Они рвались в бой, чтобы поквитаться с врагом за перенесенные пытки и унижения, за разоренные домашние очаги, за смерть родных и близких, но свои отказывали им в этом праве. Еще большим унижением и оскорблением для них явилось то, что рядом с ними на лагерном плацу и в соседнем бараке находились те, кого они люто ненавидели и презирали: власовцы, полицейские, надсмотрщики и палачи из расстрельных команд и душегубок. Здесь, на своей земле за колючей проволокой, они томились вместе: жертвы и палачи, герои и предатели. Бывшие летчики, танкисты, артиллеристы, разведчики-пехотинцы не скупились на крепкие слова и в порыве праведного гнева срывались на бездушных, как им казалось, контрразведчиков. Но эта невольная боль, которую те причиняли им, была оправданна и неизбежна…"
Но, как говорил уже упоминаемый полковник Н.В. Левшин, оперативникам, занимающимся розыском, на СПП и в ПФП с учетом массовости и поджимающих сроков проверок не так-то просто было отделить патриота от предателя, агента абвера или гестапо от честного человека.
Безусловно, сказывалась на качестве проверок наша ментальность с ее наиболее острыми гранями - бюрократизмом и непрофессионализмом. Следует заметить, что в ЧК в это время вместо выбитых на фронтах зрелых армейских контрразведчиков пришли молодые строевые офицеры, недавно покинувшие передовую. Они видели зверства фашистов и предателей, поэтому с понятным недоверием, а зачастую и враждебностью смотрели на тех, кто не один год провел в плену, работал на заводах и фабриках в Германии и таким образом остался в живых.
Этим неопытным оперработникам такие граждане виделись недостойными снисхождений и служили основанием для выдвижения обвинений в измене Родине.
Центр в лице руководства ГУКР СМЕРШ НКО СССР и его 2-го отдела внимательно следил за этой работой, посылая спецгруппы из числа опытных работников главка для проведения инспекционных проверок и оказания помощи периферийным работникам. На места периодически направлялись обзоры, директивы и аналитические Справки, в которых Москва требовала повышения качества фильтрационной работы, исключения фактов очковтирательства и формализма в служебной деятельности.
Настоящие патриоты, ущемленные в своих правах, нередко жаловались высоким властям на военных контрРазведчиков и следователей за беспредел и необъективность в расследовании их дел, находясь в ПФЛ, СПП и ПФП.
Среди них был и полковник в отставке Евгений Степанович Березняк - прототип героя романа Юлиана Семенова "Майор Вихрь" и одноименного фильма. Его подвиг был оценен только через шестьдесят с лишним лет. Он стал Героем Украины. Бывший офицер ГРУ Генштаба, заброшенный в составе разведывательно-диверсионной группы (РДГ) под кодовым названием "Голос" в район Кракова для спасения его от уничтожения немцами путем подрыва большого количества взрывчатки.
При приземлении он и его радистка были задержаны гестапо, но им чудом удалось спастись. Задание командования он выполнил. После окончания командировки его собирались представить к высшей награде Родины - званию Героя Советского Союза, но когда руководство Управления разведки 1 - го Украинского фронта получило от Евгения Степановича рапорт о том, что он побывал в гестапо, отношение ко всей группе резко изменилось. Вместо награждения его с радисткой направили для проверки в лагерь НКВД № 174, расположенный в Подольске. По иронии судьбы, когда проходил Парад Победы на Красной площади, они с радисткой грузили уголь под охраной автоматчиков. Вскоре, проверив материалы, их освободили при активном вмешательстве руководства ГРУ Генштаба ВС СССР.
Были и такие казусы. Люди пытались достучаться до высокопоставленных чиновников и даже жаловаться Верховному главнокомандующему. Иногда это помогало. Так, бывшая военфельдшер М.П. Пузанова в письме Сталину просила, чтобы следователи ускорили разбирательство по ее делу.
