Одним словом, я загорелась поехать с Костылиными на охоту. Они ехали всей семьей - сам, жена Ляля и дочка Ася. Ну, и я взяла всю семью - сына Ваню и американского коккер-спаниеля со скверным характером по кличке Шеги. Выехали мы рано утром. Костылин на навороченном джипе (надо же, уже в то время он не упускал своего и умел, черт возьми, умел жить!) и я на своей маленькой "Шкоде". Добрались к вечеру. Красные Пади - малюсенький районный центр в ста пятидесяти километрах от Нижнего Новгорода. Там нас встретил местный охотовед со смешной фамилий Шапкин и типичным новгородским окающим акцентом. Он с сожалением посмотрел на мою машинешку и красноречиво поцокал языком. До Падей я кое-как добралась - дороги хоть и ужасные, но все-таки с намеком на асфальт. Но предстояло проехать еще километров 30 до деревни, где располагались Юркины угодья и где мы должны были остановиться в маленьком охотничьем домике. Сам Шапкин ездил на машине типа "газик" - только в сильно упрощенном варианте. Когда он открыл капот своей так называемой машины - я ахнула. Там были две-три огромные трубы, как под рукомойником, и нечто похожее на аккумулятор. Как ЭТО ездило - так и осталось для меня загадкой, но на этом драндулете Шапкин довез нас не только до места, но и возил без проблем по лесам и болотам все дни охоты.
Деревня Волоки не зря получила такое имя - десять полуразвалившихся изб, никакой дороги - мою бедную "Шкоду" три раза просто волокли волоком (вот оно, название!) и раз десять вытаскивали из луж. И я не раз вспоминала сочувствующий взгляд Шапкина, которым он окинул мою машину при встрече! Зато охотничий домик оказался очень милым - с русской печкой, довольно уютными комнатками. А главное - рядом лес, в котором мне было обещано много грибов. "Они там на ножках растут, - умел Костылин перспективы рисовать, - и сами в корзинку прыгают".
Мой сын Ваня выбрал охоту и рано утром вместе с мужиками ушел на какую-то зорьку. Мы с Лялькой встали попозже, но тоже на рассвете, и под руководством Шапкина отправились в грибные места. "Газик" резво скакал по кочкам, переезжал какие-то чудовищные лесные завалы, лихо проскакивал топкие болота. Ляля прижимала к груди восьмилетнюю Асю, ну а я простилась с жизнью, еще отъезжая от дома. Шеги сидел у меня в ногах и таращил испуганные глаза.
Лялька вышла замуж за Костылина сразу после школы. То есть он успел сходить в армию, а она его ждала. Как и всякая жена, уверенная в своем муже, она давным-давно бросила работу фармацевта и занималась домашним хозяйством, при этом совершенно не заботясь ни о своей внешности, ни о своей одежде. Ну, а Костылин исправно гулял налево, утверждая, что всякий левак укрепляет брак, но всегда возвращался под каблук своей жены, и она крепко держала пухленькими ручками за загривок и Костылина, и всю семью. Глядя, как она командует мужем, как отдает распоряжения Шапкину, моему Ване, а заодно и мне, я в глубине души позавидовала ей, потому что никогда не могла вот так рулить мужиком. Коллективом журналистов - да, а вот собственным мужиком… Как-то он всегда увертывался от моего руководства. Лялька же, наоборот, чувствовала себя абсолютно в своей тарелке, отдавая приказания: "иди сюда", "стой здесь", "не пей", "ешь это" и так далее. Она была моложе меня, но я чувствовала себя при ней как при мамке или старшей воспитательнице в пионерлагере.
Чудесную неделю провели мы в лесу. Ваня был при деле и даже пристрелил какую-то птицу. Я набрала столько грибов, сколько за свою жизнь даже и не мечтала - они, действительно, сами прыгали в корзинку. Я впервые увидела, как растет клюква, - все болото покрыто как будто красным шелковым платком. И возвращались мы в Москву с полным багажником всяких лесных заготовок, которые по вечерам варили с Лялькой на русской печке.
