Диктофон был куплен в тот же день. Вечером я впервые выходила на связь с Женевой. Правая рука Михайлова по кличке Авера - Виктор Аверин, фамилию которого даже его помощники называли с придыханием, в течение трех часов наговаривал мне информацию о том, как проходит суд, как чувствует себя Михась, любопытные подробности о тюремной жизни знаменитого солнцевского пахана. Например, что он заказал через своих передачу и те послали ему экзотические фрукты - огромную корзину -, которыми Михась угощал всех своих сокамерников. Ну, а информация о том, что сутки заключенного в женевской тюрьме Шон-Доллон обходятся в 250 долларов, повергли в шок и смятение не только читателей, но и сотрудников - мало кто получал у нас такие деньги даже в месяц!
Всю оставшуюся ночь я расшифровывала и писала. Утром уехала спать, за это время материал уже набрали и сверстали. После обеда подтянулись братки с фотографиями - вся редакция сбежалась посмотреть на живых бандитов. Очень милые, надо сказать, люди. Потому и заголовок мы дали уважительный "Кому Михась, а кому Сергей Анатольевич".
Материал послали на визу Авере в Женеву. Он откликнулся быстро: "Все отлично. Автору отдельное спасибо от Михася". А я, надо признаться, опасливо поставила под материалом псевдоним. Кто их знает, журналистов в то время убивали, как комаров, а у меня сын все-таки…
Мы за эти дни чуть ли не сроднилась с солнцевскими, и только успевали удивляться - как у них поставлена организация, какая дисциплина! Все четко, в срок, все конкретно и главное - без пустых обещаний. Весь тираж вышедшего номера с огромной фотографией Михася на обложке они забрали, в течение дня распродали по Москве и области, и даже заказали дополнительный тираж. На каждой станции метро и электрички, в каждом киоске и на каждом лотке - везде первым номером был выложен "Успех". О нашей газете снова заговорила вся Москва!
Солнцевские щедро заплатили редакции и впервые мы раздали сотрудникам хорошие зарплаты. Мне лично Михась прислал в конверте столько долларов, что я долго ломала голову: что с ними делать? Поменять окна в квартире и сделать ремонт или съездить с сыном в Ниццу?
Кобеляки
Это замечательное слово подарила мне Римма Маркова. Интервью с ней я до сих пор считаю одним из самых удачных. И не потому, что это я его написала, а потому что Римма Васильевна - блистательный собеседник и рассказчик. Я записывала за ней и почти ничего не правила. Не могу отказать себе в удовольствии привести пару отрывков:
"…- Я самозабвенно училась, мечтала посвятить себя театру и ничего вокруг себя не видела и не замечала. А то, на что вы намекаете, случилось на каникулах в Махачкале, куда я ездила навестить родителей. Там ведь море необыкновенное, песчаные, почти безлюдные пляжи - я каждое утро бегала купаться. И вот однажды захожу в море и чувствую на себе пристальный взгляд. Объект разглядела, когда уже обратно выходила - мужчина с великолепной фигурой, немного лысоватый смотрел на меня в упор. Я села под "грибок" - он под соседний, я иду купаться - он тоже. Я из моря - и он. Потом я пошла на хитрость и пересела под другой "грибок" - и он, конечно, тоже подсел поближе. Так проходит день, два… Меня уже любопытство начало раздирать, и уже не он меня, а я его начала ждать и искать. Чувствую, что уже влюблена в него, а он ко мне так и не подходит.