"Если я виновата, - писала она в Москву, - то пусть меня предадут справедливому суду, а если нет - пусть командование направит меня на фронт, где я могу принести пользу Родине…"
12 августа 1943 года ее письмо поступило в особый сектор ЦК ВКП(б), а уже 14 августа было переадресовано в секретариат НКВД СССР и оттуда направлено в ГУКР СМЕРШ НКО СССР. Работу по письму взял под личный контроль заместитель начальника главка генерал-лейтенант П.Я. Мешик. 17 декабря 1943 года начальник ОКР СМЕРШ спецлагеря № 174 докладывал ему, что "Пузанова М.П. в порядке фильтрации нами проверена и направлена работать на завод № 684 г. Подольска".
30 ноября 1944 года из спецлагеря № 283 на имя И.В. Сталина поступило письмо от бывшего советского военнослужащего Г.Я. Сычева. Вот текст его обращения:
"Верховному Главнокомандующему Маршалу Советского Союза товарищу СТАЛИНУ Иосифу Виссарионовичу.
От бывшего Военнослужащего СЫЧЕВА Георгия Яковлевича.
По социальному происхождению я сын крестьянина-середняка. По социальному положению служащий - учитель (н.с.ш.). Рождения 1911 г., уроженец с. Шаблыкино, Шаблыкинского района, Орловской области. С 1923 года по 1931 год обучался в советских школах и в результате получил образование и звание народного учителя.
С 1931 г. по 1941 г. работал учителем и директором Н.С.Ш. В 1941 г. 29 июня был мобилизован на фронт. Будучи на фронте 6 месяцев (258-я стрелковая дивизия), Лопал в окружение, а потом в плен. Через четыре дня из немецкого плена я сумел уйти. Но ввиду того, что линию Фронта было пройти невозможно - пришлось идти на родину, которая была оккупирована немцами.
Поэтому с ноября 1941 года по 16 августа 1943 года пришлось жить на родине. 16 августа 1943 г. наша местность была освобождена, и я Шаблыкинским РВК Орловской области был мобилизован на фронт для продолжения срока службы. Но на основании существующего приказа я Орловским пересыльным пунктом был направлен на госпроверку с содержанием при лагере НКВД СССР № 283. И вот с 13 августа 1943 года и по настоящее время я нахожусь на госпроверке при вышеуказанном лагере и до сего времени еще не проверен.
Считаю, что отдел контрразведки при лагере НКВД № 283 до сего времени не занимался госпроверкой по отношению ко мне. Это я подтверждаю тем, что за этот период (13 месяцев) я ни одного раза не допрошен. Об этом я писал рапорта: на имя начальника лагеря, на имя полковника госбезопасности и, наконец, на имя наркома внутренних дел СССР, но ниоткуда не получил никакого ответа. Так сколько же времени можно проходить госпроверку?
Прошу Вас, Иосиф Виссарионович, оказать свое содействие, чтобы ускорить госпроверку по отношению ко мне и допустить на фронт.
Сычев Г.Я.".
В дело вмешалось руководство ГУКР СМЕРШ. Через месяц заместитель начальника лагеря № 283 подполковник Шухман доложил в Центр, что проверка Сычева затягивалась в связи с тем, что в 1937 году он арестовывался и был судим на пять лет лагерей за контрреволюционную деятельность. Но в настоящее время в ходе агентурной разработки прямых свидетельств его преступной деятельности не получено. Окончательный вывод был таков: "Основания для ареста Г.Я. Сычева не имеется".
Таких заявлений было множество, и по ним быстро принимались объективные решения. А тем временем с Запада все шли, ехали и летели репатрианты. Всю эту огромную работу органы СМЕРШа осуществляли в тесном взаимодействии с Управлением уполномоченного СНК СССР по делам репатриации и заграничными рези-дентурами 1-го Управления НКГБ СССР и ГРУ Генерального штаба ВС СССР.
