Никто и предположить не мог, что в этой уверенной в себе умной статуарной (чуточку слишком статуарной к тому времени) женщине, чьи рассказы и фотографии печатал "Скетч", чье "Убийство Роджера Экройда" должно было вот-вот выйти и вызвать как бурный восторг, так и шумную полемику (существовало мнение, будто эта книга - надувательство, хотя на самом деле Агата играла честно), сидит Селия. Селия пишет всего одну книгу, не детективную, эта книга - спонтанный выброс ее могучего воображения; профессиональной писательницей она не становится, а остается мечтательной, плывущей по течению девушкой. Она не взрослеет. "Это юное существо с ее скандинавской красотой не похоже на писательницу", - думает ее издатель: Селия остается юной не только эмоционально, но и внешне.
Таково было и внутреннее самоощущение Агаты - она все еще думала о себе как о прекрасной нимфе, которая в скользящем танце проплывает через Торки и попадает прямо в объятия мужа. Она - это Джейн из "Тайного врага", девушка "с ярким румянцем на лице"; она - Энн из "Человека в коричневом костюме", "сводящая мужчин с ума"; она - Флора из "Убийства Роджера Экройда", очень похожая на юную Агату своими "истинно скандинавскими золотыми волосами". Но придумала Флору женщина, которая, не перешагнув еще порога сорокалетия, выглядела дамой средних лет. Она не стала непривлекательной - фотографии запечатлели ее обаятельную улыбку, - но утратила свою особую красоту. Молодость и легкость, которые компенсировали некоторую мужеподобность ее черт, исчезли с рождением Розалинды. Вот почему она создавала очаровательных девушек, на которых некогда была похожа, и как бы ни было ей приятно писать эти образы, они вызывали глубокую душевную боль. Между тем Арчи оставался стройным, энергичным и привлекательным, как прежде. Быть может, Агате следовало больше заботиться о том, чтобы соответствовать ему. "Надеюсь, от этой ходьбы я стану стройнее", - писала она Кларе из Италии, где они с Арчи отдыхали в 1924 году.
Тональность писем из Италии - восторженная и беспечная - весьма напоминает тональность эпистолярного дневника, который она вела во время Имперского тура: "Мы съездили в Милан, провели там среду и двинулись дальше, в Болонью…" Так же как во время тура, Арчи там заболел, "у него поднялась температура, он слег, а я посмеивалась над ним и говорила, что это все из-за печени!". Агата сообщала, что скоро они возвращаются домой. "У Арчи на первой неделе октября "Осенний турнир" по гольфу…"
Гольф становился ее кошмаром, хотя она старательно это скрывала. Казалось бы, в сущности, пустяк; она никак не могла поверить, что он может обрести такую важность: словно ее жизнь оказалась в полной зависимости от пересчитывания проходящих мимо поездов или замеченных воздушных змеев. Однако детский оптимизм, которым Арчи пытался маскировать свою страсть, был неуместен. Его одержимость только усиливалась. Агата не имела возможности пригласить на выходные гостей из Лондона, если те не играли в гольф, в противном случае Арчи сердился из-за потерянного для игры свободного времени. Это означало, что Агата, которая в будние дни видела мужа очень мало, часто оставалась одна и по выходным. Конечно, ей было чем заняться, она все больше времени посвящала обдумыванию своих будущих сочинений. Одним из них, опубликованным в ноябре 1924 года в журнале "Гранд", был "Коттедж "Соловей"". Это история женщины, Алике, которая отвергает преданного поклонника, чтобы выйти замуж за человека, о котором ничего не знает и который, как она постепенно осознает, планирует убить ее.
В один из одиноких уик-эндов Агате приходит в голову своего рода выход. Нэн Поллок, сестра Джеймса Уоттса, была в то время замужем вторично, на сей раз за неким Джорджем Коном - гольфистом. Нэн и Агата испытывали друг к другу взаимную симпатию со дня свадьбы Мэдж. Теперь они могли сидеть и болтать, пока Розалинда и Джуди (той было на три года больше, чем Розалинде) играли в саду, или даже сами немного помахать клюшками на дамском гольфном поле, после чего вместе с мужьями посидеть и выпить в клубе. Агата спиртного не употребляла, хотя официальная версия о том, будто она была трезвенницей на протяжении всей жизни, не совсем верна: во время Имперского тура она время от времени с удовольствием позволяла себе бокал бургундского. Хотя продолжала набирать вес - что, возможно, вызывало недовольство Арчи, - она предпочитала стакан сливок пополам с молоком - любимый напиток ее детства, которым они с Нэн лакомились, бывало, когда гостили в Эбни.