Радио в машине не работало до самого Ногинска. И только там я впервые услышала слова: "банковский кризис" и "дефолт". Они насторожили меня, но не столько, чтобы испугаться.
Дефолт
Мы притормозили у самого въезда в Москву - Аська захотела в туалет.
- Юра, - спросила я только потому, что увидела совершенно мрачное лицо Костылина, - ты слышал радио? Что все это означает?
- Это означает пипец, - кратко изрек Костылин, но даже в эту минуту я не испытала страха или предчувствия беды.
- И что будет?
Костылин пожал плечами:
- Плохо будет. - И в этот момент зазвонил телефон. Юрка кратко ответил - я поняла, что звонил Жилин. Они говорили недолго. Потом Костылин сказал:
- "Успех" скорее всего, закроют.
- Почему? - завопила я.
- Убыточный проект. Рубль рухнул. Рекламный рынок завалился.
- Но они же уже вложили в него столько денег! - этот довод казался мне особенно убедительным.
- И что? - пожал плечами Костылин. - Больше вкладывать не будут. Похоже, они вообще сейчас смоются из страны.
Они - это наши доблестные учредители. К этому времени все они уже имели дома и всякие недвижимости в Америке. Их тылы были тщательно защищены. Можно было спасать детей - от дефолта, от неизвестности, от бардака, от страны - от родины, собственно.
Ночь я не спала. Совсем не могла сомкнуть глаз. Под утро мама дала доронмил - полтаблетки. Я провалилась куда-то ненадолго, а хотелось бы навсегда…
Потому что утром на шестом этаже нам объявили, что "Успех" прекращает свое существование. Журналисты, как нахохлившиеся снегири, сидели за своими столами, а ведь нужно было еще войти в большую комнату - newsroom, черт бы ее побрал, объявить, что нас больше нет.
Я в кабинете Жилина и Костылина заламывала руки:
- Ну почему только "Успех"? Ни один другой проект не закрыт! Им самим-то не жалко?
- Успокойся, - пытался образумить меня Жилин, - они же бизнесмены, они умеют считать. Они обязаны считать. Ну нельзя сейчас продолжать убыточный проект, ты же знаешь, они привыкли делать бизнес так: сегодня затраты - завтра прибыль. А "Успеху" до прибыли далеко, тем более когда в стране неизвестно что творится.
У меня уже текли слезы:
- А люди? Что с ними?
- Будем увольнять, - вздохнул Жилин, и, видя мое зареванное лицо, сказал: - Ну хочешь, я пойду с тобой в большую комнату и объявлю, что мы закрыты?
Конечно, я хотела, потому что сама не могла произнести ни слова. Жилин похоронным голосом объявил печальную новость. Народ обо всем уже догадывался. Я увидела перекошенное лицо Сайкиной и совсем некстати вспомнила, как она искала "гвоздь" в номер. Звонила, например, на Новодевичье кладбище и вкрадчивым голосом спрашивала: "Але, это кладбище? А что у вас новенького?" Однажды кто-то из сторожей кладбища, видно, напившись до зеленых чертей, поведал Сайкиной, что по ночам светится могила Шукшина. И талантливая девушка раздула из этого целый разворот - две страницы газетного текста!
Меня вызвали к Хозяину. Он начал меня успокаивать и снова рассказывать, какая я талантливая да как он рад со мной работать. "Все вранье! - думала я, - для тебя, как и для всех богатеньких, деньги давно стали важнее друзей, важнее людей, важнее всего на свете!" Мне бы встать и уйти оттуда навсегда - и не оборачиваться! Но он снова запел свои льстивые песни, а я снова купилась, потому что меня не увольняли, мне предлагали остаться на той же зарплате и подождать два месяца - он вернется из Америки и решит мою судьбу. А сейчас надо торопиться, самолеты уже на изготовке, и страна вечной свободы ждет не дождется своих новых сыновей. Гуд бай, май бэби!
