Через несколько минут Владимир Ильич и Борг шагали по заснеженным переулкам города.
Было еще совсем темно, когда Людвиг Линдстрем пришел на извозчичью биржу и потребовал для немецкого профессора Мюллера пару свежих лошадей.
- До острова Кирьяла, - предупредил Линдстрем.
- Кто это едет в такую рань? Все люди спят, и лошади не отдохнули, - проворчал извозчик.
- Профессор очень торопится, лошади должны быть готовы немедленно, - настаивал энергично студент.
Профессор стоял рядом с саквояжем в руках.
- Ох, уж эти немцы, - бурчал возница, торопясь под сердитым взглядом профессора подтянуть подпруги, - аккуратный народ, ничего не скажешь. Не любит даром терять время…
В шхерах
К полудню лошади, поседевшие от инея, подвезли путников к большому низкому строению. Вывеска над воротами гласила, что это постоянный двор Фредриксона и сыновей. Фредриксон, старик с широченной грудью и маленькими светлыми глазками на загорелом лице, встретил гостей на пороге дома.
Линдстрем шепотом произнес пароль.
- Гуд даг! Велькомен! - пробасил хозяин.
В просторной комнате за обеденным столом сидели члены семьи Фредриксона - жена, сын, невестка.
Владимир Ильич подал каждому руку.
- Доктор Мюллер, - отрекомендовался он.
Гостей пригласили за стол. Хозяйка положила им на тарелки по большому куску картофельной запеканки с салакой. Ели в полном молчании. Финны не любят много разговаривать, особенно за едой.
После обеда хозяин отвел гостей в спальню: в любой момент на постоялом дворе могли появиться чужие люди.
- Надо помочь господину профессору добраться до Стокгольма, - сказал Линдстрем, взяв на себя роль переводчика. - Есть ли у вас проводники?
Помедлив, Фредриксон ответил:
- Будут не раньше чем через месяц.
- Профессор очень спешит, и проводникам будет уплачено, - пояснил студент.
- Много денег не обещайте, я весьма ограничен в средствах, - предупредил профессор студента, уловив из разговора, что речь идет об оплате услуг.
Линдстрем ничего не сказал: главный довод у него был в запасе.
После длительных переговоров было решено, что старик Фредриксон сегодня же ночью отправится в шхеры и выяснит возможный путь в Стокгольм.
- Вам придется поселиться в летнем домике, - предложил он. - Там у меня хранится разный крестьянский инвентарь, но, надеюсь, он вам не помешает.
Одну из комнат хозяева освободили от сельскохозяйственных орудий, оставив на стенах хомуты, дуги, уздечки. Жена Фредриксона вымыла пол, отец с сыном притащили кровать, похожую на гармонь и на ночь раздвигавшуюся в широкую постель, поставили маленький стол, кушетку, два стула. Вытопили печь.
Перед отъездом Фредриксона студент сообщил ему, что профессор сильный и умный враг русского царя. Это был главный довод, который заставил старика поторопиться.
* * *
Дневной свет проникает в комнату сквозь щели ставен.
Подставив тетрадь под полосу света, Владимир Ильич пышет. Изредка он поднимается со стула и быстро шагает по комнате из угла в угол, чтобы согреться и что-то обдумать.
Людвиг сидит у окна и старается углубиться в книгу. Это плохо ему удается - в комнате холодно и неуютно.
Студент с интересом наблюдает, как из-под руки профессора на страницы тетради ложатся ровные строчки. Он пишет уже больше часа, отрывая руку от тетради только затем, чтобы обмакнуть перо в чернильницу или чтобы перевернуть страницу. Пишет как под быструю диктовку. Вот он дописал до конца последнюю страницу, поднялся, вынул из саквояжа чистую тетрадь, разложил ее на столе. В верхнем углу обложки аккуратно вывел карандашом "24". "Двадцать четвертая тетрадь, - отметил студент, удивляясь тому, что профессор, не заглядывая в предыдущую тетрадь, продолжает излагать прерванную мысль. - Как можно так быстро писать научную работу? Поразительно!" - думает Людвиг.
