- Татьяна Ивановна!
Нельзя любить двух сразу. Так не было ни разу,
А если и бывало, то только в сериалах,
Но это даже в кризис не для нас!
Неужто же достоин лишь Кремер Анатолий,
Лишь Кремер Анатолий
Неужто же достоин
С тобой по жизни день за днем шагать?
Он, вероятно, к лету напишет оперетту,
Напишет оперетту, он, вероятно, к лету.
Кого из нас возьмешь с собой играть?
Хочу я быть, не скрою, лирическим героем,
Лирическим героем готов я быть, не скрою.
Устраивай нам кастинг хоть сейчас.
- Ах, Лёша, ах, Юра!
Я признаюсь вам,
Что тоже изнываю от любви, -
она с трудом сдерживала смех.
- Ах, Таня, ах, Тата!
Ну кончено, третий лишний,
Кто же лишний тут из нас?
- Ах, Лёша, ах, Юра!
Я боюсь, что третий лишний - это я.
Ох как заманчиво ей было сыграть Сильву Вареску. "Совратитель" Ярон предложил. Именно не назначил, а предложил. Она испугалась, что "не хватит голоса", и отказалась. Хотя, возможно, что хватило бы и на Сильву, и Марицу и других героинь классической оперетты, но… неизвестно, как бы ее голос выдерживал столь большую нагрузку. Страх вновь сорвать голос не покидал ее. Чуть позже, уже будучи женой Канделаки, она объяснит ему свой отказ играть самые выигрышные и эффектные роли. "Деспот" Канделаки в этом вопросе к ней прислушивался. Пройдут годы, и, когда голос окрепнет, она с удовольствием будет исполнять на концертах партии из классического репертуара.
На протяжении многих лет дуэт ее Сильвы и Эдвина, знаменитое "Помнишь ли ты?" будет вызывать слезы в зрительных залах.
Вспомнился ее юбилей в театре 23 января 2004 года. Шутка ли - 50 лет на сцене.
Артисты Театра сатиры во главе с Александром Ширвиндтом пришли ее поздравлять. "Поиздевались" они над классическим "Помнишь ли ты?" от души. Зал стонал от хохота. У нее самой по щекам текли слезы от смеха. Они же с самым непроницаемым видом друг за другом исполняли на разные лады. Кто "художественно свистел", кто выразительно "мычал".
Помнишь ли ты, -
выйдя на сцену, затянул Державин, -
Как мы с экрана пропели?
Я ж и плясал, весь телецентр хохотал.
Ты же была - словно ребенок в купели.
Я был не стар, в смысле - не плох,
Ты ж и сейчас, как прекрасный цветок.
Юра Васильев пошел дальше:
Помнишь ли ты,
Как мы в Берлине кутили?
Лишь для тебя пробки взлетали шутя.
Помнишь ли ты,
Как мы с тобой танцевали?
Словно капкан, вот наш канкан,
Помню его, как сейчас, -
Это был звездный час.
- Танечка! - А это уже Шура Ширвиндт. - Нас переполняет чувство влюбленности в тебя, но все порушил этот человек. Мы завели у себя в яме убийцу, который практически наступил на горло нашей любовной песне. Мы могли бы замуровать свою яму, она нам, в общем-то, не нужна. Но наш музыкальный руководитель и дирижер и твой композитор сделал все возможное, чтобы вырвать тебя из наших сердец.
И как апофеоз:
- Но Кремер нас разлучил, жить нету сил!
Она поймала на себе полный любви взгляд своего мужа. Они вместе почти тридцать лет. Живут и работают, два эдаких медведя в одной берлоге. Просто удивительно, что подобрались два таких человека. Он иногда шутит: "Слушай, нам надо с тобой расходиться, потому что у нас совершенно одинаковые мысли и желания". Это действительно так: иногда начинают говорить, причем об одном и том же. Хотя конечно же что-то ее в нем не устраивает, а его - что-то во ней. И это естественно. Это нормальная жизнь. Анатолий Львович - самый первый и самый строгий критик. Каждый спектакль подвергается тщательному профессиональному разбору. Ей это очень нужно.
