Разговоры с Раневской
Предисловие
Предисловия никогда не вызывали у меня интереса. Казалось, они только мешают приступить без промедления к делу. Но чувствую, на этот раз без вступления не обойтись. И если это будет не предисловие, то хотя бы уж предуведомление - когда-то такое слово имело хождение.
Одно, без сомнения, объединяет все рассказанное в книге, - она посвящена актрисе, которую те, кто видел, забыть не смогут. Актрисе, о которой при ее жизни слагались легенды, а после ее смерти ей и по сей день приписывают все новые и новые изречения, будто она не играла в кино и театре, а сидела где-то в капище и всю жизнь, как пифия, изрекала мудрые мысли и предсказания.
И не только. Об этой актрисе уже сложили и продолжают слагать десятки анекдотов, якобы случившихся с ней. Очевидно, ее характер, образ мыслей, восприятие окружающего дают повод для такого мифотворчества. И если она не стала фольклорным персонажем вроде Василия Ивановича Чапаева, то, думаю, оттого, что ее собственное творчество оказывается сильнее мифа.
Оно и сегодня покоряет новые поколения зрителей. Дети, а рядом с ними и взрослые, смотрят ее Мачеху в "Золушке" и Лялю в "Подкидыше". Дети - знакомятся, взрослые - вспоминают. Но и те и другие оказываются в плену у таланта. А позже они восхищаются Мамашей в чеховской "Свадьбе", грустят и плачут, глядя на Розу Скороход в "Мечте" или Люси Купер в спектакле "Дальше - тишина".
Все, что сыграла эта актриса, скажем, в кино, перечислять нет смысла - оно осталось не в учебниках по истории советской кинематографии, оно живо. И каждый может из него выбрать по сердцу - всем хватит.
Это актриса на все времена - Фаина Григорьевна Раневская.
Она действительно была человек необычный. Необычность ее начинается с имени-отчества. В ее паспорте значилось: "Фаина Григорьевна Раневская", но в жизни ее чаше всего называли Фаиной Георгиевной Раневской. И устно, и письменно.
- Почему? - спросил я.
- Вот уж никогда не задумывалась над этим! Называют и называют - какая разница как! - ответила Раневская, а потом добавила: - Может, мне хотят польстить? Ведь Гришка - Отрепьев, а Георгий - Победоносец!
В книге Раневская почти всегда действует под инициалами "Ф. Г." -так что между сторонниками различных вариантов ее отчества раздоров не будет.
И последнее. Книга писалась почти тридцать лет назад. Теперь она выходит дополненной. Когда печаталось первое издание, я обнаружил еще одну "Общую тетрадь" с записями бесед с Раневской. Большинство из них она отвергла. Почему так произошло, узнают те, кто дойдет до последних страниц.
"Сэвидж". В поисках дублера
- Михайлов заболел, - сказала мне Ф. Г. в трубку прерывающимся голосом.
Константин Михайлов - тот самый, которого в детстве я видел в картине "Танкер "Дербент", где он играл противного капитана с тоненькими усиками над губой. Фразу, что произносил он: "Я - романтик моря!" - мы, мальчишки, сразу запомнили и повторяли почему-то в самых неподходящих, далеких от романтики случаях.
- Михайлов заболел, - сказала Ф. Г. - Я просто теряюсь, не зная, что делать?..
Голос ее дрожал от волнения: Михайлов, тридцать лет не сбривавший тонкие усики, был единственным исполнителем роли доктора Эммета в спектакле "Странная миссис Сэвидж".
Публики на "Странной миссис Сэвидж" несть числа. Рецензии - и устные, в наше время едва ли не основные, и газетные, которых уже немало, - сделали свое дело - "Миссис Сэвидж" стала модой сезона. Среди зрителей, действительно заинтересованных новой работой Раневской, есть и такие, что считают делом престижа само присутствие на спектакле.
- Вы не видели "Сэвидж"? Вы не видели Раневскую в новой роли?! Ну как же можно так отставать от жизни! - Что страшнее этого упрека для "театрального" человека!
А попасть на спектакль в самом деле нелегко. Театральные кассиры, обрадовавшись огромному спросу, продают билеты только "с нагрузкой", зачастую двойной: на каждые два билета в "Моссовет" на "Сэвидж" - четыре в другие театры на "неходовые" вещи.
В таких условиях замена "Сэвидж" равносильна скандалу. К тому же так называемый возврат билетов в кассу при замене одного спектакля другим - явление для дирекции театра весьма неприятное. Поэтому решили во что бы то ни стало спектакль не отменять и вместо Михайлова срочно ввести другого исполнителя.