Неделю я без остановки ревела. То есть даже не ревела - я жила своей жизнью, а мои слезы - своей. Они текли и текли, пока моя сердобольная соседка Любка не зашла вечерком на огонек и не объяснила, что мне уже пора к психиатру. Мне был дан "телефон замечательного врача, просто волшебника".
Телефончик я взяла, но к психиатру не пошла. Пригодится еще, - я засунула бумажку в кошелек.
Поповка
- Хорош убиваться, - Нелька тащила меня в парикмахерскую "маленько встряхнуться", как она это называла, - грибы пошли, а ты тут убиваешься. Поехали на дачу. Только водки надо взять побольше, а то, говорят, все пропадет - моя свекровь сахар вон мешками закупает.
- Зачем?
- Память хорошая, - усмехнулась Нелька.
Она очень старалась меня растормошить, моя славная боевая подруга.
Мы с ней ехали на мою дачу - в милую деревню Поповку. Откуда-то из своих запасов она выгребла маску обезьянки - смешную новогоднюю маску из папье-маше - и натянула ее на правое ухо - так, что все, кто смотрел в боковое окошко "шкоды", видели бумажную мордочку обезьяны. Нам и свистели вслед, и гудели, и сигналили - в общем, ехали мы со смехом и бурным весельем, похожим на пир во время чумы.
По дороге заскочили в винный магазин "Кристалл". Удивительно - но там стояла огромная очередь. Видно, хорошая память была не только у Нелькиной свекрови. Люди брали много бутылок. Нелька деловито распорядилась:
- Возьмем тоже две.
Подумала.
- Нет, пять.
Пока мы с ней стояли в очереди, эта цифра выросла до десяти, а взяли мы в результате два ящика. Тогда мы увлекались "рябиной на коньяке". Не то что были алкоголиками - нет, конечно, но, как опять же говаривала Нелька, с устатку могли себе позволить. А тут дефолт, бессрочный непонятный какой-то отпуск, да и мы уезжали на дачу надолго - а что, собственно, в Москве делать? За сыном присматривала мама, а погода в том сентябре была просто волшебная.
И грибов в том году народилось - прямо как перед войной. Мы с Нелькой мешками таскали их из леса: опята росли не только на деревьях, но и просто на земле, как трава. Удивительно, как Нелька, эта "узбекская" душа, ни разу в жизни грибов не видавшая, так полюбила и лес, и осенние опята, и этот азарт, когда в поту мчишься по лесу и издалека видишь - грибы, грибы, грибы… Правда, к грибам как к еде Нелька так и не привыкла - заготавливает их тоннами и потом скармливает родным и друзьям, благо, и тех, и других у нее множество.
Но прошел сентябрь, и пошли дожди. И мы переместились из грибного леса в один маленький кабинет, который раньше делили Нелька и Певец. Все остальные наши помещения уже давно заселили Вичи и разные другие службы издательского дома. А в этом маленьком кабинете поселились все, кого добрый Хозяин оставил на довольствии и кто, видимо, по его рассуждениям, мог еще принести какую-никакую пользу. Нас было всего семь человек, включая Жилина и Костылина, а остальные почти 60 уволились "по собственному желанию".
Почему они, так молча, по-рабски подписали эти заявления? Почему не потребовали компенсаций, выплат, полагающихся при закрытии предприятия и сокращении рабочих мест? Потому что все поголовно были юридически безграмотны, да и большинство этих ребят, приехавших из Узбекистана, не имели ни прописки, ни жилья и считали себя абсолютно бесправными - какими на самом деле и являлись. Ну, и я - такая же бесправная, как все, только с более высокой зарплатой. Ну, как начинать судебные тяжбы, не имея за душой ни денег, ни прописки, ни знакомств? Правда, надо отдать им должное - почти все из 60 уволенных человек быстро и удачно устроились на хорошую работу и хорошую зарплату. Все-таки это были профессионалы - я собирала их по крупицам, по разным изданиям. Никогда, никогда не удастся больше мне собрать такого коллектива. Никогда.
