– Наверное, вы правы в какой-то части, но не полностью. Жизнь "Мира" на орбите продляется не механически, а после тщательного анализа. Проводится серьезная работа, накапливается техническая информация, и она весьма обширная и разнообразная. Идет постоянное обновление целевой аппаратуры. Речь идет не просто о том, что станция летает, а о том, что она работает! И это, как понимаете, очень важно.
– Можно ли сказать, что опыт всей работы на "Мире" в течение этих одиннадцати лет – это пролог к работе на МКС?
– Да. А дальше пойдет расширение и углубление того, что мы получили на "Мире". Но это будет не механическое перенесение результатов, а их тщательный анализ. К примеру, в одном случае результат хороший, а другой образец не получается. Почему? Мы увидели, что многие процессы до конца нами не поняты, не понимаем все тонкости той же кристаллизации в условиях космоса. Мы должны обобщить уже полученное, уточнить и развить теорию, и уже на новом уровне выйти на орбиту, на новую станцию. Требуется, на мой взгляд, не просто совершенствование техники, а переход на новый уровень фундаментальной науки. Сейчас идет глубокий анализ сделанного. По сути дела, необходимо провести "инвентаризацию" полученных в космосе результатов. К сожалению, об этом очень мало известно, лишь узкому кругу специалистов по той или иной проблеме. А нужна широкая и объемная информация – мы летаем в космос полвека, а зачем? Что это дало? Так что нужно остановиться и осмотреться… На международную станцию мы просто обязана прийти, вооруженные самыми последними знаниями достижений мировой науки, чтобы начать работать там уже на уровне требований ХХ1 века. Задача трудная, но выполнимая. Международная станция – это маленькая "Земля", и там будут работать представители многих стран. Надо создать там модель отношений между государствами и людьми, и уже после этого перенести их на большую Землю. Надо там научиться жить мирно и дружно, и тогда это легче будет сделать здесь.
– Вы привлекли к работе для Международной космической станции крупнейших ученых России?
– Мы учли ту критику, что раздавалась в наш адрес. Бытовало мнение, что Министерство общего машиностроения само создавало технику и само под эту технику разрабатывало научные программы и аппаратуру. Что греха таить, подобное было, и я против такого положения все время боролся. Почему Главный конструктор должен, к примеру, за руководство Гидромета и других ведомств ходить в Минфин и просить деньги на спутник "Океан"? Помните: из пролива Лонга мы выводили корабли, застрявшие во льдах?… Почему именно я должен убеждать, что такой спутник необходим?! Я считаю, что связисты должны свои деньги получить, метеорологи – свои, геофизики – свои, и они приходят к конструкторам, чтобы те сконструировали бы им спутник, который полностью удовлетворил бы их требования. Это нормальное положение дел. А у нас все было перевернуто: мол, я должен кормить свой коллектив и поэтому "напрашиваться" на изготовление спутников. А поэтому мы пытаемся вернуться в нормальное русло взаимоотношений с наукой. Обратились к академикам: определите, что нужно. И нам подали четыреста с лишним предложений. Мы создали десять секций – наблюдения за Землей, медицина, биология, астрономия и так далее. И в каждой секции рассмотрели предложения, отобрали достойные, а затем собираем всех заинтересованных и докладываем, каким образом будем реализовывать лучшее и что будем делать дальше. То есть полная открытость, и каждому предоставлена возможность отстаивать свою точку зрения.
– Нечто подобное уже существовало! Мстислав Всеволодович Келдыш однажды обратился к ведущим ученым страны и попросил их дать свои предложения по исследованию космоса. И насколько я помню, они были переданы и вам, на "Южмаш", и на фирму Королева, и Челомею. Идея у президента Академии наук СССР и Теоретика космонавтики, как тогда называли Келдыша, была очень проста – привлекайте большую науку, и тогда космические исследования будут оправданы! Фирма Янгеля, где вы тогда были, начинала серию спутников "Космос", и в основе их подготовки и запуска лежали идеи, представленные Академией. Значит, сегодня вы идете проторенными путями?
– Но на новом, современном уровне! Разница состоит в том. Что тогда была разовая акция, проведенная по инициативе Келдыша, а теперь Академия наук России и Российское космическое агентство работают на постоянной основе. И не только с нашей академией, но и с Борисом Евгеньевичем Патоном. Мы вместе очень много работали, и такую систему взаимоотношений между наукой и конструкторским бюро внедряли многие годы. И такая совместная работа очень продуктивна. Патон приезжал в Днепропетровск, мы часто выступали на президиуме Академии наук Украины. Так что опыт прошлого чрезвычайно полезен. Сегодня мы просто переходим на новый уровень работы на постоянной основе. Эпизодические контакты становятся регулярными, связь с большой наукой укрепляется… Отобранные в результате обсуждений работы "идут" на фирму, где уже проходит чисто конструкторская отработка – увязка по весам, по вибрациям, по энергетике. На мой взгляд, влияние академиков, научных работников высшей квалификации теперь на состав научной аппаратуры международной станции весьма велико. И это не может не радовать нас.