Нашли актера, молодого, неопытного, мало занятого в репертуаре. Он отважился сесть в субботу за роль, учить ее ночь, в воскресенье прийти на единственную репетицию и при этом суметь уже воспроизвести текст, изредка заглядывая в тетрадку.
А в понедельник дебютант вышел на сцену. Вышел с видом человека, испуганного насмерть. Казалось, что Доктор постоянно ждет подвоха: не только от своих пациентов, но и от своих подчиненных - обслуживающего персонала. Текст, как выяснилось, он не запомнил, путал, и актеры занялись самоспасением - другого выхода у них не было.
- И вы, очевидно, хотите знать, что они подумали обо мне после этого? - спрашивала актриса, не дождавшись вопроса Доктора.
- Да, да, - отвечал он, - хочу.
Игра в этом спектакле шла в одни ворота: кто вопросы задает-тот на них и отвечает. Бедный Доктор лишился профессиональной любознательности - он ни о чем не спрашивал. Впрочем, и при его немногословности не обошлось без "ляпов": то ли от волнения, то ли по другой причине он вдруг сказал: "Если вы хочите, то можете остаться". По залу прошел легкий смешок - публика такое не прощает.
А в общем, никто ничего не заметил. Зрители аплодировали, вызывали прекрасно проведшую свою роль Раневскую, которая выходила кланяться с глазами, полными слез. На этот раз, как она сказала, слезы - от позора, который она пережила, от сознания, что подобное может случиться в Академическом театре!
Ф. Г. вспомнила о разговоре режиссера МХАТа Телешевой со Станиславским. Телешева сообщила Константину Сергеевичу, что один из участников массовки в спектакле "На дне" заболел - у него начинался флюс, и актер просил разрешения выйти на сцену с перевязанной щекой.
- Можно ли это сделать? - спросила Телешева.
- Ни в коем случае, - отрезал Станиславский.
- Но актер не может играть без повязки, он боится застудить щеку.
- Пусть и не играет, раз болен, - сказал Станиславский.
- Мы заменим его другим исполнителем? Ведь текста у этого персонажа нет? - спросила Телешева.
- Прошу вас не делать этого. Надо заменить спектакль. Болезнь актера вполне основательная причина для этого.
Может быть, это крайность. Но в Художественном при Станиславском таковы были и отношение к искусству, и чувство ответственности перед зрителем.
- Ну хорошо, - говорила Ф. Г., - сегодня заболел один актер, а если завтра не один, а двое! Вы думаете, это кого-нибудь волнует? Ведь кроме Карташевой, играющей в очередь с Соколовой, в спектакле нет ни одного дублера. Катастрофа может разразиться каждый день. А Варпаховский - наш постановщик - заявил, что он второй состав готовить не будет. На это у него нет времени! еще бы: спать сразу с тремя - "Дни Турбиных" во МХАТе, "Оптимистическая" в Малом, Водная феерия в цирке - и при этом бегать еще к четвертой! Где уж тут найти и силы, и время?!
На следующий день Раневская пошла к главному режиссеру "Моссовета" Юрию Александровичу Завадскому: до очередного спектакля осталась неделя, а Доктора нет и не предвидится!
Как ни парадоксально, успех "Сэвидж" не столько радовал Ф. Г., сколько беспокоил.
- Мы не имеем права разочаровать публику, - повторяла не раз она. - А это так просто сделать, если зрители, наслушавшись восторженных отзывов и начитавшись хвалебных рецензий, ждут от спектакля нечто необыкновенное!
Вторым исполнителем роли доктора Эммета на художественном совете утвердили в свое время Сергея Годзи, опытного актера, много игравшего на сцене "Моссовета". Но в театре существуют свои, часто необъяснимые законы. По непонятным причинам Годзи долго не притрагивался к роли.
После понедельничных треволнений Раневская сама позвонила ему и умоляла как старого, доброго товарища ввестись в спектакль, не дать ей сойти с ума. Столь сильный аргумент заставил артиста заколебаться, но на его окончательное решение повлияли два звонка - один от дирекции, другой от главного режиссера. Тут уж кочевряжиться было невозможно.
На следующий же день приступили к репетициям. Казалось бы, угроза отмены спектакля миновала и можно оставить беспокойства. Но это театр!.. Без волнений здесь не могут. И общественность не дремлет. Инициатива Раневской с Годзи вызвала недовольство: "Затирают молодых актеров!"
Конечно, нигде, как в театре, так много не зависит от случая. Не зря же его именно в театре нарекли громким титулом "Его величество случай".
