Вечером, когда начальство уходило домой, а девчонки отправлялись смотреть телевизор, я, уединившись, вчитывалась в мудреные строчки медицинского журнала. Больше всего боялась, что не смогу ничего понять - журнал все-таки научный. Но все статьи были написаны доступно и увлекательно. Я даже смогла понять шкалу Векслера для измерения интеллекта, по которой ведется наблюдение за развитием и спадом интеллекта у человека. Читая журнал, я усмехалась: как же все просто. Конечно, формулы, которые там имелись, были для меня недоступны, но остальное я поняла. И уже не мучилась вопросом, как доказать, что я не в таком объеме дебил и олигофрен, в какой меня втискивают врачи. Там было написано, что олигофрен не воспринимает подтекст, то есть двойной смысл написанного. Ну, уж что-что, а это я всегда могла "ухватить" в читаемых произведениях.
Сам Бог давал мне в руки решение проблемы, остальное зависело от меня. Если врачи не хотят меня выслушать и увидеть, как я понимаю подтексты читаемых текстов, то я напишу свои тексты с подтекстами, и это будет исчерпывающе убедительно.
Но что именно написать? Я уже выросла из юношеского стихотворства. Значит, надо писать прозу. Если удастся написать произведение со сложными подтекстами, то докторам ничего не останется, как признать диагноз "олигофрения в стадии дебильности " ошибкой! Не будут же они противоречить научным доводам! Романы я писать не могла, так как мало что видела за долгие годы своей тюремной жизни.
В тот период я белой завистью завидовала Эдуарду Успенскому. Мне казалось, что профессия детского писателя - самая высокая, самая престижная профессия на свете. Поэтому я решила попробовать написать что-нибудь для детей. Но что и как? Мало того, что детей нет в моем нынешнем окружении, я никогда не пробовала писать даже маломальские сочинения, в школе-то не училась, и понятия не имела, как они пишутся. Но, отбросив сомнения, я решилась и сделала первый шаг.
Самостоятельно писать не могу - на такие деликатные движения парализованные руки не способны. Если кто-то поддерживает мою руку, могу вывести пару строк. И я упросила Люську записать под диктовку несколько придуманных мною сюжетов и пообещала заплатить ей за работу писаря. Люська согласилась и записала три мои сказки. Но больше не захотела. Я не осуждаю ее за это, ну не нравится человеку писать под диктовку. Я поблагодарила за услугу и выплатила обещанные деньги. Откуда у меня деньги? Периодически выпрашивала их у матери, и та хоть с ворчаниями и попреками, но выдавала. В то время она уже давала мне по пять рублей, а то и целую десятку.
Так, Люськиной рукой были написаны мои первые сказки: "Вовкин снеговик", "Из жизни волшебника Мишуты" и "Голубой сороконожек". Впоследствии "Вовкин снеговик" и "Из жизни волшебника Мишуты" были опубликованы, а рукопись сказки "Голубой сороконожек" безвозвратно утеряна, и я даже сюжета не могу вспомнить, только название.
Писатель из дурдома
Итак, процесс пошел - я начала писать! И, кажется, удалось написать не примитивно, не поверхностно, а с подтекстом. Так, чтобы читалось и между строк, что, собственно, и было моей задачей, чтобы убедить медиков снять унижающий диагноз.
А что делать с написанным дальше? Как узнать, может быть, мои сказки доказывают не только умение писать с подтекстом, но и достойны издания? Но как доставить мою писанину в издательство? Почтой? Эмоции зашкаливали от сознания того, что я могу писать сказки, и от предвкушения радужных перспектив.
И ко мне опять пришли на помощь высшие силы.