Он очень много знает, и ей с ним интересно. Правда, довольно часто бывает стыдно, что рядом с ним выглядит "малограмотной". Ну что ж, у каждого свои изъяны.
Они по-прежнему не устают признаваться друг другу в любви. И во время спектакля, если он стоит за дирижерским пультом, - тоже. Это понятно только им двоим. А разве нужен кто-то третий?
Но это все будет потом. А тогда…
- Рудька, ты представляешь! - У нее сегодня не было вечернего спектакля, и она сама кормила мужа ужином. К тому времени родители уже смогли поменять огромную комнату на Ульяновской улице на двухкомнатную квартиру на Хорошевском шоссе. - Выхожу я сегодня из театра с репетиции, сажусь в троллейбус, встаю, как обычно, на задней площадке спиной к салону. И вдруг вижу, что за троллейбусом едет "победа", за рулем которой сидит Канделаки. Троллейбус сворачивает на Хорошевку, и "победа" сворачивает. Интересно, думаю, что Канделаки нужно в нашем районе? А он, обогнав троллейбус, останавливался около остановки.
- А ты что?
- Ничего. Еще раз поздоровалась, хотя виделись в театре, и пошла домой.
Над ее рассказом хохотали оба.
- Ох, маленькая, смотри, влюбишь в себя главного режиссера.
- Ты что? Он же меня лет на двадцать старше.
- А Ярон насколько старше… - и муж назвал фамилию молоденькой актрисы, которой явно симпатизировал Григорий Маркович.
- Не знаю, не задумывалась…
С того дня она все чаще и чаще замечала следующую за троллейбусом машину Канделаки. Однажды она, как всегда, вышла из троллейбуса и пошла по тротуару. Его машина медленно ехала рядом. Первой мыслью было: "Не дай бог, мама из окна случайно увидит, что меня провожает другой мужчина! Что тогда будет?!" С таким "почетным эскортом" она ездила довольно долго.
Сначала со смехом обо всем рассказывала Рудольфу, потом перестала. Это случилось после того, как Канделаки все-таки уговорил ее покататься на его машине и они поехали гулять в Серебряный Бор.
В октябре 1956 года ей удалось выкроить немного времени для отдыха. Прошлый сезон в театре был удачным: она сыграла премьеру "Белой акации", по-прежнему пела Виолетту и готовила новую роль. Ее Чанита отличалась от тех скромных, застенчивых девчушек, которых играла до этого: она не была похожа ни на Виолетту, ни на Тосю, ни уж тем более на Саню-трактористку - самую первую ее, пусть и маленькую, роль. Чанита - непосредственная и романтичная - была уже молодой женщиной, готовой к настоящей любви. Премьера будет в новом сезоне. Она уже во время репетиций поняла, что переходит в новый класс школы воспитания характера и упорства, не менее трудную, чем школа вокального и актерского мастерства, которую ей - болезненно застенчивой с юности - приходится проходить.
Что-то начало происходить и в ее личной жизни. Она пока еще не могла сформулировать, что именно. И дело даже не в том, что Канделаки все настойчивее и настойчивее пытается за ней ухаживать и его абсолютно не волнует тот факт, что она замужем. С ней самой что-то стало происходить. В семейной жизни тоже что-то непонятное. У нее не было к мужу никаких претензий - он умный, образованный, обаятельный, талантливый. Ее первая "взрослая" любовь, ее первый мужчина. Но… у него своя жизнь, у нее - своя. В последнее время они отдалились друг от друга: она практически целыми днями в театре, он - на телевидении.
Словно предчувствуя надвигающуюся беду, однажды она произнесла:
- Рудька, поехали в Сочи, отдохнем какое-то время. Сейчас самый бархатный сезон.
- Маленькая! Ну как я сейчас уеду? Кто мне даст отпуск? Поезжай одна, отдохни.
Ох, не зря, видимо, говорят, что где-то наверху расписана вся наша жизнь. И как бы мы ни хотели, но от судьбы не уйдешь.
Муж проводил ее на вокзал, посадил на поезд, попросил передать привет подруге, к которой она ехала. На том и расстались.