Когда стемнело, молодая хозяйка принесла ужин - сухой хлеб, жареную салаку, кувшин с брусничной водой, Людвиг завесил окно половиком и зажег лампу. Владимир Ильич с удовольствием и умело растопил печурку. После ужина предложил студенту прогуляться.
- Привычка ежедневно гулять у меня с юных лет, - сказал он.
Людвигу эти прогулки очень нравятся. Ульянов говорит по-немецки, сильно грассируя, и студент старается ему подражать. Людвигу приходится отвечать на много вопросов и объяснять значение нужных профессору шведских слов.
Когда Владимир Ильич проявляет нетерпение с отъездом, студент простодушно замечает, что профессор может спокойно жить в Финляндии, так как "его охраняет финляндская конституция". Линдстрем гордится тем, что Финляндия получила одну из самых демократических конституций в мире. Он согласен, что ее завоевали для финляндского народа русские рабочие в декабрьском восстании 1905 года, но все же это - "финляндская конституция".
- Вы находитесь под ее защитой, - говорит он Владимиру Ильичу. - Я знаю, вы первый русский, который потребовал признания права наций самим устраивать свою судьбу. Вы истинный друг нашего народа…
- Но не вашей буржуазии, - живо возражает Владимир Ильич. - Финляндская буржуазия напугана русской революцией. Она с готовностью выдает царизму русских революционеров и думает своей услужливостью уберечь себя от насилий царизма. Но нет, это ей не поможет. Не поможет! Царь уже превратил финляндскую конституцию в пустую бумажку.
Ночью Людвиг долго не может заснуть. Неужели финны могут выдать профессора? Чудовищно. Русский царь мстит народу, но почему финны заодно с царем? Это профессор делит финнов на рабочих и буржуазию, а для Людвига Линдстрема финляндский народ един, все финны - члены единой семьи. Но единой ли на самом деле? Теперь Людвиг не уверен в этом.
На третьи сутки на рассвете, в густой снегопад, вернулся Фредриксон и разбудил профессора и студента.
- Выезжать надо немедленно, сейчас же, - предупредил он. - Полиция уже рыщет по шхерам и, конечно, не оставит без внимания постоялый двор. Финляндские полицейские получили приказ задерживать русских революционеров.
Старик велел запрягать лошадь.
- С нами поедет Вильгельм, - пояснил он. - Старший сын Карл у меня важная персона: он лоцман и сопровождает только царей, - шутливо, но и не без хвастовства заметил Фредриксон.
- Не он ли посадил царскую яхту на мель этим летом? - поинтересовался Владимир Ильич.
- Э-э, нет. Карл имел честь сопровождать по шхерам и Аландским островам царскую яхту на пароходе "Элякон", когда их величество Александр Третий совершал прогулку по морю. Это было в тысяча восемьсот девяностом году. Карл из рук его величества получил золотой… Вот как, господин профессор, - важно сказал Фредриксон. - Жаль, что Карла нет дома, он рассказал бы вам подробнее об этой поездке.
Рассвет еле обозначился бледной кромкой на горизонте. Владимир Ильич дружески пожал руку Линдстрему, поблагодарил его и пожелал ему счастья.
- Желаю успеха в ваших делах, - растроганно прощался студент. - Вы даже не подозреваете, как мне было интересно с вами и как много вы возбудили мыслей…
Владимир Ильич уселся в санки рядом с Фредриксоном. Лошадьми правил Вильгельм.
Пароль
В поселке Паргас их ожидала неудача: человека, который должен был проводить профессора Мюллера дальше, не оказалось дома. Хозяйка молча пододвинула к столу два стула, смахнула рукой воображаемые крошки и соринки с чистой скатерти и ушла в другую комнату. Профессор полистал словарик и пытался завязать разговор с Фредриксоном, но старик не понимал его: напряженно мигал белыми ресницами, кивал головой и затем неожиданно спрашивал: "Вад?"