Я начала искать его в городе. Иду вечером по бульвару, где вся молодежь гуляла. И вдруг он мне навстречу. Я, конечно, делаю тифозное лицо, а сердце прямо вываливается из груди. Мы приближаемся друг к другу и сейчас пройдем мимо! Но он, наконец, говорит: "Добрый вечер". Садимся на скамеечку. Он предлагает мне… бутерброд. Сидим молча, жуем. Потом Семен рассказал, что он - военный летчик, в отпуске. И про меня знает абсолютно все - и про Москву, и про театр. И начинается такая любовь, какой, наверное, больше в моей жизни уже не случилось…
Он очень красиво ухаживал. Цветы охапками возил каждый день. На мотоцикле ездил - я по звуку мотора задолго слышала его приближение, и сердце начинало колотиться как бешеное. Узнал, что я люблю арбузы, а еще был не сезон для них, так он где-то достал, привез домой целый мешок. Целовались, я все ждала, что должно произойти что-то особенное…
- И произошло?
- Я все горела от нетерпения и сама спросила, почему он меня не берет. Он ответил, что хочет, чтобы я стала его женой. Я, конечно, тут же согласилась.
И вот мы поехали на рыбалку куда-то в район Каспийска. Обстановка самая романтичная - море, свежая уха на берегу, звезды огромные прямо над головой. Я понимала, что сейчас ЭТО произойдет прямо здесь, под яркими звездами. Чтобы было не очень стыдно, голову замотала полотенцем так, чтобы лица не видать.
Утром он пришел к родителям просить моей руки.
- Особенно интересна реакция вашего папы.
- Именно, ведь он везде за мной ходил с молотком в кармане - ухажеров отгонял. А тут не углядел.
- А ухажеры все-таки были?
- Однажды в Махачкалу приехал Марк Бернес и увидел меня на пляже… Потом, уже в Москве, мой однокурсник записывался вместе с ним на радио, Бернес просил о встрече со мной. Он тогда был не женат и просил передать, что у него самые серьезные намерения…"
Потом Римма все-таки вышла замуж (ЗА ЛЕТЧИКА?). Но очень скоро муж ей изменил, и она об этом узнала…
"- Развод последовал немедленно?
- Нет… Я ведь любила его, да и дочке всего два года исполнилось. Побежала советоваться к подруге - мудрейшей женщине Валечке Улесовой, мы с ней вместе в Москонцерте работали. Она мне сказала: "Важно понять, влюблен он в нее или это просто так, КОБЕЛЯКИ".
- И что оказалось?
- Что влюблен. Поехали мы к дочке на дачу. А он эту дачу терпеть не мог. Ложимся спать, а он мне: "Устал. Извини". Я всю ночь не спала. Монологи в голове проговаривала, как ему скажу, что все знаю. Слышу: утром, часов в шесть, через меня перелезает и тихонько спускается в сад. Я встала у окна за штору и смотрю. А он цветы с клумбы рвет и за забор бросает. Потом умылся, собрался, записку мне оставил, что в город ему срочно надо кому-то какие-то ноты отдать. Я за ним. Но дома, конечно, ни его, ни цветов не было. Вечером мы еще в кино сходили с символическим названием "Развод по-итальянски". А уж после кино я ему все и выдала. Он оставил ключи и ушел.
- Так просто?
- Да нет, не просто. И рыдала потом, и головой о стенку билась… И грязи потом всякой было - да чего уж теперь говорить…
- Зато второй ваш муж был испанцем - про это писали в газетах.
- Тогда я уже снялась в "Бабьем царстве", моими фотографиями вся Москва обклеена была. А мне уже за 40. На фестивале в Сан-Себастьяне в Испании я познакомилась с Антонио. Моя подруга Нонна Мордюкова почему-то называла его Полечка. А замуж за него вышла из страха, потому что тогда не только за связь с иностранцем, но и за простое знакомство с ним можно было лишиться всего, даже жизни. Испанец был очень хорош, но я его не любила. Любовник он был отменный - что да, то да. Помню, он приезжал в Москву, так мы по нескольку дней из квартиры не могли выйти, всю крупу подъедали. Потому что некогда было в магазин сбегать.
