"Во время боев по форсированию Буга и захвату Бреста мне запомнились три основных момента. На рассвете я находился на огневой позиции легкой артиллерии 2-го дивизиона, в котором тогда служил".
Первый эпизод, когда после обстрела выяснилось, что немцы стреляли, образно говоря, по площадям, а не по конкретным целям и поэтому не смогли нанести существенного ущерба противнику. Его там просто не было.
"Вторым особенным моментом я считаю то, что все-таки нам удалось ошеломить русских – противник с изумлением наблюдал, как 80 танков первого батальона 18-го танкового полка погрузились в воду Буга, чтобы через некоторое время выехать на противоположном берегу. Это были новые подводные танки, специально подготовленные для операции "Морской лев", идеально герметизированные и оснащенные Schnorchele, которые были использованы значительно позже на наших подводных лодках".
Действительно, 18 плавающих танков (Tauchpanzer III) ранним утром 22 июня форсировали реку Южный Буг в районе Бреста. Это был первый боевой опыт применения машин, которые первоначально планировали использовать в операции "Морской лев" (вторжение на территорию Великобритании). Планировалось, что танки на баржах будут переправлены через Ла-Манш, а затем преодолеют вплавь последний участок воды до побережья.
"Третий сюрприз оказался неприятным для нас. Сам Брест пал очень быстро, но старая, построенная на скале крепость, которую завоевывали еще когда-то крестоносцы, оборонялась еще три дня. Не помогли ни интенсивный артобстрел, ни бомбардировка. Я атаковал крепость вместе со взводом штурмовых орудий; русские снайперы отвечали огнем из укрытий, по которым мы стреляли прямой наводкой. Мы несли тяжелые потери, я видел, как погибали мои сослуживцы".
Штурмовые орудия действительно били прямой наводкой, а вот гаубицы находились на некотором расстоянии от крепости, так что история про снайперов – художественный вымысел.
А вот что он написал о боях лета 1941 года:
"Во время наших боев в районе Березины и Днепра шли проливные дожди, и мы брели по грязи, из которой нашу технику приходилось просто в буквальном смысле вытаскивать. Починить многие машины было очень трудно или даже невозможно. Мы не знали, что нас еще ждут гораздо худшие переходы. Несмотря на грязь, ожесточенный бой и бомбардировку советской авиации, наша дивизия форсировала Днепр южнее Шклова…
Мы сражались на фронте длиной в тысячи километров. 24 июля наша часть выдвинулась вперед, а некоторые подразделения оказались почти в 100 километрах западнее. Ельня, расположенная на берегу реки Десны в 75 км на юго-восток от Смоленска, являлась одним из важнейших стратегических пунктов и крупным железнодорожным узлом. Совместно с 10-й танковой дивизией мы создали мостовой плацдарм и расширили оборону "ежом" 112 в радиусе примерно 8 километров. Мой дивизион оказался на юго-восточном направлении.
Поль Кэрелл был прав, назвав бои за Ельню "адскими". Шесть недель недавно назначенный командующий Западным фронтом маршал Тимошенко пытался прорвать наши позиции, бросая в бой резервные дивизии под командованием будущего маршала Константина Рокоссовского. Только 30 июля на "еже", удерживаемом полком "Великая Германия" и дивизией "Рейх", потерпели неудачу тринадцать советских атак. Наверное, это был именно тот день, когда наш командир хауптштурмфюрер Иоахим Румор, увидев Т-34 перед позициями 6-й батареи 2-го дивизиона, вскочил на мотоцикл и хладнокровно командовал, перемещаясь между нашими орудиями и танками противника. Последний из них был уничтожен снарядом из 105-миллиметрового орудия в 15 метрах от наших позиций… Очень вовремя! Это действительно был необычный эпизод. Вскоре Румора повысили в звании до штурмбаннфюрера (майора), а я получил Железный крест II степени. В начале августа нас сменили две пехотные дивизии. Однако возможности отдохнуть не было – получен приказ занять позиции севернее "ежа", где пехота неприятеля яростно атаковала, неся при этом огромные потери".
К счастью для главного героя нашей книги, в конце августа дивизию "Рейх" отвели с передовой линии фронта и отправили на отдых в окрестности Рославля – людям и технике это было очень необходимо.
"Отдых дивизии "Рейх" продолжался недолго. Мы приняли участие в тяжелых боях на флангах противника восточнее Киева, которые вели части Гудериана, прибывающие с севера, и части генерала фон Клейста, перебрасываемые с юга. Результат превзошел все наши ожидания: до 15 сентября было захвачено 665 000 пленных, 884 танка и 3718 орудий… Затем мы двинулись на север через Гомель к Рославлю и прибыли туда в конце сентября, чтобы принять участие в первой фазе операции "Тайфун", предусматривающей захват Москвы".