А может быть, все и к лучшему, подумала она, когда выходила с переговорного пункта, - позвонила домой, сказала, что она доехала и у нее все нормально. Здесь, в Сочи, где нет ни Рудика, ни Канделаки, у нее будет время подумать над сложившейся ситуацией и принять решение - что же ей теперь делать. А может быть, все разрешится само собой. Ну надоест же когда-нибудь главному режиссеру гулять с ней в Серебряном Бору…
- Танечка! - услышала она знакомый голос. - Вот так встреча! А я и не знал, что вы в Сочи.
Она чуть не уронила корзинку, в которую только что положила купленные фрукты. Нет, этого не может быть. На сочинском центральном рынке перед ней собственной персоной стоял главный режиссер и ее партнер по новой постановке Владимир Аркадьевич Канделаки. В оперетте "Поцелуй Чаниты" он репетировал роль влюбленного в ее героиню Чезаре.
- Здравствуйте, Владимир Аркадьевич! А вы здесь какими судьбами?
- Танечка, Танечка! Весь город обклеен афишами театра. У нас гастроли. Неужели не видели?
- Я только вчера приехала. - Она пожала плечами и поправила очки своим фирменным жестом.
- Знаете что, приходите сегодня на спектакль. Посмотрите меня на сцене, вы же как актера меня, поди, совсем не знаете, только как партнера… А во-вторых, дирижирует сегодня Самосуд. Сам бог велел прийти! А вечером приглашаю на ужин.
- Спасибо, на спектакль приду, а насчет ужина - вряд ли. Я же приехала к подруге.
- Значит, приходите с подругой. Я вас жду, Танечка! А потом все вместе пойдем ужинать.
О том, как умеет "гулять" Канделаки, она уже была наслышана. Что поделаешь - грузинский темперамент и размах!
А вот как умеет ухаживать Владимир Аркадьевич, она испытала на себе.
И вдруг она нашла ответ на вопрос, который мучил ее еще в Москве: что же с ней происходит? Ответ оказался проще, чем она предполагала: она увлеклась Канделаки, в нем было то, что в народе называют "мужницкое". Плюс ко всему - умный, обаятельный, остроумный, талантливый… Личность, одним словом.
Он ничего и ни от кого не собирался скрывать. И это тоже не могло не привлечь молодую женщину. Он не собирался держать ее в роли "фаворитки", не собирался встречаться с ней втайне от своей жены. Он хотел жениться на ней.
Премьера оперетты "Поцелуй Чаниты" состоялась 29 декабря 1956 года.
Любить глубоко я могу только раз,
Но когда придет этот час?
Но когда придет этот час?
Любить глубоко я могу одного,
Но как узнать, кого? -
пела она от лица своей героини.
Как выяснилось, в театре уже все и все давно знали. А то, чего не было, допридумывали. Она слышала за своей спиной шушуканье, но старалась не обращать внимания. "Опомнись, Танечка! Зачем тебе этот старик?", "Красавица и Чудовище!", "Странная пара!" - что только ей не доводилось слышать, какими эпитетами не награждали ее и Канделаки, хотя между ними еще вообще ничего не было. Единственное, что осталось неизменным, - это поездки Канделаки за троллейбусом да их совместные прогулки в Серебряном Бору.
Но не столько поразили ее коллеги, как поклонники. Вот уж кто воспринял ее "связь" с Канделаки в штыки.
Некоторые из самых любопытных пытались даже проследить за ней - куда, когда и, главное, с кем она поехала.
Испугавшись, что сплетни достигнут ушей мужа и родителей, она приняла решение обо всем рассказать.
Первым ее признание услышал муж. На следующий день, сообщив родителям, что они с Танечкой уедут на несколько дней в дом отдыха, он отвез ее в студию на Шаболовке и запер в своем кабинете.
Разговор был трудным и мучительным для обоих. Прав Грибоедов, ох как прав: "Муж-мальчик, муж-слуга". Вот так и с актрисой: надо быть либо ее слугой, либо соратником. А у них слишком разные темпы жизни: она полностью поглощена своей работой в театре, он - на телевидении. В свободное время вытащить ее куда-нибудь в гости весьма проблематично: "Рудька, сходи один. Я лучше дома посижу, почитаю, над ролью поработаю". "Пленница" была выпущена на свободу только тогда, когда Рудольф Борецкий понял - жену надо отпустить. Это не блажь, не легкое увлечение, а нечто большее. Он знал: если уж жена решила, значит, все серьезно.