- Вы сказали, приезжал, а что ж вы к нему не поехали? Современные девушки вас не поймут…
- Боже сохрани! Хотя он меня так звал! И не только в Испанию. "Ткни, - говорил, пальцем в карту, там мы и будем жить". Но уехать из России для меня было то же самое, что умереть. Я ведь и ребенка могла родить, но от мысли, что Антонио его отберет, или мне придется за ними ехать - я с ума сходила и допустить рождение этого ребенка не могла. Кстати, мы с испанцем до сих пор не разведены…
- Что вы больше всего цените в отношениях мужчины и женщины?
- Момент приближения, когда знаешь, что должно произойти, но еще не произошло. А потом начинаются проблемы. Мужики ведь в своей болтливости хуже женщин! У меня был долгий роман с одним очень известным актером, он много моложе меня, не буду называть его. После того, как мы расстались, он женился. И на каком-то банкете я его встречаю вместе с женой. А я возьми и брякни: "Что это ты на такой страхуилде женился?"
И вдруг через некоторое время эта женщина подплывает ко мне и спрашивает: "Римма Васильевна, вы правда считаете, что я некрасивая?" Я, испытывая некоторую неловкость, начинаю убеждать ее, что ее муж пошутил, что я ничего такого не говорила. А он вылезает из-за ее спины и произносит: "Может, ты еще скажешь, что и со мной не спала?" На что я радостно всплеснула руками: "Вот видите, я же говорю, что он у вас большой шутник!"
- Просто страшно вам дальше задавать вопросы про мужчин. По-вашему они все одинаковые?
- Бывают исключения. Однажды мой добрый друг и замечательный актер Михаил Андреевич Глузский поднял тост и предложил выпить за свою жену. Я потом его спрашивала, ну почему именно за жену? А он ответил: "Я по трамвайному билету выиграл миллиард в лице своей жены. Что бы ни случилось, она всегда в хорошем настроении, у нее никогда нет никаких проблем!"
А чтобы окончательно заморочить вам голову, я вам вот что скажу. Женщины от много отказываются во имя всепоглощающей любви к детям, к искусству, работе или из-за чего-то другого, и очень многие из них с возрастом остаются одни. Так вот запомните: самый худший муж лучше самых прекрасных детей. К этому все приходят, но, к сожалению, слишком поздно…"
Ну, разве здесь нужны какие-то комментарии?
Чеченский след
Лему я привела в редакцию в самый трудный момент - нечего было есть, нечем платить за бензин, нас оставалось так мало, что мы работали без выходных - иначе не успевали собрать очередной номер. А Лема приехал в Москву из разбомбленного Грозного, ему нужна была любая - даже малооплачиваемая работа, и его никуда не брали, потому что он - чеченец, а тогда как раз Москва была настроена особенно истерично по отношению к этому маленькому народу.
Мое знакомство с Лемой - длинная история, но я должна ее рассказать, иначе будет непонятно, почему Лема стал у нас чуть ли не первым заместителем главного редактора и оставил очень заметный след на жизни всего редакционного коллектива.
Это было в мою первую командировку в Чечню - еще задолго до войны. И Чечня была не Чечней, а Чечено-Ингушетской республикой, и русских в Грозном жило примерно столько же, сколько и чеченцев с ингушами, и все они как-то мирно существовали, и в воздухе не пахло ни войной, ни ссорой. Мой старый друг Муса возглавлял тогда самую главную газету республики, именно он и зазвал меня в Грозный, обещая не только подсказать интересные темы для газеты, но и свозить отдохнуть на море в Махачкалу - что для джигита какие-то двести километров!
Мы с Мусой хотя и разные по исповеданию и национальной принадлежности люди, думаем и дышим абсолютно одинаково. Поэтому наши встречи - это бесконечные разговоры и споры без сна и отдыха. О чем? Как о чем? О судьбах родины, в первую очередь. Ну, и о любви, конечно - у Мусы тогда был затяжной период безнадежной любви к одной русской красавице. Безнадежным чувство было не потому, что она не отвечала ему взаимностью, как раз-таки отвечала! - а потому, что счастливому браку с юной прекрасной москвичкой воспротивилась вся семья, а семья на Востоке - это как Божий суд, от него никуда не денешься. И Муса женился на невесте, которую выбрала родня. Сразу после обряда в мечети он сбежал совершенно по-русски, и месяц укрывался в Москве, но семья его нашла и вернула в свое лоно.