Осень 1941 года
В отличие от большинства воспоминаний немецких фронтовиков, где они подробно описывают свое участие в боях, Отто Скорцени почему-то проявил излишнюю скромность. Вот, например, что он написал о боях осенью 1941 года:
"Не преувеличивая, скажу, что до этого времени самым упорным и опасным противником для нас были местность и климат. Летом пыль и песок выводили из строя наши двигатели и забивали фильтры. Гудериану (Гейнц Гудериан – командующий 2-й танковой группой. – Прим. ред.) требовалось 600 новых двигателей, а он получил лишь половину; дивизии "Рейх" тоже не повезло. С 3 по 20 сентября шли дожди, и пыль сменилась грязью. Когда мы дошли до Десны, меня считали счастливчиком, так как я имел сотню исправных грузовиков. После тяжелых боев в попытках окружить противника на Украине марш на север стал очередным хождением по мукам…
В начале октября мы повернули на северо-восток в направлении Юхнова и Гжацка. Было заметно, что приказы Сталина выполняются, так как в лесах, через которые двигалась колонна, уже тогда действовали партизанские отряды… Наши войска занимали две или три деревни из двадцати, а в остальных хозяйничали партизаны, командиры которых силой или уговорами подчиняли население…
Наблюдая за падающим снегом, придавшим утром 7 октября 1941 года грустный вид окружающему ландшафту, я ощутил мрачное предчувствие, которое, однако, сумел преодолеть благодаря своему природному оптимизму. Мы были неоспоримыми хозяевами перекрестка под Гжацком; до Москвы оставалось преодолеть приблизительно 160 километров по автостраде. "Автострада"! Это слово ассоциируется у нас с широкой мощеной или асфальтовой дорогой; в России она представляла собой широкий земляной вал, покрытый гравием…".
Перед нами типичный пример воспоминаний "тыловика", военнослужащего, который двигался вслед за передовыми частями Вермахта. Вот почему для него основная проблема: отсутствие дорог с твердым покрытием, а не отступающая, но при этом активно сражающая с противником Красная Армия. Да и с советскими партизанами, если быть откровенными, осенью 1941 года было немного иначе. В реальности их было значительно меньше, да и действовали они разрозненными группами. Это не Брянские леса 1942–1943 годов.
А вот описание боев на Бородинском поле. Версия Отто Скорцени:
"16 октября мы атаковали под Бородино первую линию обороны Москвы…" Поясним, что речь идет о Можайской линии обороны, которую начали строить в июле 1941 года, и к началу октября 1941 года было готово лишь 40 % от запланированных сооружений. "Дивизия "Рейх" вела наступление совместно с бригадой генерала Бруно фон Хауншилда, входящей в состав 10-й танковой дивизии, 7-м бронетанковым полком, батальоном 90-го полка механизированной артиллерии и 10-м мотоциклетным батальоном. Между "автострадой" и старой почтовой дорогой, расположенной немного севернее, неприятель заминировал поля, возвел заграждения из колючей проволоки, противотанковые рвы и блиндажи. Их защищали спецподразделения, вооруженные огнеметами, отличной артиллерией и "органами Сталина" (так немцы называли "Катюши". – Прим. ред.); русских также поддерживала авиация. И еще один неприятный сюрприз – под Бородино нам впервые пришлось сражаться с сибиряками. Это рослые, превосходные солдаты, отлично вооруженные; они были одеты в широкие меховые тулупы и шапки, на ногах – меховые сапоги. С нами сражалась 32-я пехотная дивизия из Владивостока при поддержке двух новых танковых бригад, состоящих из танков Т-34 и КВ. Из всех ожесточенных сражений, в которых мне пришлось участвовать, это, без сомнения, было самым кровопролитным. Это продолжалось два дня. Я видел, как погибли многие мои хорошие товарищи, "папа" Гауссер был тяжело ранен и потерял глаз. Однако артиллерия под командованием полковника Гельмута Вейдлинга проделала брешь в обороне противника. В нее ринулись наши штурмовые подразделения, и первая линия обороны Москвы была уничтожена. 19 октября мы вошли в Можайск; до Москвы оставалось чуть более 100 километров".
В реальности все было иначе. Как говорится, у "страха глаза велики".
Действительно, с Дальнего Востока была переброшена 32-я стрелковая дивизия, которая в августе 1938 года участвовала в боях у Озера Хасан, сопок Безымянная и Заозерная. 10 октября 1941 года первые эшелоны с военнослужащими и техникой этого соединения начали прибывать в Можайск. После этого они начали занимать Можайский укрепрайон.