А еще - он был благодарен своей "Маленькой" за чистоту и честность. За то, что она не была предательницей.
С Борецким они разошлись достойно, без громких выяснений отношений. Единственное, что ее "убило", - сама процедура развода. Пришли они в суд, а там сидят какие- то бабушки и начинают копаться в их личной жизни. "Ты красивая, он красивый, что вам еще надо?" - говорили они. Выйдя из суда, она разрыдалась, настолько все это выглядело омерзительно. И даже Рудьке сказала: "Ты никогда не женись больше". Конечно же она имела в виду регистрацию брака.
С родителями все было намного сложнее. Когда они узнали о том, что дочь уходит к Канделаки, человеку, который годится ей в отцы, - они пришли в ужас.
Со временем страсти улеглись. С первым мужем ей удалось сохранить хорошие отношения, Канделаки обаял ее маму и расположил к себе папу. Казалось бы, живи да радуйся! Поначалу так и было. Она любила и была любима. Они вдвоем стойко переносили то, что происходило в театре. И если про нее просто сплетничали и пытались обвинить в корысти, то Канделаки грозили партбилетом. Лишь однажды не выдержала. "Господи, - плакала она после спектакля в своей гримерной, - ну что же мне теперь - разлюбить его за то, что он главный режиссер?"
Разлюбила она его лет через пять. Поначалу все списывала на притирку характеров. А потом поняла, что это обыкновенный мужской эгоизм. Частенько их разговоры заканчивались одним и тем же: "Мое мнение единственное, и потому оно верное". Интересно, а есть ли вообще мужчины, которые считают иначе?
- Ты куда? - Канделаки стоял около входной двери.
- Володя, у меня сегодня репетиция и сегодня же нам представляют нового художественного руководителя. Вечером, как всегда, спектакль.
- Я приеду за тобой.
- Не надо.
- У тебя кто-то есть? Поэтому ты не хочешь уходить из театра?
- Владимир Аркадьевич! Опять вы за свое. Пустите меня, мне нужно на репетицию!
- Я тебя отвезу!
- Делайте что хотите. - Голос опять сел. Она устало прислонилась к дверному косяку. Что поделать, если иногда ее отношения с Канделаки напоминали сценку из самой пошлой оперетты.
- Боже, что я делаю? - услышала она. - Знаю ведь, что все равно уйдешь от меня. Боюсь этого.
- И именно поэтому, - прошептала она осевшим голосом, - ты меня оскорбляешь своей ревностью? Или ты хочешь сказать, что все эти годы я жила с тобой только потому, что ты главный режиссер? А теперь ты мне стал не нужен? Мало мне тычков от так называемых коллег, от которых я на протяжении десяти лет выслушивала подобное? Да, вы сделали из меня актрису, - от волнения она вновь перешла с мужем на "вы", - и за это я вам благодарна, но если бы я не была вашей женой, вы не стали бы занимать меня в своих постановках? Договаривайте, Владимир Аркадьевич. Но только смею вам заметить, что я играла еще до вашего прихода в НАШ театр и буду играть после вашего ухода.
Все… Пошлейшая оперетта. Комедия положений. Театр абсурда. Все, что угодно, но только не семейная жизнь.
Она уже знала, что ждет ее вечером: бесконечные разговоры, придирки, подозрения, выяснения отношений. Уйти? Сколько раз эта мысль приходила ей в голову. Но как мама переживет ее уход от Канделаки? У нее больное сердце.
Вот она - опять та же самая воронка. Вдохнула, нырнула и… резко в сторону. Будь что будет. Ей надо беречь голос. Сегодня репетиция. И сегодня же приходит в театр новый руководитель. Оставит он ее в театре или предложит поискать другое место работы? Что ей делать с Элизой Дулитл? Как играть вечерний спектакль? Бог мой: Чана! Нет, все-таки прав Канделаки - она еще маленькая девочка, верит в талисманчик.