Часа через два Фредриксон поднялся с места и стал что-то объяснять. Владимир Ильич понял одно - старик с сыном не могут больше ждать, постоялый двор остался без мужчин и им пора домой.
Фредриксон протянул профессору неровно обрезанный кусок открытки. Владимир Ильич спрятал его в карман.
Хозяйка принесла чашку кофе, поставила на стол вазочку, в которой лежало несколько квадратиков печенья с оттиском "Жорж Борман". Владимир Ильич принялся составлять с помощью словаря фразы для предстоящего разговора с хозяином. Составить фразу по-шведски дело не трудное, а вот как постигнуть произношение? Фрекен Анна дала ему несколько уроков, но их было недостаточно.
В соседней комнате послышался мужской голос.
"Наконец-то пришел хозяин!" - с чувством облегчения решил Владимир Ильич.
Мужчина что-то отрывисто спрашивал, хозяйка отвечала. Затем дверь открылась, и в комнату вошел финский полицейский.
Владимир Ильич вопросительно посмотрел на вошедшего.
- Виктор Карлсон, - шаркнул полицейский. - Лошади у крыльца. Поехали!
"Считать себя арестованным или как?" - подумал Владимир Ильич и решительно спросил:
- Мне нужно основание.
- Пожалуйста! - Полицейский вынул из нагрудного кармана замысловато обрезанный кусок цветной открытки.
Владимир Ильич внимательно рассмотрел его и приложил к этому куску вторую половину открытки, оставленную Фредриксоном в конверте. Куски совпали. На открытке была изображена белокурая девушка и орел со злющими глазами, с крыльями, как черная туча.
Пароль был правильный. Страхи напрасны.
Полицейский Виктор Карлсон был членом тайной организации финляндских активистов. Организация ставила своей целью борьбу за самостоятельность Финляндии. Финляндские активисты охотно помогали тем, кто вел борьбу с русским царизмом.
"Дет гор инте!"
Дорога привела к одинокому красному домику на скалистом холме. Домик резко выделялся на фоне снега и покрытых инеем скал, и даже окна в нем рдели, отражая закатное солнце.
- Ну, вот и приехали! - важно возвестил Карлсон. Он слез с облучка, привязал лошадь и с силой толкнул дверь.
Владимир Ильич отметил, что ни в одном финском доме он не видел замков или прочных запоров.
Небольшая комната-кухня, куда они вошли, блестела чистотой. На полу разостланы светлые домотканые половики, бревенчатые стены украшены самодельными ковриками, на полке у большой печки сияют начищенные медные кастрюли. От печи до стен, под самым потолком, протянулись тонкие шесты, а на них нанизаны круглые и плоские, как лепешки, хлебы.
Карлсон о чем-то вполголоса переговорил с хозяином, кивнул хозяйке и торопливо ушел. Он должен был поспеть на дежурство.
Владимир Ильич сел рядом с рыбаком на широкую скамью и сказал по-шведски:
- Друг, мне нужно как можно скорее попасть в Стокгольм. Как это сделать?
Рыбак коричневым суковатым пальцем набивал трубку. Он молчал, так как не мог делать разом два дела - набивать трубку и разговаривать. Наконец трубка разожглась, он затянулся, окинул медленным взглядом своего гостя, словно оценивая его силы, и произнес:
- Дет гор инте! Не пойдет! Нет дороги. Ни пешком, ни на лодке. Надо ждать, пока станет лед.
Гость вынул из кармана словарик, полистал его и спросил:
- А когда лед станет?
- Это знает один господь бог.
- Те-те-те! - воскликнул Владимир Ильич. - Вы сказали: ни пешком, ни на лодке. А если и пешком и на лодке? Идти по льду, а лодку толкать перед собой. Я видел, так однажды шли рыбаки по Финскому заливу. - Владимир Ильич жестами показывал, как это будет выглядеть.
- Дет гор инте! Не пойдет! - упрямо твердил рыбак. - Лед не выдержит человека, лодка не пробьется через ледяную кашу. Надо ждать, пока станет лед.
Рыбак отвел гостю каморку, служившую спальней.