К тому времени Агата гораздо лучше ладила с Нэн, чем с сестрой, хотя ей было любопытно принимать Мэдж у себя в "Скотсвуде" в 1924-м, когда шли репетиции "Претендента". Несмотря на то что Агата была уже определенно более успешной писательницей, сестра продолжала одновременно восхищать ее и вызывать чувство соперничества. Она была так самоуверенна и так ошеломляюще обаятельна! "Глава пресс-службы попросил меня об интервью, - писала она своему мужу, - а я ответила, что не желаю быть знаменитой… Единственное, что я сообщила о себе, так это то, что являюсь сестрой миссис Агаты Кристи. Оказалось, что он просто в восторге от "Стайлса" и прочел все ее книги! Так что, вероятно, в конце концов мы станем сестричками-куколками!" Подобное непринужденное великодушие - на которое сама Агата не была способна - раздражало еще больше, поскольку словно бы предполагало, будто своей известностью Агата обязана щедрости натуры Мэдж. Разумеется, они с Арчи присутствовали на премьере "Претендента". В некотором роде это даже забавляло - то, что они с Мэдж обе стали писательницами, - особенно когда стало ясно, что "Претендент" не шедевр, как ее пытались убедить заранее. Мэдж собиралась написать пьесу об Уоррене Гастингсе, однако, несмотря на энтузиазм ее режиссера Бэйзила Дина, этого так и не случилось. Агата, однако, это запомнила. В "Разлученных весной" Джоан Скьюдамор встречает старую школьную подругу Бланш и спрашивает - с некоторым сочувствием, - написал ли в конце концов ее муж книгу об Уоррене Гастингсе. Он написал, но она так и не была опубликована.
У Арчи с Мэдж были идеально дружеские отношения, хотя к середине двадцатых он, вероятно, чувствовал, что уже сыт по горло семьей Агаты. Монти продолжал всем доставлять неприятности. По возвращении из Имперского тура Арчи нашел своему шурину квартиру и предложил доставить его туда; дело кончилось тем, что вместо этого, поддавшись на уговоры, он отвез Монти в его любимый отель на Джереми-стрит, сказав Агате: "Ты знаешь, он так убедительно говорил". После этого Агата помогла Мэдж купить Монти коттедж в Дартмуре: Джеймса Уоттса всегда раздражало, что его жена не жалела денег, чтобы решать проблемы Монти, но Агата платила собственные, поэтому Арчи возражать не мог.
Между тем Клара лишь "при сем присутствовала", несомненно, одобряя покупку коттеджа. Она не жила в Саннингдейле постоянно, поскольку у нее был Эшфилд (и Эбни), а чтобы позволить ей сохранять чувство независимости, Агата организовала для нее возможность останавливаться у друзей и в Лондоне. Но в "Скотсвуде" Клара бывала часто и в свои преклонные лета стала - как признавала даже Агата - "трудной в общении". Арчи и всегда-то было нелегко находить с ней общий язык. Он боялся, что будет ревновать Агату к ребенку, но дело оказалось вовсе не в этом: он ревновал ее к Кларе. Преданность Агаты матери, ее почти одержимость Эшфилдом, письма, которые она писала отовсюду своей "бесценной мамочке", - все это трудно было назвать обычным поведением взрослой женщины. А обожание, с каким Клара относилась к Агате, служило дополнительным раздражителем. Разумеется, Пег Хемсли точно так же относилась к Арчи (и ее присутствие в его жизни тоже было весьма заметным, поскольку она перебралась в Суррей и жила теперь в Доркинге). Разница заключалась в том, что Арчи не обращал на мать никакого внимания, в то время как Агата пребывала под материнскими чарами. Теперь Клара принялась руководить образованием Розалинды. Она была педагогом от природы, и Розалинда хорошо воспринимала ее. "Она знает и понимает свою бабушку, и бабушка любит и понимает Розалинду", - писала Клара из Эбни в начале 1926 года. Это не было таким уж вмешательством в их жизнь, но, с точки зрения Арчи, Клара с ее нервирующей проницательностью и пронзительным взглядом занимала в ней слишком много места.
"- Я была не права насчет Дермота (говорит мать в "Неоконченном портрете"). Когда ты выходила за него замуж, я ему не доверяла. Не думала, что он будет честным и верным… Предполагала, что у него будут другие женщины.
- О, мама, Дермот ни на что и не смотрит, кроме мячей для гольфа".
На это Мириам с улыбкой отвечает:
"- Он очень привлекателен - привлекателен для женщин, помни это, Селия…
- Он страшный домосед, мама.
- Да, это везение".