И действительно - театральные мемуары тому подтверждение, - появление по воле случая молодого актера в спектакле становилось нередко сенсацией - оно открывало новый талант. На этом, быстро набившем оскомину приеме строились почти все фильмы о скромных дебютантках или дебютантах, внезапно становящихся звездами. Правда, в этих фильмах обязательно присутствовал еще один, обязательный аспект, хорошо выраженный в нашей пословице: "Без труда не вытащишь…" Актер, неожиданно появлявшийся на сцене в главной роли, втайне грезил о ней, долго готовил ее самостоятельно или с чудаковатым режиссером, и в конце концов незапланированный дебют оказывался не столь уж случайным.
Упомянутая история с дебютом в "Сэвидж" "молодого актера", как говорится, случай не аналогичный. Актера выбрали для ввода только потому, что он оказался свободным от других спектаклей. В театре он служил давно, и, несмотря на свои сорок пять лет, все еще ходил в "молодых" - ничего значительного еще не было сыграно. Да и о Докторе он не мечтал. Предложили - попробовал, а вдруг получится?..
Актерская психология мне представляется загадкой. Во всяком случае, объяснить ее, исходя из нормальной, повседневной логики, зачастую невозможно.
Ф. Г. вспомнила, как однажды пришла на обед к Качалову. Его дома еще не было - задержался на репетиции, - Раневскую встретила его жена. Через полчаса звонок. Входит Василий Иванович.
- Очень хорошо, что пришла, - - говорит он Раневской. - Голодная? Сейчас же садимся.
Качалов поправил пенсне, подошел к буфету и налил себе рюмку.
- Ну-с, очень хорошо, хорошо.
- Вася, у тебя что-нибудь случилось? - тревожно спросила жена.
- Нет, Ниночка, ничего, все очень хорошо.
- Что хорошо?
- Сегодня Владимир Иванович Немирович-Данченко отказал мне от роли Вершинина - и это очень правильно.
- Как?! Ты не будешь играть Вершинина? Как это можно?!
- Ну что ты, Ниночка, - Василий Иванович протер пенсне, - все очень правильно. Вершинина будет играть Болдуман - он моложе меня, как сказал Владимир Иванович, а я уже не то. Ну разве можно в меня влюбиться? - он надел пенсне. - Ну, посмотри?
- Но ты же мечтал играть эту роль. Я буду звонить, я это так не оставлю, - нервничала жена.
- Ничего не надо делать, Ниночка. Пойми, все правильно: в новом спектакле Вершинина будет играть Болдуман - он моложе меня, в него можно влюбиться. Все правильно, Ниночка.
А однажды Ф. Г. в случайном разговоре вдруг сказала мне о "праве гения", которым она, к сожалению, не обладает, ибо к лику гениальных причислить себя не может.
- Свинство не позволяет, - пояснила она.
- Право гения на что? - не понял я.
- Изумительное право не играть, если актер этого не может, - улыбнулась она.
Разговор об этом зашел после одного из спектаклей "Сэвидж". Шел он с подъемом, и Раневская в тот вечер была в особом ударе. Плохо она не играла никогда. Но и хорошо - всегда по-разному.
- Не забывайте: актер - это еще и профессия, - говорила она. - Спектакль - и творчество, и работа. И хотя я не должна бежать в контору или в лавку к восьми утра и трубить там весь день с перерывом на обед, но и в театре есть свой трудовой график, в котором расписаны и репетиции, и спектакли. И этому графику приходится подчинять все. Даже если нет настроения, если болит сердце, если случайная статья в газете взвинтила нервы и работать никак не хочется, спектакль начнется в девятнадцать ноль-ноль в тот день, когда он объявлен. Регламентируемое вдохновение - для нас закономерная неизбежность. Только гении смели эту закономерность нарушать.
Ф. Г. рассказала, как однажды Федор Иванович Шаляпин вышел уже в гриме на сцену в опере "Вражья сила" Серова. Отзвучал оркестр - певец молчит. Дирижер повторил вступление еще раз, затем другой… Шаляпин обвел грустными глазами зал, покачал головой и ушел со сцены.
К нему в уборную влетел владелец оперы - Зимин:
-Федор Иванович, что же это?! Аншлаг - публика вне себя!
Шаляпин посмотрел на него и тихо сказал:
- Не могу. Тоска.
И затем обратился к секретарю с распоряжением выписать Зимину чек на покрытие убытков.
- Хорошо право гения, если оно подкрепляется чековой книжкой! -улыбнулся я.
- О, в наше время это право умерло - может быть, вместе с гениями… Я не помню случая, - продолжала Ф. Г., - чтобы спектакль отменили по моей вине. Случается, что играть не хочется, - ну вот просто нет сил выйти на сцену. И нет настроения, желания общаться с партнерами. Павла Леонтьевна Вульф меня учила: в таком случае ни за что не насилуй себя, не нажимай на педали - играй спокойно - и настроение появится. Пребывай в тех обстоятельствах, в которые тебя поставила пьеса, действуй в этих обстоятельствах, нужное творческое самочувствие придет.