Утром Владимир Ильич поднялся вместе с хозяевами. Умываясь в кухне, он заметил, что за ним наблюдают большие любопытные глаза.
- Пойди, пойди сюда, давай познакомимся!
Из-за печки вышел мальчуган и отвесил гостю поклон:
- Вильхо.
- Мюллер, - в тон ему назвал себя Владимир Ильич. Жена рыбака, приглаживая белые волосы на голове мальчонки, рассказала профессору, что это их племянник, он живет с родителями на дальнем острове, где нет школ, и приезжает сюда на зиму учиться.
- Ты идешь сегодня в школу? - спросил гость, полистав книжечку.
Вильхо приподнялся на цыпочки и прокричал:
- Не-е-ет! Я у-чусь три ра-за в не-де-лю!
- Почему ты кричишь? - поинтересовался профессор.
- Чтобы ты лучше меня понял.
Тетка Тайми зашикала, дядя Вейно кинул на дерзкого мальчишку свирепый взгляд, а гость запрокинул голову и так хорошо и радостно рассмеялся, словно ему на крючок попалась большая семга. Он вытер глаза, заглянул в словарик и уже серьезно сказал:
- Ты совершенно прав, Вильхо. Когда плохо говоришь на иностранном языке, походишь на глухонемого.
Хозяйка поставила на стол большую миску, полную печеной салаки. Хозяин встал на скамейку и аккуратно срезал ножом с шеста два хлебца. Хлеб был жесткий, как железо, его пекли один раз в месяц и подвешивали к потолку, чтобы высох и чтобы достать его было не легко. "Вот так же впрок пекут хлеб земледельцы всего мира", - подумал Владимир Ильич.
Хозяин словно угадал мысли гостя:
- Салаку море бесплатно дает, а хлеб - его надо на скалах выращивать и каждое зерно потом поливать.
- Пожалуйте к столу, господин профессор, - пригласила хозяйка.
После завтрака Владимир Ильич разложил в каморке на столе таблицы и стал выписывать на листке бумаги длинные столбцы цифр.
Вильхо стоял у двери спальни и наблюдал.
Рыбак подозвал племянника:
- Никому не говори, что к нам приехал гость. Если кто спросит, есть ли у нас чужие, отвечай: никого нет.
- А почему нельзя похвалиться, что у нас в доме гость? - удивился мальчуган.
- Чтобы люди не завидовали. И нельзя задавать так много вопросов, скоро станешь седым, - рассердился дядя. - Не мешай ему. Садись за уроки.
Вильхо взял в руки книгу.
Рыбак вытащил из угла на середину кухни сеть, устроился на полу и принялся латать дыры. В умелых руках замелькал челнок. Поглядывая в приоткрытую дверь спальни и вспоминая слова Карлсона, Бергман думал: "Неужели это и есть самый сильный враг царя? А с виду - обыкновенный учитель".
* * *
Владимир Ильич приступил к заключительной главе "Аграрной программы". Он заканчивал 26-ю тетрадь. Свыше четырехсот страниц уже написано за последние недели. Конечно, можно было бы сделать больше, но эти переезды…
Чистых тетрадей больше нет. Владимир Ильич вышел на кухню и спросил у хозяина, нельзя ли купить в лавке несколько тетрадей.
Вильхо вскочил на скамейку, вынул из шкафа тетрадь и протянул гостю:
- Хочешь, дам одну?
Владимир Ильич покачал головой:
- Одной мне мало.
Вильхо достал еще: отец купил тетрадей на целый год.
Это были обыкновенные ученические тетради в синих обложках с белой наклейкой посередине.
Вильхо удивился: профессор, а пишет в школьной тетради.
Когда стемнело и буквы стали сливаться в одну полоску, Вильхо заглянул в спальню.
- Что ты так много пишешь?
- Решаю трудные задачки, - ответил серьезно гость.
- А ты их решишь?
- Решу обязательно.
