В ходе победоносного завершения этой операции было только подобрано с полей сражения более 140 тысяч убитых непрошеных гостей. А скольких врагов Сталинградская земля не показала, спрятанных в осыпавшихся траншеях и погребенных под обломкам обрушившихся стен зданий в городе. В плен попало более 91 тысячи человек, в том числе свыше 2,5 тысячи офицеров, а также 24 генерала.
Допрос подходил к концу. Полковник, хлебнувши горячего чая, стал уже успокаиваться. Но вдруг из чемодана военный контрразведчик высыпал на стол документы - тетради и фотографии. Бойе напрягся и задрожал - понимал, что последуют вопросы, на которые нужно будет честно отвечать. Он, конечно, мог слукавить, но его бы сразу же разоблачили документы, писанные собственной рукой, и фотодокументы.
Немец, наверное, проклинал себя за ту тщеславную мысль, толкнувшую его в эпистолярном жанре обратиться к потомкам в ходе событий на оккупированных территориях Украины и России, где его подчиненные не сражались, а хозяйничали и упивались властью. Да, он со своими палачами из 134-го пехотного полка больше воевал с мирным населением, чем с бойцами Красной Армии. "Дранг нах Остен" хотелось запечатлеть в мельчайших подробностях, показав в них степень личного участия в завоевании жизненного пространства Третьему рейху.
Капитан Федоров придвинул лампу поближе к документам и стал внимательно, сначала молча, пробегать по строчкам.
"По всей видимости, он знает немецкий язык, - подумал Бойе. - Да, вопросы неизбежны".
Тетради составляли своеобразный дневник полковника. Это был материал для готовой пропагандистской книги, которая встретила бы одобрение самого Геббельса. На каждой обложке его записей красовался отрезок боевого пути части с одной и той же надписью - "История 134-го пехотного полка, или Борьба немецкого мастера против Советов".
Документы же штаба и вся канцелярия давно сгорели или остались лежать вместе с ее обитателями под кирпично-бетонными развалинами школы. Вот что писал полковник в своей книге:
"…проезжаем старую немецкую границу. Мы в Польше. Везде видим евреев. Уже давно пора, чтобы эта страна перешла в порядочные руки империи.
…22 июня полк занимает укрепления, еще одна ночь, и тогда начнется невиданная борьба порядка против беспорядка, культуры против бескультурья, хорошего против плохого. Как мы благодарны фюреру, что он вовремя заметил опасность. Еще только одна ночь!
За рекой Буг стоит враг. Стрелки часов медленно движутся. Небо розовеет. Три пятнадцать! Ударила наша артиллерия. Огонь ведется из сотни стволов. Передовые группы бросаются в лодки и переправляются через Буг. Бой начался! Неожиданный удар удался - другой берег наш! Звучат выстрелы. Здесь горит дом, там соломенный стог. Первое сопротивление сломлено. Теперь вперед, дальше!"
Пройдет всего месяц и тон несколько поменяется. "Мы все удивлены, как выглядит Россия. У многих пропала надежда на хлебный рай на Украине. Мы возмущены тем, что увидели в этом "раю" Советов. Полное бездорожье. Крытые соломой глиняные домишки с маленькими окошками. Кроме полуразрушенной халупы, пары курей и одной свиньи, крестьянин ничего не имеет. И это называется рай Советов?!"
С другой стороны, все большее изумление вызывало у Бойе растущее сопротивление советских воинов. Особенно ночные атаки окруженцев, не желающих сдаваться на милость оккупантам и делающих все возможное, чтобы вырваться.
А вот к концу 1941 года от былой уверенности у автора дневника не остается и следа:
"…противник укрепляется. Продвижение все ухудшается. Мы застреваем по колено в грязи. Машины и повозки безнадежно вязнут или скатываются на обочину. Днем и ночью слышны крики и ругань…"
Военный контрразведчик перестал читать дневниковые записи, затем тряхнул бумажный пакет, и оттуда посыпались черно-белые фотографии разных размеров. В них кровавые сцены: горящие дома, отрубленные головы, повешенные на деревьях и телеграфных столбах, разрушенные церкви, истерзанные тела мирных граждан, массовые сцены расстрела цивильных в затылок, штабеля из трупов, полевые крематории, работающие на срубленных деревьях, и прочее варварство.
- Это не я, это не я, эти все фотоматериалы принадлежат обер-лейтенанту Эверсту… это он, - скороговоркой бубнил испуганный полковник.
