.
Наш полк давно не получал пополнения. Последний раз мы пополнялись около Алапаевска. Тогда в полк влился добровольческий отряд алапаевских рабочих, которым командовал товарищ Павлов. Алапаевцы крепко поддержали нас в бою под горой Гребешки,
Но ведь сколько времени прошло с тех дней, сколько боев? А что ни день - потери. И сейчас санитарная летучка все время возит раненых в Кушву. Особенно достается ротам, которые сидят в первой линии. Окопы неглубокие, одиночные, изредка на два - три человека.
Белые в последнюю неделю что-то оживились. Даже по ночам не дают покоя: ходят в разведку, делают огневые налеты, изредка атакуют наши позиции. Красноармейцам всю ночь приходится мерзнуть в окопах. Появились обмороженные.
Из разговоров в штабе я понял, что беляки подтягивают свежие силы, готовятся к наступлению против нас и соседних с нами полков, а также у Верхотурья.
Под Верхотурье послали на усиление китайский батальон. Мы очень сожалеем об уходе китайских товарищей. Сердечно прощались с ними, от всей души желали км победы.
С недавних пор у беляков появились два бронепоезда. Теперь мы почти ежедневно наблюдаем поединки бронепоездов. Весь штаб выходит из теплушек, красноармейцы вылезают из окопов посмотреть на это зрелище.
Белые бронепоезда от станции Лая направляются к Нижне-Баранчинскому заводу. Едва высунувшись из леса, открывают огонь по станции Баранча, где стоит наш штаб, и по голой высотке у железной дороги.
Тогда из низинки выходит геройский бронепоезд товарища Быстрова и смело открывает огонь по двум белым поездам. Беляки начинают маневрировать, и мы по дыму из паровозов определяем их место. Наш бронепоезд не ослабляет огня, и вражеские поезда, как ошпаренные, мчатся к Лае.
Но однажды пострадал и красный бронепоезд. Вражеский снаряд угодил в переднюю балластную площадку. Бронепоезд дал задний ход и отошел на станцию под прикрытие полковой батареи. Когда балластную площадку отремонтировали, поезд снова помчался к лесной опушке, где укрылись белые. Мы кричали "ура", махали руками, подбрасывали шапки.
С большой радостью убеждаюсь я в том, что в наших рядах много героев. Только вчера услышал от комбата-2, в какой переплет попал он у Баранчинского завода еще в октябре!
Товарищ Полуяхтов зачем-то зашел в нашу теплушку. Мы попросили его рассказать, как было дело. Комбат долго отнекивался, но потом рассказал.
С группой красноармейцев он ворвался в толпу белых. Силы были неравные. Беляки стреляли и напирали со всех сторон. Особенно неистовствовали два офицера. Дело дошло едва не до рукопашной. Наши пускали в ход наганы. Товарищ Полуяхтов расстрелял два барабана, уложил несколько солдат и обоих офицеров. Но когда стал перезаряжать, барабан заело.
- Ну, а дальше что? - нетерпеливо спрашиваем мы.
- Вот и все, - отвечает товарищ Полуяхтов, лукаво усмехаясь.
- Как же так все?
- Раз мы здесь, а белые на том свете, значит все в порядке…
Так и не рассказал до конца.