На Поликарпова
Доллар расти перестал, остановился где-то на отметке 16 рублей, и страна потихоньку приходила в себя от августовского апоплексического удара. Самые умные на мутной волне финансового кризиса быстренько делали деньги, чего-то создавали, обеспечивали себе тылы, только я, как дурочка, сидела и ждала, когда приедет Хозяин и накинет мне на шею очередную удавку под всегда успешный хит "какая же вы, Оля, талантливая!" И вот он приехал - видно за два месяца придумал, как поступить с нами, с этим чемоданом без ручки. Он вызвал меня к себе на второй этаж - загорелый, блестящий, как огурчик с грядки. Перебирая четки, заговорил ласково, и, конечно же, начал с "талантливой-расталантливой". Предложил два варианта: или я становлюсь заместителем главного редактора - то есть его самого, в газете "Вич-инфо", либо со своей командой - той, что осталась - снова пытаюсь возродить "Успех". Он выделит для этого небольшие (10 тысяч долларов в месяц) деньги и старое помещение на Поликарпова, откуда начинался "Вич" и где, согласно легенде, он лично таскал первый тираж черно-белой газеты.
Конечно, я выбрала второй вариант. Да еще обрадовалась, чуть ли не руки Хозяину стала лобызать. Ну как же, у нас опять будет "Успех"! А он уже все просчитал, он знал, что мы сейчас станем работать как ненормальные, что из нас начнут сыпаться идеи как из рога изобилия, и какая-нибудь хоть одна да принесет ему новую прибыль, и - мани, мани, мани!
Мы быстренько покидали вещички по коробкам и за один день переехали на Поликарпова. Ну, жить можно: первый этаж жилого дома вполне в приличном состоянии, кабинетики небольшие, но зато у всех отдельные, не то, что newsroom! Жилин и Костылин сели считать деньги. А когда посчитали, схватились за голову - этих 10 тысяч долларов едва хватит на печать, а зарплаты наши - мышкины слезы, меньше прожиточного минимума. Но почему-то все мы были в неистовой эйфории - хотелось снова запустить "Успех". Пусть черно-белый, тоненький, но живой, свой, родной!
Сейчас я думаю, что уже тогда Костылин вступил с Хозяином в какой-то сговор. Уже тогда ему Хозяин что-то обещал в случае успеха нашего предприятия, уже тогда они заключили то ли устный, то ли вообще условный уговор, по которому в случае победы Хозяин отваливал Костылину какой-то кусок от своего пирога. Пусть небольшой - много он не даст - но зато свой! Костылин истово рыл землю в поисках дополнительных денег, рысью обивал пороги всех мыслимых и немыслимых издательств, богатых контор и властных структур. А когда нужно было играть женским лицом, брал меня.
Первый, кто согласился дать денег на наше "успешное" предприятие, был весьма странный человек с простой русской фамилией Сидоров, но с очень непростой должностью - он возглавлял городскую фирму "Ритуал". В свое время она успешно подмяла под себя все маленькие и побольше конторки гробовых дел и стала монополистом на рынке скорбных услуг. Денег Сидоров, конечно, дал не за наши с Костылиным красивые глаза. Он мечтал о депутатском мандате и предпринял попытку забраться на первую ступень верховной власти - пролезть в городскую думу. Купить серьезные и популярные издания он, очевидно, еще не мог - а мы подвернулись вовремя со своими непритязательными желаниями. В каждом номере "Успеха" мы что-то да писали о "ритуале", кладбищах, бальзамировании и всяких других милых мелочах.
Большое программное интервью с главным гробовщиком города предстояло сделать мне. В означенное время являюсь с фотокором на фирму. Вполне приличный офис. Если бы не груда ритуальных автобусов на парковке возле подъезда, никто бы и не догадался, что за фирма расположена здесь.