В 1986 году в наш ПНИ поступила Лена Медведева, девушка из городского интерната, в котором окончила восемь классов общеобразовательной школы. Училась бы и дальше, но с двенадцатилетнего возраста после драки в пионерском лагере у нее развивалась эпилепсия - девахи постарше били ее головой об стенку. С таким заболеванием не поступишь ни в одно училище и не устроишься на работу. Вот Лену и сдали в ПНИ. Сильные эпилептические приступы, а во всем остальном совершенно нормальная девушка. Лена, как приехала, сразу стала ходить в нашу палату. Это и понятно, она жила с нормальными людьми, а здесь ее поселили к "совсем никаким", с которыми "ни поговорить, ни поплакаться". Она каждые выходные ездила в гости к своей учительнице русского языка и литературы, а та ее опекала и привечала.
Я попросила Лену показать мою писанину учительнице.
И Лена повезла мои сказки, записанные Люськой на отдельных листках. Сказала, что на следующий выходной снова поедет к учительнице и привезет обратно мои листки и ответ профессионала.
Всю неделю я была как на иголках. Когда чего-то ждешь, время тянется медленно, ползет черепахой, и неделя показалась вечностью. Но настало долгожданное воскресенье, и в ожидании ответа я то съеживалась в комочек, то расправляла крылья за спиной. Кое-как дождалась вечера. В пять часов вернулась Лена и сказала мне, что учительница с удивлением спросила:
- Неужели Тамара все это сама придумала? - И посоветовала показать мои сказки в местную газету "Шахтерская правда", там есть литературная рубрика, а также местный литературный кружок, куда мне стоит обратиться.
Я упросила Лену съездить в редакцию этой газеты. Потянулась следующая неделя ожиданий, но я уже не съеживалась в комок, а нетерпеливо хлопала выросшими крыльями. Ситуация осложнялась тем, что в редакцию надо было ехать в рабочее время, а у Лены тоже работа. Как только ее привезли в ПНИ, сразу заставили ухаживать за нутриями, которых держал для себя директор. Еле дождались субботы, когда Лену отпустили пораньше с директорской зверофермы. Но оказалось, что в субботу в редакции газеты тоже короткий день. Вот досада! Я умоляла Лену отпроситься для поездки в редакцию в будний день, и ее отпустили. Адрес редакции назвала ее учительница, а дорогу туда Лена знала, она часто бывала в городе.
Редактор "Шахтерской правды" оказался моим однофамильцем - Сергей Иванович Черемнов. И в этом тоже было странное совпадение. Он взял у Лены листки, просмотрел и пообещал передать их в местный узел связи, где проходили собрания литературного кружка. Вела литкружок девушка по имени Рахиль. Еще через неделю, в субботний день, Лена съездила туда и привезла такую новость, что у меня от радости не только расправились крылья, но и напрочь снесло крышу - Рахиль собирается приехать ко мне в гости, а Сергей Иванович прочитал все мои сказки и похвалил меня! Сказал, что у меня "очень теплый литературный язык", и посоветовал прочитать кое-какие книжки, видимо, пособия как писать. К сожалению, Лена не запомнила и не записала их названий.
У нас в ПНИ обитала чрезмерно общительная девушка Марина. И она рассказала всему персоналу, что я пишу сказки, и эти сказки собираются читать по радио. Не человек, а испорченный телефон и искаженный телеграф! Однажды после обеда я прилегла отдохнуть и услышала за стенкой в кабинете сестры-хозяйки шумный разговор и свою фамилию.
- Это надо же - в дурдоме свой писатель объявился! Черемнова - писатель! - ехидничала сестра-хозяйка. - Такое не часто бывает в дурдомах!
И поднялся такой гогот, что у меня на душе тут же стало кисло. Но я попыталась себя развеселить, действительно, писатель из дурдома редкость.
Дня через три после моего публичного осмеяния в нашем ПНИ появилась старушка из близлежащего поселка "Новостройки" - родная дочь выставила
ее на улицу, а наша старшая медсестра попросила приютить в интернате. Просто так, безо всякой путевки, путевку потом собирались добыть. Не оставлять же живого человека на улице холодной осенью! Но соседи этой старушки возмутились - почему нормального человека поместили в дурдом? Надо ведь в дом престарелых. И послали письмо в "Шахтерскую правду". Если до этого помалкивали, что теперь у нас не дом инвалидов, как был раньше, а ПНИ, ведь на нашей вывеске и в официальном адресе слово "психоневрологический" отсутствовало, то после письма добрых соседок это открылось.