Я прилетела в Грозный, и несчастный Муса даже с женой не стал меня знакомить, а познакомил со своим лучшим другом и сотрудником своей газеты Лемой. Я когда этого Лему увидела - чуть сознание не потеряла. Представьте себе высокого, тонкого в талии юношу со светлыми, почти пепельными волосами и абсолютно голубыми глазами. При этом ужасно стеснительного, даже робкого, что странно при такой неземной красоте. Муса, увидев мое замешательство, снисходительно пояснил:
- Все девчонки в университете (а они оба учились в Москве) были от него без ума. А он сутками пропадал в библиотеке и кроме учебников ничего не видел.
Мы вместе ехали потом в машине в Махачкалу, Муса сидел за рулем, а я рядом с Лемой сзади, мое плечо касалось его руки, от этого прикосновения все внутри холодело и горело одновременно - я немедленно влюбилась в Лему, как и все его однокурсницы. От мысли, что эта любовь абсолютно безнадежна, я таяла еще больше, потому что нет ничего слаще, чем мечтать о том, что никогда не сбудется.
Мы больше и не встречались, а через десять лет в Москву приехал уже совсем другой человек. Лема стал грузным и большим, его белокурая голова превратилась в седую, а голубые глаза выгорели - то ли от солнца, то ли от слез. Хотя джигиты и не плачут, но бывают такие слезы, которые не катятся из глаз. А Лема к тому времени потерял братьев, газету закрыли, город, да и республику разбомбили, а лучший друг Муса уже давно жил в Москве.
Лема сел за компьютер и работал буквально день и ночь, не поднимая головы, - то есть мигом вписался в наш сумасшедший коллектив. Иногда уезжал в Чечню, где у него осталась семья. По возвращении всегда привозил коньяк - директор кизлярского коньячного завода был его другом, и, кто не знает, кизлярский коньяк - самый лучший в мире, лучше даже всяких мартелей и наполеонов. Лема привозил божественный напиток в больших пластмассовых баллонах из-под колы, и в редакции наступали мир и благодать. Не потому, конечно, что мы пили с утра до вечера, просто сама мысль, что вечером после работы можно принять 50 грамм коньячка очень согревала.
Во время таких согреваний однажды Лема и обмолвился, что великий певец Муслим Магомаев тоже, оказывается, чеченец. Я возмутилась - с детства я была поклонницей Муслима, однажды даже брала у него интервью и немало времени провела в его квартире в Леонтьевском переулке. Он и его жена Тамара Ильинична Синявская оказались людьми абсолютно простыми в общении, доступными, открытыми, совсем не звездными. Это вам не Филипп Киркоров со своей гейской поп-братией, как называет их мой остроумный сын, - "Колхоз "Голубые ели"". Но только я всегда считала, что Магомаев - азербайджанец. Он сам это говорил, его дед был знаменитым композитором и прославил Азербайджан в своих многочисленных кантатах и симфониях.
- А вот и нет, - горячо спорил со мной Лема, - я тебе докажу, что прадеды Магомаева родом из Чечни, и сам он долго жил в Грозном, и даже фотография есть - Муслим в национальной чеченской папахе за чеченским столом!
Действительно, он потом приволок фотографию совсем юного Муслима, и доказательства того, что будущая звезда жил и учился в консерватории в Грозном, что у него типичные, распространенные чеченские имя и фамилия, и его прадед никогда не стеснялся заявлять о своих чеченских корнях.
Перед тем, как поставить этот материал в номер, я все-таки позвонила Магомаевым. Трубку сняла Тамара Ильинична. Я так и прямо и спросила, знает ли она про чеченский след в биографии ее мужа. Она засмеялась своим неповторимым переливчатым смехом.