И правда: кроме гольфа, Арчи никуда не хотел ходить. Он любил нормальную, упорядоченную семейную жизнь, мечтал о жене, которая всегда ободрит спокойным легким прикосновением. Агатин успех не слишком его беспокоил, хотя превзошел первоначальные ожидания обоих супругов, а для Агаты Арчи по-прежнему оставался на первом месте, даже если сам он так не думал. Только поэтому она согласилась переехать в Саннингдейл, вступить в гольф-клуб и всерьез подумывала о строительстве дома неподалеку от него, хотя в душе мечтала распрощаться с этим тесным мирком любителей джина и поселиться там, где есть простор и вольно дышится.
"Погоди-ка, - Ширли прикрыла глаза и заговорила мечтательно: - Я хотела бы жить на острове - на острове, находящемся далеко отовсюду. Я хотела бы жить в белом доме с зелеными ставнями…"
Арчи знал, о чем мечтает Агата, знал, что в ней есть безыскусность, несовместимая с Саннингдейлом. Он и полюбил-то ее за эту поэтическую мечтательность, хотя понять до конца не мог. Он увидел будущее блаженство и надежность в девушке, с которой танцевал посреди розовых камней Агбрука. Какой ласковой она была, какой умиротворяющей, когда он держал ее прохладную ладонь в своих руках! И какой красивой была его Элейн, стройная в своих длинных юбках, с пышной копной волшебно прекрасных светлых волос, ниспадавших по ночам только на его глаза ("Ты прекрасна и совершенна во всех отношениях")!
Но то, что он обожал в юной девушке, теперь стало вызывать смутное отторжение. Артистизм Агатиной натуры некогда находил выражение в смелой свободе выбора; теперь в ее пылкости, жажде жизни, ребячестве появилась некая неуправляемость ("Дермот терпеть не может, когда ты откровенно высказываешь то, что чувствуешь. Ему это кажется несколько неприличным"). Агата 1912 года была той же, что и Агата 1926-го, но Арчи она казалась совсем другим человеком - более шумным, более крупным, менее красивым. "Когда красота уходит, труднее становится скрывать свою глупость". (Мгновенная вспышка памяти: "Никогда не теряй своей красоты, Селия, обещаешь?")
"Да, но теперь это осталось позади. Они достаточно долго прожили вместе, чтобы такие вещи, как красота лица, утратили свое значение. Дермот был у нее в крови, а она - у него".
"Стайлс" не представлял собой того семейного очага, о котором мечтали Агата или Арчи, но они устали от квартиры в "Скотсвуде" и чувствовали, что пора покупать дом. План построить его на землях Вентворта ни к чему не привел, хотя, согласно Агатиной "Автобиографии", Кристи "в полном восторге, бывало, гуляли летними вечерами по Вентворту, присматривая место, которое нам могло бы подойти". Ощущение чего-то таинственного и восхитительного, столь свойственное Агате, пышным цветом расцветало во время этих прогулок, когда она представляла себе будущий дом - ее дом. Но в конце концов оказалось, что строить слишком дорого (5300 фунтов) и сложно. Легче купить готовый дом, с хорошим садом для Розалинды и расположенный неподалеку от вокзала, чтобы Арчи было удобно ездить на работу. Поиски продолжались около года, прежде чем Кристи взяли ссуду под залог, продолжая не спеша искать то, что им действительно понравится. Найти идеальный дом не удалось, и купили тот, что Агата описала в "Кармане, полном ржи": большой, красно-кирпичный, в стиле модерн, с освинцованными оконными рамами, напоминавшими маленькие черные глазки, зато стоящий под густой сенью деревьев.
Невозможно представить себе Агату живущей в таком доме. По сравнению с Эшфилдом - легким, волшебным, уютным - "Стайлс" был монументален, как крепость. "На его внутреннюю отделку денег, видимо, не пожалели": стены были обшиты деревянными панелями, огромное количество ванных комнат и повсюду позолота. Кристи собирались все это поменять, как только появятся деньги. А вот снаружи ничего менять не требовалось. "Стайлс" был красив, но выглядел холодным и неживым. Во время войны в рощице позади него убили женщину. Агата ненавидела этот дом, Розалинда любила - за сад, Арчи был к нему равнодушен.