- К девкам, поди, гоняют на этих автобусах, - проворчал фотокор Серега, которого выдернули из лаборатории, где он печатал очередную серию свою лирических снимков. И тут же, без перехода, спросил: - А как ты думаешь, Сидорова надо снимать с улыбкой или в скорбном виде? И его предвыборная кампания пройдет под девизом "Закопаем всех!"
Ну, на эту тему шутили все - она благодатна и неиссякаема. Сам Сидоров, кстати, оказался мужиком вменяемым и абсолютно нормальным. Визируя свое интервью, сделал пару ценных замечаний. А, в общем, оно ему понравилось, и он загорелся идеей выпустить тематический номер "Успеха", посвященный его предвыборный кампании. Для нас это был шанс получить дополнительные вливания в газету, поэтому за дело мы взялись с энтузиазмом. Работу поручили Павленковой - одной из "узбеков". Ленка засучила рукава. Слабость у нее была только одна: ее рабочий день всегда начинался "в час утра". Она могла до ночи сидеть за компьютером, пахать в выходные дни - но прийти на работу раньше обеда просто физически не была способна. Я знала об этой особенности и никогда не гнобила ее за это - в конце концов работу она всегда выполняла отлично и в срок. А у каждого свои недостатки.
Но Сидоров об особенностях приданного ему автора, конечно, не знал и опрометчиво назначил ей встречу на 12. Когда Павленкова заявилась ровно в час и вошла в его кабинет - он пульнул в нее сахарницей - тем, что было под рукой, но, к счастью, промахнулся. В этот момент у него шло совещание, все его помощники и замы сидели вокруг длинного стола. Ленка увернулась - все присутствующие уважительно молчали. Она пулей вылетела из кабинета и осталась в приемной. Через минуту Сидоров вышел, извинился сквозь зубы и пригласил напуганную до смерти Павленкову обедать в ресторан. Тоже хозяин, только я более прямолинейным отношением к своим да и чужим рабам…
В общем, номер мы выпустили. Сидоров в Думу не прошел, но занял уверенное второе место среди девятнадцати претендентов. Он считал, что это хороший старт и в будущем он, конечно, победит.
Солнцевские
Второе мощное денежное вливание мы получили и вовсе от настоящего бандита - от солнцевского авторитета Михася. В тот момент его уже разыскал Интерпол и готовился суд в Женеве. Был виновен Михась или нет - а его ни много ни мало объявляли крестным отцом русской мафии - останется за скобками. Но никто так и не сумел доказать вину Михайлова, а его дело, как это часто бывает, трансформировалось из разряда уголовных в политическое. Российские газеты захлебывались сначала от восторга - Михась пойман и сидит в тюрьме! Потом от негодования - дело рассыпалось, и со дня на день солнцевского авторитета должны выпустить на свободу. Как на нашу газету вышли помощники Михася - не знаю, Костылин подробности никогда не рассказывал. Только в один прекрасный момент сказал мне:
- Будешь брать интервью по телефону из Женевы у правой руки Михася Виктора Аверина, - он подробно и по минутам в режиме реального времени поведает нам полную версию женевского суда.
- Юра, - взмолилась я, - по телефону очень сложно брать интервью - и трубку держать, и записывать. Диктофона у меня нет!
- Купим. Купим тебе диктофон с функцией прямого подключения к телефону. Ребята оплачивают нам стоимость целого номера - и сами берутся его распространять. А у них сеть по всей Москве и области. Это шанс не только заработать, но и прогреметь на всю Москву - у нас единственных будет возможность вести прямой репортаж из Женевы, и не из официального пресс-центра, а от непосредственных свидетелей. Этого упускать нельзя!
- А фотки? Где мы возьмем фотки? В зале суда снимать нельзя - только зарисовки художника можно получить через РИА-новости. Но только картинками не проиллюстрируешь такой большой материал!
- Это солнцевские пусть думают. В архивах что-нибудь поищут. Не наша забота.