Дивизии предстояло выполнить следующие задачи: в течение 3 суток удерживать фронт шириной 30 километров, не допуская выхода вражеских войск к автостраде Минск – Москва, по которой до Москвы всего 126 километров, а также прорыва немцев на Бородинское поле. Предстояло выдержать удар группировки, насчитывавшей свыше 50 тыс. штыков; действия 40-го моторизованного корпуса поддерживали 10-я танковая дивизия в составе около 300 танков, эсэсовская дивизия "Рейх" и авиационный корпус. Для сравнения: численность 32-й стрелковой дивизии– 15 тыс. штыков. Плюс она была усилена 230-м запасным полком, сформированным из сотрудников военкоматов и интендантов, двумя танковыми бригадами и батальоном курсантов военно-политического училища. Нужно учитывать, что по штату танковая бригада на тот момент насчитывала 46 танков. Фактически немцы имели более чем трехкратное превосходство в живой силе и многократное в танках.
Вот как описал происходившие на Бородинском поле бои журналист В. С. Кусов.
"На главном направлении удара немецкой мотопехоты, танков и авиации располагались подразделения 17-го стрелкового полка имени М.В. Фрунзе и батальона курсантов, дивизионы 154-го гаубичного артиллерийского полка и два противотанковых полка. Огневые позиции артиллеристов находились по обе стороны автомагистрали Минск – Москва (район деревень Верхняя и Нижняя Ельня и Артемки)…
В центре Бородинского поля заняли оборону 322-й стрелковый и 230-й запасной полки при поддержке дивизионов 133-го легкого артиллерийского, 121-го противотанкового и 154-го гаубичного полков. 12 октября в 18 часов по группам противника, попытавшимся приблизиться к передовым позициям Бородинской обороны, был дан залп из 12 гаубичных орудий – и завязалось ожесточенное сражение. Утром 13 октября после мощной артподготовки немецкой пехоте и танкам удалось преодолеть эскарп у деревни Рогачево, но их тут же накрыло пламенем из 70 огнеметов, замаскированных на обочинах дороги…
На рассвете 14 октября позиции 17-го стрелкового полка подверглись шквальной бомбежке. Фашистские самолеты волна за волной накатывались на окопы пехотинцев капитана Макадзе. Следом пошли танки, застрекотали автоматы эсэсовцев. Противник ворвался в окопы, завязалась рукопашная. Натиск немцев усиливался. Бойцы 9-й стрелковой роты 3-го батальона начали беспорядочно отходить. В этот критический миг политрук роты Г.И. Худанов, встав во весь рост, бросил клич: "Ни шагу назад!" Ценой своей жизни он привел отступающих в чувство, те стали залегать, отстреливаться; гаубицы капитана П.И. Куропятникова поставили стену заградительного огня. Атака захлебнулась. Однако противник не успокаивался. К исходу дня ему удалось прорвать оборону 17-го стрелкового полка. Снова выручили артиллеристы, взяв прорвавшихся в огневые клещи.
К вечеру разведчики старшего лейтенанта М.А. Сендерова установили, что немецкие танки сосредоточиваются в ближайшем лесу для поддержки атакующих групп пехоты с целью пробиться к трассе Минск – Москва. Назавтра рано утром силами 154-го гаубичного артполка, 2-го дивизиона 554-го пушечного полка и 4-й батареи 2-го дивизиона 11-го Гвардейского реактивно-минометного полка по лесу был нанесен мощный удар, после которого танковая дивизия гитлеровцев утратила боеспособность на весь день.
Ожесточенность сражения нарастала и на левом фланге. На окопы ползли и ползли танки, ведя за собой автоматчиков. Деревня Артемки семь раз переходила из рук в руки. Стремительно редели ряды обороняющихся: от батальона курсантов военно-политического училища численностью 700 человек осталось в живых лишь 52 бойца.
16 октября немцы возобновили атаки силами оправившейся танковой дивизии. Основной удар наносился по позициям пехотинцев, державших оборону в центре Бородинского поля. Артиллеристы капитана Зеленова подбивали танк за танком, но противник не считался с потерями, бросая в бой все новые машины. Батарейцы бились до последнего дыхания: огневые позиции доставались врагу только тогда, когда выходила из строя последняя пушка и погибал последний солдат.
Тяжелое положение сложилось в районе станции Бородино, куда также прорвались танки и автоматчики, направляясь к деревне Семеновское. 1-й батальон 322-го стрелкового полка выбил немецких мотоциклистов из крайних домов, но вскоре деревню начала бомбить авиация. Танки были остановлены артиллерийским огнем, корректировавшимся лейтенантом Лезговко с колокольни Владимирского собора Спасо-Бородинского монастыря. Завязалась яростная схватка с немецкими автоматчиками, которым удалось пробиться к памятникам Финляндскому, Измайловскому и Литовскому полкам, героически сражавшимся здесь в 1812 году.