– Помню, предложений тогда Келдыш получил очень много. Но большинство из них так и не было реализовано, так как науку "отфутболивали" – получали приоритет, к сожалению, чисто политические, эффектные программы и проекты, те, о которых можно было говорить, что они осуществлены "впервые в мире"…
– Это не относится к КБ "Южное"! У нас были прекрасные отношения с наукой, и все ее требования и пожелания были выполнены – все-таки мы запустили более 300 спутников… Всю научную программу, предписываемую нам, мы всегда четко осуществляли. И в то время, когда КБ возглавлял Михаил Кузьмич Янгель, и тогда, когда я был "на хозяйстве". Честно говоря, мы этим гордимся, потому что история космонавтики – это все-таки планомерная и трудная работа, и она слагалась не только из запусков космонавтов…
– Согласен. А кстати, что вы делали 12 апреля 1961 года? И знали ли вы о подготовке полета человека?
– Знал. От Михаила Кузьмича Янгеля. Но сам я занимался в то время сугубо боевой тематикой. Кстати, в апреле я летел на Байконур. Самолет приземлился в Гурьеве. В то время там еще можно было купить игру в литровых кастрюлях… Солнечный день. И ликующее радио рассказывает о Гагарине.
– И все-таки почему "Днепр" не занимался пилотируемыми полетами?
– Занимались. Мы сделали "Блок Е". Для лунной программы… Но в то время у нас были совсем другие задачи.
– Неужели не тянуло к пилотируемой космонавтике?
– Тянуло. Но к иному, научному космосу. И мы создали у себя специальное "Космическое отделение", которое возглавил Ковтуненко. Мы свою "нишу" в ракетной технике и космонавтике нашли, но места в ней для пилотируемых кораблей не было. Правда, однажды сам Сергей Павлович Королев приехал к нам и попросил ему помочь…
Любопытный факт.
И Главный конструктор КБ "Южное" Янгель и Ковтуненко, о котором упомянул Уткин, были награждены в апреле 61-го Звездами Героя. И с ними еще сотни других ученых и специалистов. Хотя они не принимали непосредственного участия в подготовке к пуску "Востока". Это было мудрое решение: отметить в целом всю отрасль, а не только коллектив Сергея Павловича Королева.
…У нас уже был очень большой опыт – ракеты, шахты. Первый пуск из шахты, представляете?
– Об этом мы обязательно поговорим, но чуть позже. А сейчас вернемся к пилотируемым полетам…
– Я о них и говорю! У нас загрузка была колоссальная – новые ракетные комплексы, оборона страны, новые старты и так далее. Но тем не менее когда Королев попросил нас сделать лунный модуль, Янгель сразу же согласился. Он понимал, что полет на Луну одному Королеву уже не по силам. В общем, к пилотируемой космонавтике во времена Гагарина рваться мы не могли, так как не было ни сил, ни возможностей.
– Известно, что за пилотируемые полеты шла отчаянная борьба между фирмами Королева иЧеломея. Что вы об этом думаете?
– Честно говоря, я мало об этом знаю, потому что у нас были другие заботы. Позднее, когда я встал во главе КБ, тогда я приезжал к Дмитрию Федоровичу Устинову и говорил ему, что у меня не хватает сил, мол, не успеваю я и ракетами заниматься, и спутники в космос пускать. Он мне ответил: "Если завалишь космос, то я тебя накажу. Но если ты не сделаешь новый боевой комплекс, то я тебя сниму с работы!" Так что у КБ "Южное" выбора между пилотируемой космонавтикой и боевыми ракетами не было никогда – мы всегда занимались обороной страны, и это была наша главная задача… Кстати, уже в начале перестройки я пришел к Горбачеву и сказал ему, что не понимаю, почему всю "ракетную оборонку" мы собрали в Днепропетровске, ведь до нас со Средиземного моря всего восемь минут лететь… Он со мной согласился, но сделать ничего не смог.