Кончалась "горячая" Вторая мировая война, и начиналась не менее жестокая Третья война - "холодная", в водоворот которой были втянуты практически все союзнические страны. Росло взаимное недоверие между вчерашними братьями по совместной борьбе против немецкого фашизма, а новые страдания ложились на головы простого народа. Руководители купались в роскоши и неприкосновенности.
Тысячи русских, украинцев, американцев, англичан с нетерпением дожидались возвращения на родину, но оно затягивалось по разным причинам. Недавние жертвы гитлеровского режима снова оказывались заложниками своих политиков.
"Помню, - говорил уже упоминаемый Н.В. Левшин, - все чаще мы получали информацию о фактах вербовки спецслужбами Франции, США, Великобритании и поверженной Германии наших граждан, склонения их к невозвращению на Родину, сокрытия предателей - карателей, пособников фашизма и их агентов…"
Об одном из них речь пойдет ниже.
Конец финского агента
Это произошло на скромном, но ставшем легендарным Карельском фронте (КФ), образованном еще в августе 1941 года с целью обеспечения северного стратегического фланга обороны на севере страны. Он три с половиной года сдерживал врага в полосе военных действий протяженностью более 1600 км. Из всех советских Фронтов именно КФ действовал самое продолжительное время. Командовал им с сентября 1941-го по февраль 1944 года генерал-полковник В.А. Фролов. Эстафету него принял генерал армии К.А. Мерецков, которому 26 октября 1944 года было присвоено звание Маршала Советского Союза. В подчинении фронта находился Северный флот.
Надо отметить, что на Параде Победы в 1945 году сводный полк Карельского фронта шел первым. Это был единственный фронт, на одном из участков которого (в районе Мурманска) немецко-фашистские войска так и не смогли нарушить государственную границу СССР. С тех пор, по традиции, на Парадах Победы 9 Мая знамя КФ несут первым среди знамен фронтов.
Октябрь сорок четвертого в Финляндии выдался холодным. В конце месяца ударили крепкие морозы, сковавшие реки льдом. Повышенная влажность пронимала до костей советских военнопленных в лагере № 2 в Карвиа.
Это случилось 17 октября 1944 года. После захвата лагеря советскими воинами начальник УКР СМЕРШ Карельского фронта генерал-майор Алексей Матвеевич Сиднее направил в лагерь группу офицеров-оперработников для изучения контингента.
Освобожденные военнопленные бросились навстречу освободителям. Но вскоре эйфория сменилась скепсисом - в штабной барак потянулась медленно продвигаемая змейка унылой очереди вчерашних военнопленных.
Наши солдаты радовались приближающейся победе. Ловко усевшись на пеньке, молодой солдат пел под нехитрые гитарные аккорды:
По карельским лесам и болотам, По вершинам заснеженных гор С боем движется наша пехота Защищать край лесов и озер…
Песня доносилась и в штабной барак.
Дождавшись своей очереди, бывший рядовой армейской разведки Стариков робко вошел в комнату. За столом сидел с красными от усталости глазами лейтенант госбезопасности. Рядом с ним лежала стопка папок.
Внимательно взглянув на вошедшего, лейтенант предложил ему сесть.
- Кто вы?
- Стариков Илья Сергеевич.
- Когда и как вы попали в плен? - задал в который раз уже ставший привычным вопрос молодой лейтенант.
- 14 октября 1941 года я в составе разведгруппы отправился в тыл противника за "языком". Пройдя нейтральную полосу, на первом рубеже обороны противника мы наткнулись на засаду. Я был ранен и таким образом оказался в плену. Работал и в каменных карьерах, и на лесоповале, все время приписанным к лагерю № 2 в Карвиа. Но я не сломался, выстоял, а поэтому готов с Оружием в руках мстить врагу. Мстить за поруганную и разоренную Отчизну, - бойко, с пафосом отвечал вошедший мужик.
"Шустер уж больно, - подумал лейтенант. - Такие бывают или герои, или антигерои".