На Бородинском поле наша 32-я дивизия стояла насмерть. Продержались не трое, а целых шесть суток! К исходу 17 октября напор вражеских сил сдерживали поредевшие подразделения 322-го и 17-го стрелковых полков, сведенные в два отряда под командованием капитана Щербакова и старшего лейтенанта Портянкина.
18 октября немцы обходным маневром прорвали оборону на другом участке фронта и вошли в Можайск. Дивизия оказалась в мешке. По приказу командующего 5-й армией Л.А. Говорова во избежание окружения ее остатки начали отводить с правого фланга Бородинского рубежа на левый берег Москвы-реки. Уже ночью мы миновали здание Бородинского музея, на стене которого комдив сделал надпись: "Мы уходим, но мы еще вернемся", – и стали переправляться через речку Колочь.
При отходе приходилось не только отбивать атаки противника, но и контратаковать его подразделения, двигавшиеся на Москву…".
А что вспоминает Отто Скорцени о тех днях?
"После Можайска сопротивление ослабло, и мы были убеждены, что в начале ноября войдем в Москву. Но произошла катастрофа: с воскресенья 19 октября начались проливные дожди и группа армий "Центр" на три дня завязла в грязи. Я получил приказ вытащить грузовики, застрявшие на "автостраде". Картина была ужасная: на сотни километров растянулась колонна техники, где в три ряда стояли тысячи машин, увязшие в грязи иногда по капот. Не хватало бензина и боеприпасов. Обеспечение, в среднем 200 тонн на дивизию, доставлялось по воздуху. Были потеряны три бесценные недели и огромное количество материальных средств".
Это воспоминания "тыловика", а не сражающегося на передовой офицера. Впрочем, писал он не только о проблемах со снабжением, но и о потерях. Причем как-то буднично и между прочим.
"С 9 октября по 5 декабря дивизия "Рейх", 10-я танковая дивизия и другие части XVI танкового корпуса потеряли 7582 военнослужащих, что составляло 40 процентов их штатного личного состава. Через шесть дней, когда наши позиции были атакованы вновь прибывшими сибирскими дивизиями, наши потери превысили 75 процентов начальной численности".
Странно, что при таких потерях Вермахта главный герой нашей книги не получил даже легкого ранения. Впрочем, 12 декабря 1941 года дивизия получила приказ начать отступление на линию Можайск – Волоколамск. Операция "Тайфун" завершилась поражением Вермахта.
"Во время отступления я замечал, что многие старшие офицеры теряли хладнокровие. Какой-то полковник махал руками и запрещал мне, несмотря на предъявленный мной приказ, отправляться с грузовиками в Волоколамск, потому что он "знал", что там уже русские. Это было неправдой. Я доехал до Волоколамска, находящегося приблизительно в 60 километрах на северо-восток от Истры, – там и в помине не было русских солдат, а дивизия "Рейх" оставалась на своих оборонительных позициях".
Ну, если "какой-то полковник" пытался запретить Отто Скорцени ехать в Волоколамск во главе колоны грузовиков, то это значит, что главный герой нашей книги сопровождал какие-то материальные ценности. Если бы в грузовиках ехали солдаты, то старший офицер не стал бы препятствовать движению.
В глубоком тылу
Пребывание главного героя нашей книги завершилось в январе 1942 года. В декабре 1941 года он попал под обстрел "Катюш", был контужен и к тому же ранен в голову. Плюс к этому у него были постоянные колики в печени. "В начале 1942 года меня эвакуировали в Смоленск, а затем очень быстро – в Вену. Мое состояние ухудшилось, и меня должны были оперировать. Пребывание в госпитале в Карловых Варах позволило тогда избежать скальпеля хирурга, под который я попал только в плену в 1946 году".
Весь 1942 год Отто Скорцени провел в глубоком тылу. Сначала в течение 6 месяцев он служил в резервном батальоне дивизии СС лейб-штандарте "Адольф Гитлер". Затем вызвался добровольцем для обучения в школе бронетанковых войск. После ее окончания его направили в дивизию войск СС "Мертвая голова", которую преобразовывали из моторизованной части в танковую. Правда, на фронт он так и не попал. "К сожалению, я до конца так и не вылечился, поэтому зимой на рубеже 1942–1943 годов моя болезнь вернулась. Командование быстро отреагировало и направило меня вновь в берлинский резервный батальон лейб-штандарте", – напишет он много лет спустя в своих мемуарах.