- Знаешь что? - зашептал Вильхо. - Ты спрашивал про дорогу на Стокгольм. Зачем тебе идти по льду? Еще провалишься! Погода плохая, лед слабый. Поезжай обратно в Або и там садись на пароход. Уж очень интересно ходить на пароходе по морю, это тебе не парусная лодка.
- Хорошо, я подумаю, - ответил Владимир Ильич и погладил мальчика по голове. Затем зажег керосиновую лампу, вспомнил свою лампу под зеленым абажуром и снова погрузился в работу.
Семья села обедать.
- Господин профессор, пожалуйте к столу!
Но Владимир Ильич не слышал слов хозяина. Опустив левое плечо, наклонив набок голову, он продолжал сосредоточенно писать.
- Пожалуйте к столу, господин профессор, - повторил рыбак чуть громче.
Владимир Ильич оглянулся.
- Сейчас, сейчас, спасибо. - Он поднялся со стула, с сожалением отрываясь от работы.
Вышел в кухню, сел за стол - и вот он уже полон внимания и интереса к жизни этой семьи, к их заботам. Он расспрашивает Бергмана, как тот умудряется сеять на скалах, какие культуры выращивает, интересуется уловом рыбы, бюджетом семьи, размером аренды за клочки земли, вовлекает в разговор даже молчаливую и застенчивую хозяйку и сразу становится своим человеком в доме. "Я, кажется, овладел музыкальным ударением, - думает Владимир Ильич, быстро перелистывая словарик, - эти люди меня понимают".
- Вы говорите по-фински? - спрашивает он у хозяина.
- Нет.
- Вы - швед?
- Я - финн, все мои предки финны, а вот родной язык помню плохо. Шесть столетий мы были под властью шведов, и они сделали все, чтобы мы забыли свой язык. Скоро будет сто лет, как русский царь добивается того же. Дет гор инте! Не пойдет!.. Скажите, господин профессор, когда Финляндия наконец получит самостоятельность и будет ли такое благо от царя?
Хозяйка подвигается ближе. Этот вопрос ее тоже волнует.
Владимир Ильич внимательно посмотрел на рыбака:
- Финляндия получит право на самостоятельность, дорогой Бергман. Непременно получит. Но не от царя, друг мой. Есть только одна сила в мире, которая принесет это право, - это победа русских рабочих.
- Когда русские рабочие победят, они про нас забудут. У нас в народе говорят: "Ома маа - мансикка, му маа - мустикка".
- Как, как? - заинтересовался Владимир Ильич.
Рыбак перевел финскую поговорку на шведский язык: "Своя страна клубника, чужая - черника".
- Нет, дорогой товарищ. У рабочего класса интересы много шире. В программе русских рабочих записано добыть свободу не только для себя, но и завоевать право на самостоятельность финнам, полякам и другим народам.
- Помоги им бог… - шепчет жена рыбака.
- Ну, а как лед? - не терпится узнать Владимиру Ильичу.
- Ждать надо. Вода стоит еще высоко.
Повышение воды в шхерах - верный признак потепления, это Владимир Ильич знает. При падении воды - жди ветра северного, а с северным ветром станут и льды.
После обеда Вильхо заговорщически прижал палец к губам и подозвал профессора к окну. В деревянной коробке из-под английских сигар, которую он достал из-за печки, хранились сокровища мальчика. Вильхо первым делом показал гостю длинную серую полоску - высушенную змеиную шкуру. Примерил ее себе на шею как галстук и с гордостью сказал:
- Я сам убил эту змею. Знаешь, сколько здесь змей в скалах - не сосчитать! А раз мужчина увидел змею, он должен ее убить, ведь так?
В коробке были винтики, рыболовные крючки, просмоленные нитки.
- Ты, наверное, змей не боишься, - убежденно сказал Вильхо, - я слышал, дядя говорил тетке Тайми, что ты самый сильный враг царя. Это правда?
- Нет, дядя ошибается. Одному царя не одолеть, с ним заодно все богатеи. Нужно, чтобы против царя и богатеев пошли все рабочие и крестьяне.
- И рыбаки тоже?
- Да, и рыбаки.
- И тогда одолеют?
- Непременно.