И после этого "рассекречивания" Рахиль из литкружка не приехала. Сколько раз Катя Лузянина звонила этой самой Рахили, но та лишь кормила обещаниями. А потом стала бросать трубку, как только узнавала, от кого звонят.
Прошло три горьких месяца. Лену Медведеву забрал домой родной дядя, и я снова осталась без помощи и поддержки…
Но я по характеру упрямый осел - если во что-то вцепилась, не отпущу и не сойду с дороги, пока лоб не расшибу. Под мою диктовку записывали сказки уже другие девочки, владеющие руками и письмом. Причем денег с меня не брали и говорили, что им интересны мои сказки. А я тщательно продумывала сюжеты, стараясь сделать их такими, чтобы девочкам было интересно их записывать, а детям было интересно их читать. И постепенно освоила, как правильно строить сюжет и складывать повествование.
Мне сказочно повезло!
И мне снова повезло! Сказочно повезло! Кстати, отличное название для этой главы, его и оставлю.
Началась сказка обыденно - благодаря нашей новой соседке в палате появился телевизор.
В 1986 году поступила новенькая - Ирина, местная, прокопчанка, намного моложе остальных обитателей палаты. Мы стали ласкательно звать ее Иришкой. У Иришки был тот же недуг, что и у меня, ДЦП, но руки здоровые. Она могла ползать по полу без посторонней помощи, самостоятельно ела и одевалась. Мама у Иришки - полная противоположность моей: постоянно навещала дочь, помогала с туалетом. И подмоет, и обмоет, и уши прочистит. И никакой брезгливости, присущей моей Екатерине Ивановне. Иришкина мама не ленилась ходить к лечащему врачу и беседовать с персоналом, как сделать дочери лучше, какие попросить для нее таблетки и процедуры. Как я завидовала Иришке! Даже стыдно - взрослая Тамара завидует юной Иришке.
Спустя несколько месяцев, чтобы дочке было комфортнее, Иришкина мама привезла в нашу палату собственный телевизор. Ясное дело, он практически не выключался - это наше персональное окно в мир. И с того дня мы были в курсе всех новостей.
В 1987 году в моей жизни произошел ряд знаковых событий, начавшихся с телепередачи. Как-то вечером я сидела на своей кровати и обдумывала очередной сказочный сюжет. Девчонки смотрели областные новости по второй телевизионной программе.
Вдруг слышу:
- Сегодня мы пригласили в нашу студию кузбасскую писательницу Зинаиду Александровну Чигареву.
Когда диктор объявила выступление Чигаревой, у меня уши будто скакнули на макушку. Прислушалась. Еще в детдоме я читала ее книгу "Золотые холмы детства ". Оказывается, у Чигаревой вышла очередная книжка "Круиз". В связи с этим событием ее и пригласили в телестудию.
Ночью, во время составления очередных грандиозных планов, меня осенило: написать Зинаиде Александровне Чигаревой и попросить ее посмотреть мои сказки. Но что потом?… А потом будь что будет! Уж не знаю, как возникла у меня в голове эта дерзкая мысль, но заснула я с новой надеждой.
На следующий день упросила Люську написать письмо в адресное бюро города Кемерово - тогда можно было по почте узнать адрес любого человека. Я нахально соврала, будто я племянница Чигаревой, попала в дом инвалидов, о чем моя тетя еще не знает, а я не знаю ее точного адреса, почему и прошу его мне прислать.
И через две недели получила ответ с ее домашним адресом. От такой удачи я запрыгала на койке, свалилась на пол и стукнулась так, что искры посыпались из глаз. Девчонки обалдело смотрели на меня, пока не узнали причину буйной радости.
С Люськиной помощью я написала Зинаиде Александровне письмо, в котором поблагодарила за замечательные книги, за поднятые в них актуальные темы, а в конце скромно и ненавязчиво попросила посмотреть мои сказки. Что мне важно понять - стоит ли вообще писать художественную прозу?