Каблучки застучали по коридору. Она скрылась в спальне. Вот она - ее Чанита, маленькая резиновая куколка, ее талисман. Как-то после спектакля "Поцелуй Чаниты" она обнаружила куколку в букете цветов. Подарил кто-то из поклонников. А через некоторое время та Чана пропала. Она расстроилась, а потом вновь в одном из букетов обнаружила почти такую же куколку. И вновь назвала ее Чаной. С тех пор она не расстается с ней, всегда берет на спектакль, репетицию, гастроли…
- Ну что, Таня, поехали? - Голос мужа звучал спокойно.
- Да, Володя, я готова!
Скорее бы вечерний спектакль. Она выйдет на сцену и забудет обо всем, что произошло. Сцена лечит.
Глубокий вдох, прижатые друг к другу ладони подняты к лицу. "Все будет хорошо!" С этой мыслью она открыла дверь служебного входа Театра оперетты. Что ждет ее за ней?
"Изменить" своему театру, в котором проработала пятьдесят пять лет, она смогла лишь не так давно. И нисколько не пожалела об этом. Поддалась на долгие уговоры главного режиссера Театра имени М. Н. Ермоловой Владимира Алексеевича Андреева.
Володя Андреев. Сколько же лет они знакомы? Страшно сказать, еще со времен ГИТИСа, в котором учились в одно время. Пусть на разных курсах и факультетах, но ведь в одном здании. Их дружба, пронесенная сквозь годы, зародилась именно тогда.
Когда в самом конце 90-х годов теперь уже прошлого века прекрасный драматург Леонид Зорин написал пьесу "Перекресток", продолжение знаменитой "Варшавской мелодии", Володя тут же позвонил ей и предложил участие в постановке на сцене театра, который он возглавлял. Несмотря на всю заманчивость перспективы, она тогда отказалась. Андреев был настойчив. Уговаривал на разные лады. Убеждал, иногда сердился, но она твердо отвечала: "Нет". Однажды, чтобы хоть как-то разрядить напряженную атмосферу, она произнесла: "Да не выучу я столько текста!" - и звонко рассмеялась. Андрееву ничего не оставалось делать, как капитулировать. Ну кто еще из актрис так откровенно признается в том, что не сможет выучить текст? Только Татьяна Ивановна Шмыга. Все знал мудрый Андреев: и что Шмыга не может без своей оперетты, что, слава богу, играет на сцене театра и именно те роли, которые хочет играть: Джулию Ламберт, Катрин, Джейн…
И… отступил. Она подумала, что навсегда, но, как выяснилось, на время. В спектакле "Перекресток" вместе с Владимиром Андреевым сыграла Элина Быстрицкая.
Пройдет несколько лет, и Андреев позвонит вновь. И снова предложит выйти на сцену Ермоловского театра.
- Танечка! - вкрадчиво начал он. - Я, конечно, понимаю, что ты не выучишь столько текста, но попробовать- то можно?
В ответ услышал серебристый колокольчик, так знакомый ему еще со времен студенчества.
"А почему бы и нет, в конце концов, - подумала она. - Прекрасный текст Леонида Генриховича, что ни слово, то золото, произносить одно удовольствие". Продолжение некогда знаменитой "Варшавской мелодии", в постановках которой блистали ее любимые актрисы Юлия Борисова и Алиса Фрейндлих.
- Татьяна Ивановна! - Из задумчивости ее вывел голос искусителя Андреева. - Хватит заниматься самоедством.
Ох уж этот Владимир Алексеевич! Как всегда, попал в точку. Она всегда была ужасной самоедкой. Впрочем, такой и осталась. Вот показалось ей однажды, что для классических оперетт у нее не хватает голоса, и все костюмные роли прошли мимо нее. А сейчас она думает, что это было глупо с ее стороны и она многое пропустила. Но все равно были же у нее интересные роли. Пусть советские девочки в маечках, в тельняшечках, в юбочках, в носочках - этакие золушки. Она ничуть не то что не сожалеет и не критикует тот период актерской жизни, наоборот, считает, что те золушки очень много дали ей как актрисе.