- Вполне возможно, мы с Муслимом никогда это не обсуждали. А мама у него и вовсе русская. Так что там много всякой крови намешано. Ты знаешь что - позвони как-нибудь в другой раз. Муслим будет дома и сам ответит тебе на это вопрос.
Но я так и не собралась позвонить. И когда смотрела, как торжественно по-мусульмански хоронили моего кумира в Баку, как по-русски плакала над ним его русская жена, я подумала: какая к черту разница, чья кровь текла в его жилах? Гении принадлежат всему миру и национальности не имеют.
…А Лема вскоре уехал в Грозный. Война закончилась, он вернулся в газету, а позже стал деканом факультета журналистики местного университета.
"Декамерон"
Ни одна газета в то время не жила без читательских писем. Ни одно издание не обходилось без страницы или даже двух самой интересной читательской почты. Тогда еще не были распространены мобильники с эсэмэсками, компьютеры с мэйлами - люди писали письма ручкой по старинке и в конвертах отправляли их в редакцию. Выпуская первый номер еще того, цветного "Успеха", мы тоже отвели две страницы для писем и долго ломали головы, как назвать общую к ним рубрику. В "Вич-инфо" подобная рубрика пользовалась бешеной популярностью: я сама видела буквально мешки с почтой, которые грузчики каждый день таскали в редакцию. Рубрика называлась "Самое сокровенное" (она и сейчас так называется). Вот с таким же смыслом, но с другим названием мы искали рубрику для "Успеха". Каких только вариантов не предлагалось! Бедный Певец, на которого возлагали особые надежды как на самого лучшего придумщика заголовков и рубрик, тоже был в тупике. Уже в отчаянии я решила полазить по книжкам и поискать какую-нибудь поэтическую строку у классиков-поэтов. И первая книга, на которую я наткнулась, был "Декамерон" Боккаччо.
Если кто не знает, в советское время эта книга с вкусными подробностями сексуальной жизни средневековых итальянцев, плутовскими любовными похождениями и интригами, была практически запрещена (ведь в СССР секса не было!) и изучалась только на гуманитарных факультетах вузов. Поскольку я была прилежной студенткой и хорошо изучала историю литературы, я вспомнила, что слово декамерон собственно означает "Десять рассказов". Вот прекрасное название для нашей рубрики писем!
Почему-то этой идее воспротивился только один человек - Вовка Жилин. Он уперся рогом и твердил, что мало кто из читателей знает, что такое декамерон вообще и роман Боккаччо в частности. Но и я уперлась рогом - мне казалось это слово волшебным и очаровательным, а кто не знает, тот залезет в словари и посмотрит. Я тогда победила, рубрика писем с первого же номера стала выходить именно с этим названием. Продолжили мы ее и в черно-белом "Успехе". Конечно, писем к нам приходило несравнимо меньше, чем в "Вич", большая часть их была пустое словословие и хрень, но мы упорно печатали письма, многие из которых придумали сами, рассказывая истории из собственной жизни, из жизни друзей, приятелей и соседей.
Когда гробокопатель Сидоров проиграл выборы и перестал платить нам деньги, надо было придумывать, где их можно заработать. Костылин решил издать еще одну газету и попробовать ее раскрутить за те же деньги. Нужна была идея - и она родилась!
Тут надо отдать должное Костылину - он единственный отозвался на предложение делать газету о любви и назвать ее "Декамерон". Но теперь-то я понимаю, что сработал его просто-таки врожденный нюх на близкую прибыль и большие дивиденды. Все остальные, включая Жилина, почему-то встретили идею в штыки. Доводы выдвигали разные - от "кому нужна еще одна газета про любовь" до "кто будет ее делать - мы и так еле дышим". Действительно, нас было всего человек 12 - а "Успех" выходил каждую неделю. Набирать новых людей мы не могли, этих-то еле прокармливали, да и вся фишка нового издания заключалась именно в том, чтобы выпускать ее теми же силами - только так она могла бы принести прибыль.