После опроса Старикова направили для дальнейшей проверки на сборно-пересыльный пункт (СПП) в Ивановскую область. На новом месте он быстро освоился и уже надеялся, что его призовут в армию, где он может "лицом к лицу встретиться и посчитаться с фашистами". А счет к ним, похоже, у него был особый.
Но вместо того, чтобы поскорей попасть в армию, ему предстояла еще одна встреча. На этот раз его визами в кабинете СПП был представитель УКР СМЕРШ Московского военного округа старший оперуполномоченный капитан Махотин, располагавший уже к тому времени первичными данными о предательстве проверяемого. Он зачитал ему, это было 30 ноября 1944 года, постановление на арест.
★ ★ ★
Капитан Махотин понимал, что для дальнейшего развития дела нужна солидная свидетельская база, тогда появятся и улики. И вот первая удача - он нашел сослуживца Старикова по 1941 году. Это был чудом уцелевший после тяжелого ранения помкомвзвода Воронин. Он рассказал о "геройстве" той вылазки наших разведчиков, наткнувшихся на неприятельскую засаду, где Стариков добровольно перешел на сторону врага - практически бросил товарищей в бою.
Капитан вскрыл еще одну "нестыковку". По рассказам Старикова, он "весь плен валил лес и корчевал пни в лагере № 2". Но на самом деле туда его доставили финны незадолго до прихода советских войск. Он мало распространялся о прошлом, и часто его видели возле административного барака. Лагерное начальство почему-то благосклонно относилось к новичку и не направляло его на тяжелые работы.
Махонин снова и снова просматривал материалы захваченных лагерных архивов, а также финских разведывательно-диверсионных школ в городах Рованиеми и Петрозаводске. Время было далеко за полночь. От перечитанных сотен дел и бессонницы слипались глаза, хотелось спать - усталость валила с ног. Он несколько раз на мгновение проваливался в неглубокое состояние сна и тут же просыпался. И вдруг его как будто что-то кольнуло. Он встрепенулся, еще раз перевернул прочитанный лист. Неровно скачущие и прыгающие буквы на серой бумаге из донесения финского агента "Сергея" показались ему знакомыми.
"Где-то я уже видел этот почерк… Но где, где? - взволнованно спрашивал сам себя капитан. - Неужели в одном из дел, которые в сейфе?" Сонливость как рукой сняло. Он вскочил со стула, нашел дело Старикова и, словно боясь спугнуть удачу, медленно раскрыл обложку дела № 19950 и с облегчением вздохнул. Автобиография и анкета были написаны тем же почерком, что и агентурные сообщения-доносы "Сергея".
Даже без графологической экспертизы было ясно, что изменник Стариков и агент финской разведки "Сергей" - одно и то же лицо.
На следующий день Махонин приготовился к серьезному психологическому эксперименту. На столе среди прочих дел он отдельно положил серый клочок бумаги с доносом агента "Сергей". Заполняя очередной протокол допроса, он словно машинально отодвинул от себя убийственную для Старикова бумагу. Махонин внимательно наблюдал. Стариков вначале охотно отвечал на вопросы, а потом, когда его взгляд встретился с этой уликой, словно остолбенел. Стал заикаться и даже какое-то время не мог произнести ни слова, словно впал в ступор. Он побледнел, на лбу показались капельки холодного пота. Стариков с ужасом глядел на ненавистный ему и теперь предательский клочок бумаги.
Постепенно придя в себя и поняв бессмысленность дальнейшего запирательства, он стал проклинать себя за трусость и каяться за согласие работать агентом финской разведки среди своих соотечественников.
И здесь он слукавил - предавал наших патриотов не только в Карвиа. Его маршрутировали по другим лагерям. Но зачем? Ответ на этот вопрос тоже скоро нашел Махонин в архивных документах Петрозаводской разведшколы, попавших к тому времени в руки контрразведчиков Управления СМЕРШ Карельского фронта. В ходе изучения их выяснилось, что Стариков был не только осведомителем, но и агентом-вербовщиком. Вместе с финским разведчиком капитаном Паатсало он разъезжал по лагерям, втирался в доверие к узникам и склонял отдельных сломленных военнопленных к сотрудничеству с вражеской разведкой. Только в одном Паркинском лагере военнопленных в сентябре 1942 года он завербовал 22 агента.