Я боялась даже думать, что получу ответ на свое наглое письмо, однако он пришел через три недели. Зинаида Александровна писала, что мое письмо ей принесли в больницу, где она лежит после третьего инфаркта, и что как только немного поправится, обязательно прочитает мои сказки. После этих строк крылья за моей спиной поднялись до потолка, а их размах перекрыл все койки в нашей палате. И радостно и страшно! Вдруг у Зинаиды Александровны не получится просмотреть мою писанину? Вдруг мои сказки ей не понравятся?
Опасения оказались напрасными - Зинаида Александровна нашла время прочитать сказки и благословить меня на дальнейшее писательство. Я поначалу не хотела сообщать Чигаревой правды - что я инвалид с ДЦП и неверно определенной УО, что обитаю в ПНИ. Потом все-таки призналась. Зинаида Александровна восприняла это спокойно и не перепугалась, как Рахиль. Даже прислала мне еще одну статью про такие вот врачебные ошибки. И пообещала, что не бросит меня и будет помогать с литературными советами. В последнем я не сомневалась, потому что уже чувствовала, что на сей раз меня не предадут. И на всю жизнь запомнила ободряющую фразу Зинаиды Александровны: "У нас теперь, Тамара Александровна, долгое будет общение".
Вот счастье-то - оказаться на литературной стезе, да еще с такой путеводной звездой! После того как Зинаида Александровна окончательно поправилась, она написала:
"Тамара Александровна! Ваши сказки я прочитала, перепечатала на машинке и отдала в книжное издательство с рекомендацией опубликовать. Но сразу предупреждаю, из этого может ничего не получиться. Я в издательстве имею очень маленькую силу, там всем командуют другие, так что будьте готовы к отказу".
Как я ни готовилась к отказу, из меня все равно так и выпирала радость. За мою горестную жизнь Бог выдал такую награду - способность сочинять сказки и знакомство с писательницей Чигаревой!
Однажды приснился сон, будто я яростно треплю свою историю болезни, рву ее в мелкие клочки. Проснувшись, подумала, что сон вещий, уж больно он насыщен реальностью. Мне всегда хотелось разодрать эту кипу склеенных обложкой потрепанных бумажек, из-за которых меня столько лет унижали и уничтожали.
И именно в тот день после обеда принесли почтовый пакет с казенным штемпелем - письмо из книжного издательства. У меня внутри все обмерло от ожидания - положительный ответ или вежливый отказ? Вскрыли конверт, я пробежалась глазами по строчкам и ничего не поняла. Машинописные буквы прыгали в глазах.
Попросила прочесть кого-то, кто оказался рядом, уже не помню, кто именно. В письме было написано, что меня собираются опубликовать! Выйдет детская книжка Тамары Черемновой!
Я почувствовала, что если сейчас же не выпущу из себя нахлынувшие эмоции, то просто лопну от них. И испустила такой вой! Наверное, так воют дикие звери в момент достижения добычи. Это был вой победительницы. Навывшись, я культурно заплакала слезами, вслед за мной заревела Люська, а за ней захлюпали носами остальные. Ведь это была коллективная победа духа.
Я тут же письменно сообщила о письме из издательства Зинаиде Александровне. А через несколько дней, вволю насладившись радостью, решила похвалиться перед врачихой Ениной, а заодно высказать свои соображения на психиатрические темы. О том, что с меня непременно надо снять диагноз "олигофрения " - потому что у меня все в порядке с головой. Однако Людмила Алексеевна выслушала мою тираду с постным лицом и приклеенной улыбкой, а потом… Ну что ей стоило похвалить меня и как-то поддержать? Так нет же, ей почему-то понадобилось лишний раз пнуть меня:
- Ну и что, что выходит книга? Вон Достоевский был с больной головой. Страдал эпилепсией. И Гоголь был с психическими отклонениями. Какие приступы у него были! А Пушкин был таким неуравновешенным и склонным к психозам. И у нас в Кемеровской психиатрической больнице лежит поэт с шизофренией, такие стихи пишет, фантастические! - Весьма странно психиатр Енина отвечала на мой вопрос по поводу снятия диагноза, лестно сопоставляя с русскими классиками и кемеровским стихотворцем.