Знакомство
С Раневской я встретился в ноябре 1964 года. До этого я видел ее несколько раз.
Впервые - в 1947 году на премьере "Весны" в Зеленом театре. Она, Григорий Александров, Любовь Орлова приветствовали зрителей перед началом просмотра. Ф. Г., впрочем, не приветствовала - стояла немного в стороне. Говорил Александров, затем два слова сказала Орлова ("Я счастлива снова встретиться с вами на экране", - по существу, после семилетнего перерыва - многовато для актрисы, которой перевалило за сорок и которая еще играла девушек - в "Весне", например, начинающую актрису оперетты).
Появление Раневской вызвало особый восторг. Публика аплодировала, веселилась, кричала "Муля!", Из-за этой клички и фразы "Муля, не нервируй меня!", выдуманной самой Ф. Г. и вставленной в фильм "Подкидыш", Раневской пришлось немало натерпеться: от "Мули" ей буквально не было проходу.
Премьера "Весны" прошла со средним успехом: фильм показался громоздким, утомительным, а порой (например, в бутафорских опытах с солнечной энергией) и скучным. Восторг вызвали, пожалуй, только сцены Раневской и Плятта, особенно знаменитый кульбит на лестнице, фразы Маргариты Львовны: "Я возьму с собой "Идиота", чтобы не скучать в троллейбусе!", разговор по телефону: "Скорую помощь! Помощь скорую! Кто больной? Я больной. Лев Маргаритович. Маргарит Львович".
Кстати, и этот текст придумала сама Ф. Г. Когда Александров пригласил ее сниматься в "Весне", то в сценарии Маргарите Львовне отводился один эпизод: она подавала завтрак своей знаменитой племяннике.
- Можете сделать себе роль, - сказал Александров.
Именно персонаж Раневской и оказался наиболее интересным в этом фильме. И смешным тоже. А без смеха какая комедия?!
После премьеры зрители ринулись к актерам. Меня подхватила толпа, и вдруг я увидел Раневскую. Она стояла возле машины, почти у самого парапета Москвы-реки, испуганная и чем-то обеспокоенная. Я запомнил ее глаза: они не замечали мальчишек, орущих "Муля!", а смотрели поверх толпы, словно ища спасения.
Позже я узнал (Ф. Г. рассказала об этом), что все объяснялось просто: премьера затянулась, Ф. Г. безумно проголодалась, а где-то среди зрителей затерялась ее учитель и наставник Павла Леонтьевна Вульф, с которой она собиралась ехать ужинать.
В следующий раз я увидел Раневскую лет десять - пятнадцать спустя - в радиостудии на Центральном телеграфе. Она изменилась, постарела, хотя глаза оставались такими же - большими и немного испуганными, только теперь к тому же и грустными.
Катя Дыховичная (редактор "Театра у микрофона") тогда сказала, что Раневская только что записалась в сценах из спектакля "Деревья умирают стоя". Я поздравил актрису, поблагодарил ее и выразил надежду, что мы все (рядом стояло несколько редакторов) скоро услышим премьеру этой записи. Ф. Г. неожиданно заплакала и сквозь слезы призналась, что недовольна собой, что она так мало сделала.
Я в то время работал на радио в отделе советской прозы и, набравшись смелости, предложил:
- Фаина Григорьевна, а не хотели бы вы записать что-либо из советских писателей?
- Отчего же, можно, - согласилась она. - Можно и из советских: важно, чтобы материал был для меня. Я ведь не чтица, я не умею читать, я могу сыграть рассказ, понимаете?
Любовь к Раневской зрителей известна. Слабый фильм 1963 года "Осторожно, бабушка" вышел по посещаемости на первое место только потому, что в нем играла Раневская.
Дом актера устроил ее творческий вечер. Выступал Андроников - говорил хорошо, не выпуская из рук несколько листков бумаги, - и, хотя он почти не заглядывал в них, листки эти как бы свидетельствовали о серьезности речи, ее продуманности, отсутствии "юбилейного захлеба". Ираклий Лаурсабович процитировал высказывание Рузвельта, посмотревшего в 1944 году "Мечту" (оно было напечатано в журнале "Лук"): "Мечта", Раневская - очень талантливо. На мой взгляд, это один из самых великих фильмов земного шара. Раневская - блестящая трагическая актриса".
Вечер, о котором я говорю, удивил всех. В течение трех часов мы смотрели только фрагменты из фильмов. И какие роли предстали перед нами!