– Все-таки в сегодняшнем разговоре я хочу ограничиться довольно узкими рамками. Понимаю, что вам "вольготнее" среди боевых машин, но тем не менее… Я прошу вас как Генерального конструктора, как академика попросить оценить тот путь, что прошла наша пилотируемая космонавтика от Гагарина и до "Мира". Как вы считаете, были ли сделаны крупные ошибки, просчеты или все-таки путь был выбран верно?
– Не хватало Научного Совета, который создан сейчас. Да, отдельные эпизодические обращения к крупным ученым были, но постоянной работы не было. Из космонавтики постепенно ушла большая наука, и это мы сейчас ощущаем. Нет координации усилий, появилась сумбурность, и не было четкого представления о том, что мы хотим получить из космоса. Нужен долголетний план научного движения в космос, он должен быть доведен до сведения широкой научной общественности, то есть открыт для притока свежих сил.
– Вы забыли сказать, что космонавтика и полеты всегда были политикой…
– Это очевидно. Да и время было такое…
– Вы встречались с Сергеем Павловичем Королевым?
– Да. Несколько раз. Он приезжал к нам агитировать Янгеля за лунный проект.
– И ваше впечатление о нем?
– Это энергичный, волевой человек… В юности я много видел фильмов, таких, как "Первая перчатка", в них "героями нашего времени" становились молодые, крепкие и могучие люди. Такими я и представлял Главных конструкторов. Так вот: Сергей Павлович полностью соответствовал этому образу. Мне это импонировало. Я наблюдал за Янгелем и Королевым, их беседой, спорами, и мне было очень интересно… То была первая встреча. Ну а другая менее приятная. Некоторые "головки", что мы делали по его чертежам, дали на складах трещины. И тут уж разговор был очень тяжелым. Но тем не менее его напористость проявилась в данной ситуации еще больше. И это опять-таки мне очень понравилось, потому что у Главного конструктора должен быть напористый характер! Он в то же время умел работать с людьми, так что напористость не перерастала в жестокость, что возможно в том положении и при той ответственности, которыми обладал Королев… А вот у Янгеля характер был совсем иным – мягким человеком. Однако это не мешало ему при необходимости быть жестким, в общем, у него были все необходимые черты, что составляют основу характера Главного конструктора. Конечно, Королев и Янгель были совсем разными людьми.
– А Челомей?
– Совсем не похож ни на Янгеля, ни на Королева! Он был более "дипломатичным", не таким открытым… Несмотря на то, что мы были с ним в разных "лагерях" и подчас между нами шла "гражданская война", но в конце концов, когда и мою машину и его приняли на вооружение, у нас установились дружеские отношения. Точнее – они наладились… А до этого трудно было. Я говорю одно, а Владимир Николаевич прямо противоположное. И каждому из нас свою правоту приходилось доказывать в жарких дискуссиях…
2
Понятие "секретность" настолько въелось в плоть и кровь того поколения, к которому мы принадлежим. Журналисту не положено было спрашивать за пределами "космической области", а конструктору надлежало отвечать в тех пределах, о которых можно писать в газете. А о чем "можно", обычно определяла "инстанция" – так именовался безликий коллектив, который якобы определял стратегию и тактику пропаганды той или иной области науки, техники и промышленности. Любопытно, что за контакт всех ракетчиков и фирм с газетчиками отвечал перед ЦК КПСС и Совмином тот же ЦНИИМАШ, которым ныне руководит Владимир Федорович Уткин.
Обычно в канун того или иного пуска сотрудники ЦНИИМАША составляли "план пропаганды". Юрий Александрович Мозжорин согласовывал его в ЦК и Совете Министров, и с этой поры сей "документ" становился Законом. Что-то делать вне этого плана не только было запрещено, но и пресекалось моментально… А потому между прессой и Мозжориным всегда возникали конфликты: нам хотелось рассказать побольше, а цензоры старались четко следовать инструкциям.
Подобные планы предусматривали "открытие" тех или иных специалистов, им разрешалось контактировать с прессой, комментировать события. И каждый раз такой список согласовывался "наверху". Естественно, Генеральный конструктор Владимир Федорович Уткин никогда в такой список не попадал, ему категорически запрещалось не только давать интервью, беседовать с журналистами, но и даже встречаться с ними! Уходили в космос спутники, созданные под руководством Уткина, но практически все двадцать лет упоминать о нем было нельзя. И, прежде всего потому, что коллектив КБ "Южное" создавал боевые ракетные комплексы.
Время прошло, но тем не менее "разговорить" Владимира Федоровича на эту тему было нелегко…
– Расскажите хотя бы в общих чертах о боевом ракетном комплексе. Ну так, чтобы нам, людям несведущим, хоть что-то стало понятным…
– Ну, во-первых, раз уж "комплекс" – значит, много всего… Ракета – это главная составляющая. Далее: стартовый комплекс, либо наземный, либо шахтный, либо морской, либо воздушный… На заре нашей техники были "идеологические споры" – что главное? Одни утверждали, что ракета – это патрон, шахта – это гильза… Что же первоисточник: шахта или ракета?
– Извечный философский вопрос: кто главнее – яйцо или курица?… Впрочем, насколько я помню, академик Глушко убеждал, что его двигатели – это телега, на которой не имеет значения, что именно поднимать в космос – человека или болванку из металла, а потому он доказывал, что именно ему, а не Королеву, принадлежит первенство в космосе…
– Мне не хотелось бы комментировать высказывания академика Глушко – то история давняя, и к ней я не имел отношения. Потому говорю о близком мне, о том, что волнует и сейчас, хотя прошло уже много лет… Итак, ракетный комплекс – сложная и многоплановая техника…
Из воспоминаний Н.С. ХРУЩЕВА:
""Семерка" запускалась со столообразного старта. Я поставил задачу перед Сергеем Павловичем: "Если наступит кризисный момент, когда нам придется использовать ракеты, то противник не оставит нам времени на подготовку. Нельзя ли что-нибуль сделать, чтобы ракета заранее находилась в подготовленном состоянии?" – "Нет, пока мы это сделать не можем", – ответил он… Свою мысль о необходимости держать ракеты в готовности я высказал и другим лицам. Она дошла через Устинова до Янгеля. Янгель тогда еще не находился на большой высоте. Но спустя какое-то время Устинов доложил, что Янгель берется сделать ракету моментального действия на кислоте, которая будет стоять на боевом взводе.
Я ухватился за это предложение. Вот как раз то, без чего мы не сможем обеспечить оборону СССР!.. Когда Янгель сообщил о том, как он считает возможным решить задачу постановки ракеты на боевой взвод, Королев вскоре узнал об этом. Он считал себя ведущим в ракетостроении. И вдруг за решение проблемы, от которой он отказался, берется еще не признанный конструктор? И Королев встретился со мной: "Прошу отдать эту ракету мне, – сказал он, – я сделаю ее на кислоте, и она будет стоять на боевом взводе даже без дополнительных направляющих устройств, которые выносятся за 500 километров от ракеты". – "Очень хорошо, делайте, – ответил я, – но только кислородную, то есть вашу же улучшенную ракету. А передать Вам ракету на кислоте, которую предложил Янгель, ему будет в обиду. Вы отказались, Янгель взялся за дело, а теперь Вы хотите все забрать в свои руки. Это невозможно. Ведь идея родилась в его бюро, пусть он и решает свою проблему. Начнется соревнование: Вы станете готовить на кислороде ракету моментального действия, а он – на кислоте".
Королев был человеком волевым, по выражению его лица было видно, что мои слова ему очень не понравились. Но он умный человек, понимал, что я говорю правильно, и согласился. Так начала решаться проблема создания боевых ракет дальнего действия, межконтинентальных…"
– Вы забыли упомянуть еще атомщиков. Они считают, что в ракетных комплексах главным компонентом является их "изделие", не так ли?
– А разве не так? Атомная бомба или спутник Земли? Ведь ракетный комплекс делается ради запуска искусственного спутника Земли, а боевой комплекс – для того, чтобы доставить ядерную боеголовку до цели. Так что споры поначалу были несколько схоластичны, потому что ракетный комплекс – единое целое. И не случайно, чтобы объединить очень разные организации, очень разные проблемы, увязать их воедино, и был создан Сергеем Павловичем Королевым Совет главных конструкторов. Это весьма оригинальная и эффективная организация, которая постоянно решала именно комплексные проблемы. Затем Совет как форма работы распространился на все ракетные объединения. Совет главных конструкторов рассматривает тактико-технические данные на весь комплекс. Искусство Генерального конструктора и состоит в том, чтобы вместе со своими смежниками умно "завязать" весь комплекс, чтобы он "заиграл". Не может быть хорошей ракеты при плохом старте и наоборот!.. Как пример хорошей работы я хотел бы рассказать о комплексе "Зенит". Ракета "Зенит" имеет автоматический старт.
– Что это такое? Полное отсутствие человека?
– Нет, почему же! Мы сидим и пьем чай, а ракета лежит в хранилище со своими спутником. Она постоянно готова поехать на стартовую позицию… Дается команда: "Завтра произвести пуск!"… А мы пьем чай…
– Не долго ли?