- Интересно, а если бы те русские классики жили в наше время, их бы тоже определили в ПНИ? - парировала я, дребезжа голосом и дрожа всем телом.
- Ты ведь даже в школе не училась, а стало быть, умственно отстаешь от своих сверстников! - добивала психиатр Енина. Выговаривая это, она будто крест-накрест перечеркивала восхитительный факт принятия моей рукописи в издательство.
Оправившись от нанесенного удара, я решила действовать дальше. Ведь мне уже 32 года, я взрослый, способный постоять за себя, человек!
Письмо в Минздрав
Я окончательно собралась с духом и написала письмо в Министерство здравоохранения СССР на имя министра Евгения Ивановича Чазова. Описала свою медицинскую ситуацию, которая, с точки зрения здравого смысла, не лезла ну ни в какие ворота. И заодно выплеснула всю накопившуюся горечь. Отправила письмо через Зинаиду Александровну. И та от себя приписала несколько строк - попросила помочь мне.
Мое дерзкое письмо Чазову сработало! Через три месяца я получила ответ. Там написали, что диагноз будет пересмотрен, и я получу назначение в дома инвалидов общего типа. То, о чем я столько лет мечтала!
Об ответе из администрации Е.И.Чазова прознала Енина, тут же прибежала к нам в палату и завела прямо с порога:
- Черемнова, ты почему через головы прыгаешь?
Я сначала даже "не врубилась", что Енина имеет в виду, ведь я меньше всего походила на человека, способного прыгать, да еще через головы. Но когда вникла в суть претензии, съехидничала:
- А у меня принцип такой - через головы прыгать!
Во время нашего общения Зинаида Александровна несколько раз предлагала мне начать действовать самой, через врачей в ПНИ. Но я более трезво оценивала ситуацию, зная, что это за врачи. Чего стоила только одна фраза психиатра Ениной:
- В издательстве не смотрят, откуда приходят литературные работы, им все равно!
Им, конечно, все равно. Да только мне не все равно, где я живу!
Еще через два месяца, в октябре 1988-го, в ПНИ приехал замглавврача Прокопьевской психиатрической больницы Павел Петрович Кузин, чтобы согласно указанию из администрации Е.И. Чазова самолично провести осмотр моей особы. Уже не помню, что ему тогда наплела. Однако на его вопросы отвечала вразумительно потому, что результаты собеседования и тестирования не только констатировали сохранность моего интеллекта и нормальное умственное развитие, но поставили вопрос о переводе меня в дом инвалидов общего типа.
До визита Кузина я сама не своя была, так как вдруг в полной мере осознала, что происходит. Осознала и испугалась: ну куда я рвусь? Вот как увидят там мои гиперкинезы, спастику, подергивания и прочие неконтролируемые движения, а ведь их не утаишь! И что? И так измотала себя сомнениями, что взмолилась о помощи, причем обратилась к Ениной, попросила совета - иначе меня всю издергает. Та вошла в положение и впервые проявила себя как профессиональный психиатр:
- Можно попробовать гипнозом убрать это навязчивое чувство страха. Тебе надо попроситься в больницу, где проводят лечение гипнозом. Во многих психиатрических больницах этим занимаются. И не помешало бы подлечиться в каком-нибудь неврологическом отделении - пройти курс физиотерапии…
И, помня ее совет, я набралась смелости и обратилась к Кузину:
- Павел Петрович, пожалуйста, возьмите меня к себе в больницу или дайте направление в неврологическое отделение, иначе мне будет совсем плохо. Я так долго рвалась отсюда, и уже потеряла веру, что вырвусь. И вот, когда начались подвижки, вдруг стало страшно, и страх не дает покоя ни днем ни ночью.
Кузин внимательно посмотрел на меня и, улыбнувшись, сказал: