В пунктах 5–7 гарантировалось сохранение и прибавление прав и имуществ московских служилых людей. В пунктах 8 и 11 - сохранение русского суда (с запрещением казнить и ссылать "без совету бояр и думных людей", а также преследовать родственников опальных). В пункте 14 - сохранение старых налогов. Соседям следовало договориться о совместной обороне государств, в особенности от татар (п. 9-10), взаимном размене пленных (п. 12), свободной торговле (п. 15), о запрете "выхода" крестьян от хозяев и борьбе со стремлением холопов к "воле" (п. 16–17), в связи с чем требовалось подумать, не искоренить ли вообще казаков (п. 18).
Словом, Российское государство по проекту договора приобретаю иноземного (шведско-польского) государя, не имеющего права изменять "старины" и способного привезти с собою немногих "польских и литовских панов", которые не могли захватить "на Москве и по городам воеводств, и старосте, и иных урядов" (п. 13). Проблема, однако, заключалась в том, что все эти договоренности следовало утвердить с польским королем Сигизмундом, который становился гарантом их выполнения!
В тушинских условиях было отмечено, что дополнительные вопросы будут решены, когда король будет "под Москвою или на Москве", по совету с патриархом, Освященным собором, боярами и дворянами. Поэтому Сигизмунд в своем "Отказе" (ответе) 14 февраля 1610 г. согласился буквально на всё, заметив только на пункт 1-й (о коронации Владислава патриархом), что ответит окончательно, "когда Господь Бог волю и время по успокоении доскональном того государства пошлёт" (с. 69–73). Ловушка была очевидна. Сигизмунд оставлял за собой право, поразмыслив, взять власть на Руси сам. Заметив её, Салтыков с товарищами добились от Сигизмунда более ясного "респонса". что-де "царём и великим князем сына нашего Владислава учинити хочем" (с. 73–75).
Договор был составлен безупречно во всём, за исключением реальных гарантий сто выполнения, когда Сигизмунд "успокоит" Москву. По и здесь Филарет, которому первому был адресован королевский "регионе", и его товарищи уповали не на одно лишь провидение. Предсказуемое желание Сигизмунда захватить российский трон для себя, а не для сына, чтобы затем восстановить утраченные права на шведскую корону и основать сильнейшую в Европе династию, должно было вызвать мощное сопротивление не только в Москве и Стокгольме, но и в Кракове.
Сразу после переговоров с тушинскими послами Сигизмунд отправил польским сенаторам послание, пытаясь доказать, что не стремится всеми силами к московскому престолу пн для себя, ни даже для сына. "Хотя при таком сильном желании этих людей (Салтыкова с товарищами. - Авт.) мы, по совету находящихся здесь панов, и не рассудили вдруг опровергнуть их надежды на сына нашего, дабы не упустить случая привлечь к себе и москвитян, держащих сторону Шуйского, и дать делам нашим выгоднейший оборот, - писал король, - однако, имея в виду, что поход предпринят не для собственной пользы нашей и потомства нашего, а для общей выгоды Республики, мы без согласия всех чинов её не хотим постановить с ними ничего положительного".
Король был вынужден оправдываться, поскольку застрял под непокорным Смоленском, остро нуждаясь в пополнении войск и деньгах на жалованье, ратникам. Чтобы получить у сенаторов просимое, он должен был обещать расширение границ Речи Посполитой и уповать на завоевания в России. А такие желания вполне могли в скором будущем резко усилить сопротивление россиян и в итоге похоронить мечты о московской короне.
Если король Сигизмунд чувствовал себя неуверенно, то в Тушине ко времени возвращения послов из-под Смоленска царил уже полный разброд и шатание. Рожинский, в нарушение присяги от 29 декабря 1609 г., интриговал с целью вернуть объявившегося под Калугой Лжедмитрия II. Судя по тому, что среди казнённых при раскрытии этого заговора гетмана был зять Филарета И. И. Годунов, в деле участвовала и часть русской знати. "Царица" Марина Мнишек бежала якобы к мужу, но оказалась в лагере Сапеги, отступившего к Смоленску, открыв Тушино для удара армии Скопина-Шуйского.
Отступление Сапеги из Дмитрова 27 февраля 1610 г. было вынужденным. Ещё в начале месяца Дмитров был обложен летучими отрядами Скопина, использовавшими для быстрого передвижения лыжи. Тесня неприятеля острожками, уничтожая фуражиров и часто налетая на крепость "с огненным боем", ратники Михаила Васильевича прочно сковали инициативу Сапеги. Сам князь стал с войском на дороге из Троицы к Дмитрову. Он энергично использовал все не занятые в блокаде Сапеги силы для походов на неприятеля. Лисовский с казаками был заперт в Суздале. Пан Млоцкий отбивался от налетов двухтысячной рати лыжников под Брянском. Разъезды пугали врагов в Тушине, где шли споры, "поддаваться" ли на волю польского короля.
Тем временем и Василий Шуйский ослабел настолько, что крестьянин Сальков с ватагой "лихих людей" сумел перехватить Коломенскую дорогу и одного за другим разбить двух царских воевод. Слабые тушинцы изменой взяли Красное село и сожгли часть московского Скородума - наспех сооружённых укреплений вокруг столицы. Вновь оголодавшие москвичи волновались. Но замысел Михаила Васильевича был верен. Дождавшись момента, его воины ворвались в лагерь казаков Сапеги под Дмитровым и заставили гетмана дать бой, в котором неприятель понёс большие потери.
Скопин-Шуйский тут же отвёл назад основные силы, оставив вокруг Дмитрова только блокаду. Он подталкивал Сапегу к решению уйти из города, который не хотел и не мог штурмовать. По размышлении Сапега понял, что проиграл, и увёл свои войска к королю. Вслед за ним отряды самозванца покинули и район Верхней Волги. В Тушинском лагере, где одни выступали за Владислава, другие - за самозванца, третьи - даже за переговоры с царём Василием Ивановичем, Рожинский мог лишь умолять короля поспешить с подмогой и ускорить поход польских войск к Москве.
Примечательно, что Филарет Никитич, первым приветствовавший избавление от самозванца и усердствовавший в переговорах о призвании Владислава, не приложил никаких видимых усилий к реализации договора, заключенного тушинскими послами под Смоленском. Однако даром эти переговоры для России не прошли. Уже с 17 января по август 1610 г. отдельные служилые люди, воеводы, волости и города принимали присягу Владиславу Сигизмундовичу на выработанных Филаретом с товарищами условиях (с. 76–90).
Тем временем Филарету Никитичу нужно было позаботиться о спасении собственной жизни. Лагерь под Тушиным распадался: целые отряды уходили куда глаза глядят, позабыв клятву "стоять всем за один", и даже с боем прорывались к "царю Дмитрию Ивановичу", засевшему в Калуге. 5 марта 1610 г. Рожинский понял, что его попытки удержать людей в Тушине стали слишком опасны. Он объявил тушинцам волю идти на все четыре стороны. В начавшейся сумятице сделал попытку уйти к Москве архиепископ Феоктист, по был убит на дороге. Филарет не последовал его примеру.
Последние сторонники Лжедмитрия подожгли лагерь в Тушине со всеми его дворцами, православными, католическими и лютеранскими храмами. Жарко горел деревянный дворец, где самозванец обитал с Мариной Мнишек, горели хоромы тушинских бояр и палата, в которой заседала Дума. Пылали здания центральных ведомств-приказов, откуда дьяки и подьячие пытались управлять Русью. Сгорели и палаты Ростовского митрополита Филарета. Не по своей воле попав в Тушино, он честно пытался спасти души воинов Лжедмитрия, действуя как "нареченный патриарх". Теперь маски были сброшены. Филарета заковали в цепи как пленника.
Когда воины Рожинского подожгли Тушинский лагерь, то, по рассказу "Нового летописца", "Филарета Никитича, Ростовского митрополита, взяли в плен, повезли с собой с великою крепостию (под строгой охраной. - Авт.), и, отступив, стали в Иосифовом монастыре. Князь же Михайло Васильевич (Скопин-Шуйский), то услыхав, что литовские люди от Москвы отошли прочь, и послал за ними Григория Валуева с ратными людьми. Григорий же пришёл к Иосифову монастырю, и литовские люди из Иосифова отступили. Он же настиг их на дороге, и литовских людей побил, и Филарета Никитича отполонил (из плена освободил. - Авт.), а сам пошел к Москве".
В сопровождении храбрых ратников Валуева Филарет после 17-месячного пребывания в лагере Лжедмитрия прибыл в столицу. Москва ликовала по случаю славных побед новой армии, сформированной тяжкими трудами Скопина-Шуйского. Вместе с союзниками-шведами армия готовилась к походу на Сигизмунда под Смоленск. Близились, как казалось современникам, совершенное одоление Смуты и изгнание иноземцев.
12 марта победоносная армия Скопина-Шуйского вступила в столицу. Народ на коленях благодарил молодого воеводу "за очищение Московского государства". В апреле под стенами Москвы состоялось учение полков, готовившихся к решительному походу на поляков. Все, и в том числе патриарх Гермоген, "хвалили мудрый и добрый разум, и благодеяния, и храбрость" Скопина-Шуйского. Мудрый и добродетельный князь отказался претендовать на высшую власть в государстве. Ещё на пути к Москве он с гневом порвал послание Прокофия Ляпунова против царя Василия, который "сел на Московское государство силою, а ныне его ради кровь проливается многая, потому что он человек глуп, и нечестив, пьяница, и блудник, и всячествованием неистов, и царствования недостоин". Но даже публичным отказом от короны полководец не спас от завистливых и бездарных родственников ни себя, ни армию.
23 апреля 1610 г. юный князь упал на пиру, приняв чашу с мёдом из рук Екатерины Григорьевны, жены князя Дмитрия Ивановича Шуйского признанного наследника бездетного царя Василия. Боярыня Екатерина, дочь Малюты Скуратова, по всеобщему мнению современников, подсыпала полководцу "зелья лютого". Вся Москва была охвачена тогда глубоким горем. Люди предчувствовали катастрофу - и она не замедлила случиться. Уже 24 июня 1610 г. князь Дмитрий Шуйский, возглавивший после смерти Скопина армию, бездарно потерял с таким трудом собранные и обученные его родичем полки в гибельной сече с поляками при Клушине.
Значительная часть спасшихся при разгроме наёмных воинов перешла на сторону Речи Посполитой. Шведы отступили на север и начали войну с Россией. Гетман Станислав Жолкевский совершил стремительный прорыв к Москве, принимая под свою руку крепости именем польского королевича Владислава Прокофий Ляпунов поднял восстание в Рязани. Коломна и Кашира поддались Лжедмитрию II, вновь подошедшему с воинством к Москве.
Едва упокоившись в столице, где царь принял его радушно и повелел "по прежнему житию пребывати без опасения", митрополит Ростовский вместе со всей страной оказался на пороге новых бедствий и испытаний. Со смертью Скопина-Шуйского и гибелью армии царство Василия было обречено. Объединившиеся было вокруг трона политические деятели, владыки и воеводы вновь должны были искать выход для себя и своей страны порознь, кто как умеет.
Глава 8
ВЕЛИКИЙ ПОСОЛ
Вторжение на Русь короля Сигизмунда вызвало патриотический подъем против интервентов. Но царь Василий не был популярен даже в Москве, куда вынужденно возвращалась знать из сожжённого Тушина. В столице раздавались голоса, что хорошо бы отдать престол польскому королевичу Владиславу, чтобы примирить сторонников Москвы и бывших тушинцев, а польского короля сделать союзником. Среди родовитой знати эта мысль ещё соперничала с лозунгом защиты престола, на котором сидел никем не любимый Шуйский. Но московское дворянское войско, жестоко разочарованное в своих надеждах на победу после подлого убийства Скопина-Шуйского и уничтожения его армии при Клушине, уже не хотело служить боярскому царю.
17 июля 1610 г. князь Федор Волконский, Захар Ляпунов "и с ними иные мелкие дворяне" совершили то, о чём давно мечтало большинство россиян и за что многие уже успели поплатиться головами: они свергли Василия Шуйского с престола. Вооруженные дворяне ворвались во дворец и закричали царю: "Долго ли за тебя будет литься кровь христианская? Земля опустела, ничего доброго не делается в твое правление! Сжалься над гибелью нашей, положи посох царский, а мы уже о себе как-нибудь промыслим!" Шуйский проявил твёрдость, но толпа ринулась на Красную площадь, а затем за Москву-реку, к Серпуховским воротам, ухватив с собой патриарха Гермогена. В ответ на вопли о необходимости "ссадить" царя Василия с престола святейший укреплял народ в верности царю и заклинал не сводить его с царства. Немногие стоявшие за царя бояре "тут же уклонились" на сторону заговорщиков.
Приговорили "бить челом царю Василию Ивановичу, чтоб он, государь, оставил царство для того, что кровь многая льется, а в народе говорят, что он, царь, несчастлив, и многие города его на царство не хотят!" Патриарх стойко стоял за Василия, но представительная и хорошо вооружённая депутация москвичей уже отправилась к государю и свела его с престола на прежний боярский двор.
Некоторые бывшие тушннцы, обещавшие в случае низложения Василия отказаться от Лжедмитрня и избрать единого государя всей землёй, заявили москвичам насмешливо: "Вы не помните государева крестного целования, потому что государя своего с царства ссадили, а мы за своего помереть рады". Это дало патриарху Гермогену возможность вновь потребовать, чтобы Шуйскому вернули престол. Но речи святейшего не были услышаны. 19 июля злой старик Василий Иванович был насильно пострижен в монахи и заперт в Чудовом монастыре, а братья его взяты под стражу. Гермоген не признал законность этого действа, продолжая считать Шуйского царём, а монахом объявил князя Тюфякина, произносившего за государя обеты. Эта позиция святейшего говорит нам о том, что и насильно постриженный Филарет мог бы снять монашеское одеяние. Но только до того момента, как был добровольно хиротонисан в митрополиты… Комбинация Шуйского удалась - Фёдор Никитич уже не смог вернуться в мир.
Однако теперь и царство Василия было кончено бесповоротно. А патриарху с Освященным собором пришлось подумать о новой кандидатуре на русский престол. Наилучшим выходом было бы избрание государя "всею землёю". Гермоген и Освященный собор, где первую роль после патриарха играл верный ему митрополит Филарет, поддержали эту мысль. Наконец-то россияне могли не выбирать себе власть среди банд политических авантюристов, нагло грабивших страну, а степенно и рассудительно определить государя "всею землёю", собрав в Москву представителей городов и сословий, положив благоразумным советом конец гражданской войне.
Служившие всем "государям" подряд бояре, перепуганные гневом уставших напрасно проливать кровь дворян, вняли внушениям сурового патриарха Гермогена. Они разослали по стране окружную грамоту с ясным призывом: чтобы все россияне "были в соединении и стояли бы за православную христианскую веру все заодно", защищая право страны самой выбирать себе государя, не покоряясь ни захватчикам-иноверцам, ни ворам-самозванцам.
В грамоте от 20 июля ситуация была описана чётко: "Видя междоусобие между православными христианами, польские и литовские люди пришли в землю Московского государства и многую кровь пролили, церкви и монастыри разорили, святыне поругались и хотят православную веру в латинство превратить. Польский король стоит под Смоленском, гетман Жолкевский - в Можайске, а вор - в Коломенском. Литовские люди, по ссылке с Жолкевским, хотят государством Московским завладеть, православную веру разорить, а свою латинскую ввести". Рассказав о сведении с трона Василия Шуйского, москвичи призвали россиян "стоять с нами вместе заодно и быть в соединенье, чтобы наша православная христианская вера не разорилась и матери бы наши, жены и дети в латинской вере не были".
Наивные россияне ликовали, надеясь теперь объединиться против иностранной интервенции и спасти свою страну. Доволен был настоявший на созыве Земского собора патриарх Гермоген: удовлетворён и поддерживавший его митрополит Филарет. А бояре уже рассылали по городам и весям другую грамоту, присягу самим себе: дескать, государя-то надо выбрать всей землёй - вот бояре это и устроят. Само собой, бояре во главе с князем Фёдором Ивановичем Мстиславским объявляли, будто приняли власть исключительно по просьбе народа: о том-де "все люди били челом". Кстати сказать, не упомню, чтобы в русской истории самый бесстыжий и злодейский захват власти совершался когда-либо не "по воле" народа и "для блага" его.
"Все люди, - говорилось в грамоте о присяге боярам, били челом князю Мстиславскому с товарищами, чтобы пожаловали, приняли Московское государство, пока нам Бог даст государя". Присягавшие клялись "слушать бояр и суд их любить, что они кому за службу и за вину приговорят; за Московское государство и за них, бояр, стоять и с изменниками биться до смерти; вора, кто называется царевичем Димитрием, не хотеть; друг на друга зла не мыслить и не делать. А выбрать государя на Московское государство боярам и всяким людям всею землёю. Боярам всех праведным судом судить, а государя выбрать с нами, со всякими людьми, всею землёю, сославшись с городами. Бывшему государю Василью Ивановичу отказать, на государеве дворе ему не быть и вперед на государстве не сидеть; нам над государем Васильсм Ивановичем и над государыней и над его братьями убийства не учинить и никакого дурна, а князю Дмитрию и князю Ивану Шуйским с боярами в приговоре не сидеть". В отличие от ситуации после кончины царя Фёдора Иоанновича, властителями Москвы прямо назывались бояре, а не патриарх с Освященным собором и "царским синклитом".
Официально уделив от власти царя и его родственников, патриарха и всё высшее духовенство, выписав самим себе право распоряжаться судьбой престола до созыва Земского собора, бояре в количестве семи душ озаботились тем, чтобы реализовать это право наиболее удобным и выгодным для себя способом. Выборы государя всей землёй, хлопотные и опасные, когда Москве, с одной стороны, грозил Лжедмитрий, а с другой - польский гетман Жолковский, удобством и выгодой для Семибоярщины не отличались. У Лжедмитрия были свои, возвысившиеся при нём и заслужившие его милость бояре. Значит, московским боярам выгоднее было продать власть свежему претенденту Владиславу Сигизмундовичу и использовать польские войска против русских "воров" (а не наоборот).
Опираться на русские силы, стоявшие за всенародные выборы государя, было бы полным безумием: на какую благодарность можно рассчитывать боярам от избранника всей земли? Другое дело - признательность иноземного претендента на престол! Особенно если пригласить его волей одних изменников-бояр, абсолютно нелегитимно. Поэтому князю Волконскому с его товарищами-патриотами вскоре пришлось бежать из Москвы. На защиту столицы от самозванца были призваны поляки.