После окончания разведывательно-диверсионной школы в Петрозаводске 6 сентября 1942 года в составе группы Линдимана он был заброшен в тыл советских войск, под Мурманск. В течение семи суток группа вела разведку и совершала диверсионные акты на железной Дороге. На обратном пути группа попыталась захватить "языка", но безуспешно. Линдиман был ранен в ногу, по- этому пришлось спасаться бегством.
"Вот уж действительно, никогда столько не лгут, - Махонин вспомнил слова Отто фон Бисмарка, - как во время войны, после охоты и до выборов".
Оперативники и следователи до мельчайших подробностей восстановили путь падения предателя и цепь совершенных им преступлений.
Вылазку Старикова в тылы Красной Армии финские разведчики оценили по достоинству и в феврале 1943 года направили набираться опыта в другой школе диверсантов близ города Рованиеми. Именно здесь под руководством обер-лейтенанта Койла, закончившего одну из лучших школ абвера в лагере "А" в местечке Вяцати в Латвии, Стариков усиленно занимался спортом, лыжной подготовкой, стрельбой и совершенствовался в подрывном деле.
В апреле 1944 года он вместе с завербованными им агентами вновь забрасывается в тыл наших частей фронта, где совершает подрывы товарных поездов и поджоги армейских складов, убийства советских военнослужащих. На этот раз группа благополучно добралась в свои шпионские пенаты.
29 января 1945 года Махонин получил ответ на свой запрос из Кандалакшского горотдела НКГБ по Мурманской области, где подтверждался факт подрыва поезда в период деятельности группы Старикова в этом районе.
В конце оперативной разработки под воздействием неопровержимых доказательств предатель признался, что финны ему ставили ряд дополнительных разведывательно-диверсионных задач, которые он не успел выполнить по независящим от него причинам - слишком стремительно наступали войска Карельского фронта.
На имя начальника ГУКР СМЕРШ НКО СССР генерал-полковника B.C. Абакумова руководством военной контрразведки Московского военного округа была отправлена шифротелеграмма о разоблачении местными армейскими чекистами предателя и агента финской разведки Старикова - "Сергея".
Махонин был доволен своей работой, и ему вдруг подумалось:
"Наказанный преступник - это пример для всех негодяев; невинно осужденный - это вопрос совести всех честных людей. Мы вытащили такую занозу, которая бы в дальнейшем мешала жить нормальным людям. Подлость и трусость имеют обыкновение проявляться и в будущем".
Итак, предатель не сумел проскочить через густую сетку оперативного "сита" и получил за свои злодеяния по заслугам.
Постскриптум
Работая над вышеупомянутой главой о разоблачении агента финской разведки Старикова - "Сергея", автору этой книги попался в руки материал по Рованиемской шпионской школе. Очерк подготовлен был Тимофеем Анисимовичем Чижевским - сотрудником СМЕРШа, фронтовым другом по Балтике, Эстонии и Карелии генерал-майора Николая Кирилловича Мозгова, о котором писалось уже в книге "СМЕРШ в бою". Об операции по внедрению Т.А. Чижевским своего разведчика в эту финскую разведшколу хорошо был осведомлен и его сослуживец полковник в отставке А.К. Соловьев, который тоже делился некоторыми подробностями.
Короткий очерк в книге А. Бондаренко и Н. Ефимова - "На острие" оставил и сам участник тех событий ТА Чижевский.
Оказалось, что в начале 1942 года сотрудниками Особого отдела 14-й армии был подобран разведчик -26-летний радиоинженер из Смоленска Олег Константинович Сожинский с целью внедрения в Рованиемскую школу, птенцы которой часто надоедали армейским контрразведчикам.