"Мне жаль, что вы вселяетесь в него, - писала Агате Клара из Эшфилда. - Он кажется полным непредвиденных тревог". Главной среди них была тревога о деньгах: Кристи жили не по средствам, содержа две машины и трех слуг. Еще у них работала Шарлотта Фишер, которую наняли присматривать за Розалиндой и исполнять обязанности секретаря-машинистки для Агаты. До того у Розалинды уже была прекрасная няня мисс Уайт, известная под именем Сайт, а также оказавшаяся бесполезной швейцарская гувернантка Марсель. Розалинда к тому времени посещала саннингдейлскую школу "Оукфилд", но Агате требовалась помощь в ее воспитании. Так появилась Шарлотта, или Карло, как ее стали потом называть. Дочь эдинбургского священника, молодая, чрезвычайно умная, она была, как сказала одна из ее племянниц, "чудесным человеком". Кое-какими ее чертами Агата наделила Кэтрин Грей из "Тайны "Голубого поезда"", романа, который начала писать после "Убийства Роджера Экройда". Кэтрин одновременно и рассудительна, и наделена чувством веселого юмора, хотя вынуждена зарабатывать на жизнь, работая компаньонкой. Шарлотте тоже приходилось иногда служить компаньонкой Кларе, что было непросто, но она умела обращаться с пожилыми дамами исключительно терпимо и по-доброму. Она также смогла сразу завоевать безоговорочное уважение Розалинды и, несмотря на десятилетнюю разницу в возрасте, прекрасно ладила с Агатой. Она была из тех людей, с которыми Агата чувствовала себя комфортно. Так же как Кэтрин Грей, Шарлотта была немногословна, больше слушала, чем говорила. Она умела враз оценить человека своим беспристрастным шотландским глазом и была исключительно предана хозяйке.
"Стайлс" Агата и Арчи купили вместе. Доход Арчи был, конечно, более стабильным, но и Агата зарабатывала неплохо. Существует мнение, будто Агата была прижимиста и предпочитала тратить собственные деньги исключительно на себя и своих кровных родственников, а не делить расходы с мужем. Но даже если это правда - а так оно, вероятно, и было, если судить по случаю с покупкой дома для Монти, - это ничего не значило. В 1920-е годы было принято, чтобы дом содержал мужчина; никто не ожидал, что Арчи будет вести себя по-иному, и сам он, разумеется, не взял бы денег у жены без крайней нужды.
Во всяком случае, несомненно то, что собственные заработки давали Агате ощущение независимости. У четы Кристи был общий дом и ребенок, но во всем остальном их жизни сделались совершенно раздельными. У Арчи были гольф и друзья по Сити, такие как Сэм Джеймс, улыбчивый успешный бизнесмен, живший с женой Мэдж в Хартморе, неподалеку от Годалминга. У Агаты - Нэн, Карло, ее семья. Арчи любил сидеть на месте, Агата мечтала путешествовать. В 1925 году они отправились на отдых в Котрэ, в Пиренеях, где Агата жила в детстве с родителями; ее влекли туда счастливые воспоминания о тех днях, но Арчи, конечно, эта нависавшая над ним тень семьи Агаты не позволяла наслаждаться отдыхом, да он особо и не наслаждался. Так же как на борту корабля во время Имперского тура, он ложился спать в половине одиннадцатого, а Агата продолжала бодрствовать, посещала выступления мюзик-холла в Курзале, хотя и там мысли ее наполовину были заняты мужем. На следующий год она снова захотела куда-нибудь поехать, но Арчи решительно отказался, поэтому Агата ненадолго отправилась с сестрой на Корсику. Их отношения с Мэдж нельзя было назвать идеальными, но существовала сфера, в которой у них было полное взаимопонимание и которой Агата очень дорожила. Они могли бесконечно говорить друг с другом о прошлом, о Монти, о родителях, испытывали одинаковый восторг при воспоминании о той жизни, которую вели до замужества и которую решительно изменили материнство и заботы о доме. Для обеих облегчением было разделить друг с другом тревогу о Кларе, чье здоровье в последнее время внушало опасения.
Первые месяцы 1926 года оказались для Агаты полными изнурительных забот. Семья переезжала в "Стайлс", Агата впервые покупала дом вместе с мужем, одновременно ждала обещанной в мае публикации "Убийства Роджера Экройда" и при этом сердцем постоянно рвалась к матери в Эшфилд.
Клара написала ей в феврале почерком уже не таким ровным, однако все еще твердым:
"Пальто очаровательно и мне как раз впору. Я не чаяла дожить до момента, когда смогу надеть его, но теперь думаю, что доживу!!! Худшее позади, и сердце мое постепенно приходит в норму…
Сегодня я сняла наконец ночную рубашку, надела белье, пеньюар (твой), широко открыла оба окна, не зажигая камина, и солнце полилось в комнату. Какой славный теплый день… У меня действительно чудесный день рождения. Мисс Батлер отправилась на моторном катере в Бриксхэм весьма довольная: я попросила ее пока остаться, и, похоже, ее это обрадовало. Я еще слишком слаба, чтобы искать садовника, а она отлично ухаживает за садом…