- Кто такой Эверст?
- Офицер отдела пропаганды 44-й пехотной дивизии.
- Где он сейчас находится? - спросил Федоров.
- Он погиб под обломками дома… Его накрыла обрушившаяся стена…
Но профессиональная интуиция армейского чекиста подсказывала, что Бойе явно неравнодушен к "коричневым" взглядам и соответствующим оценкам происходящих событий. Поэтому Федоров продолжал допрос, но немец полностью отвергал все обвинения и всячески отрицал свою причастность к преступлениям, бесстрастно запечатленных объективом фотокамеры на фотобумаге.
Материалы на немецкого полковника Бойе оперативники доложили начальнику Особого отдела НКВД Южного фронта генерал-лейтенанту Николаю Николаевичу Селивановскому. Он приказал взять пленного фашиста в глубокую оперативную разработку.
В лагере Бойе вел себя тихо, дружественных контактов с соплеменниками не завязывал. Старался не вступать в дискуссии на политические темы, хотя демонстративно подчеркивал, что политика слишком важное дело, чтобы доверять ее политикам. Его сослуживцев по 134-му полку оперативники не обнаружили.
Но на просочившиеся слухи о некоторых успехах немцев на фронтах Бойе с нескрываемой радостью среагировал молниеносно. Он заявил одному из немногих солагерников, которому, наверное, доверился:
"С этим сбродом вскоре будет покончено! Нельзя терять веру в себя и Германию… мы должны победить, а победителя никто не спросит, правильно он воевал или нет, правду он говорил или тоже нет…"
Один из агентов из числа немцев заметил, что Бойе боится за тексты своих дневниковых записей.
Вскоре - это было 26 сентября 1943 года - контрразведчики СМЕРШа получили информацию, что полковник с 1936 по 1938 год служил командиром батальона СС в Гамбурге. Это лишний раз убедило чекистов, что они ведут работу в правильном направлении, что перед ними убежденный нацист.
И вот, наконец, удача. В нескольких лагерях для военнопленных, в частности в № 27 и 171, были установлены сослуживцы Бойе по 134-му пехотному полку - бывший командир первого батальона майор Эбергард Поль и унтер-офицер из второго артдивизиона Пауль Сухич.
Показания обоих заставили старшего оперуполномоченного капитана Сергея Савельева и начальника отдела УКР СМЕРШ Южного фронта подполковника Федора Пузырева вернуться к дневнику и перечитать его страницы более внимательно.
Из дневника полковника Бойе:
"Рай Советов… Что мы видим в раю Советов? Народ не имеет религии и души. Церкви разрушены и служат амбарами. Культуры не видно и следа. У каждого из нас лишь одно чувство - это счастье, что фюрер решил радикально изменить эту порочную систему. Победа, сохрани нашего фюрера!.."
Из протокола допроса Пауля Сухича:
"…в 15–20 км от города Дергачи, в населенном пункте, название которого не помню, по приказу полковника Бойе все население было согнано в синагогу. Последняя была заминирована и взорвана вместе с находившимися там людьми.
…13 июля в населенном пункте Несолонь, 30 км восточнее Новоград-Волынского, полковник Бойе приказал взорвать церковь.
…Приблизительно в первой половине августа 1941 г. по дороге Круполи - Березань, в 10 км от станции Березань, был сожжен совхоз и расстреляно более 300 военнопленных Красной Армии, среди которых большинство были женщины. Полковник Бойе еще кричал: "Женщина с оружием - это наш враг…"
Из дневника полковника Бойе: "…нечасто выпадали выходные дни в войне против Советов. Но после горячих боев около Юровки, Почтовой и на юго-западной окраине Киева принимаем выходные, как лучшие дни. Как быстро, в шутках, забываются упорные бои. Теплое августовское солнце светит с неба. Все ходят в спортивных брюках. Солдаты занимаются заботой о желудке. Это удивительно, сколько может переварить солдатский желудок. Утки, курицы и гуси - ничто не может скрыться. Их ловят. Гоняют и стреляют…"
Из протокола допроса обер-лейтенанта Пауля Сухича:
"…В первой половине августа около города Киева полковник Бойе разъезжал по полю на своей машине и стрелял по военнопленным из винтовки, то есть охотился на них. Убил лично сам десять человек. Данный факт также видел я…"
Из дневника полковника Бойе: "Наступление на Дубно. Невыносимо жжет солнце. Золотистый урожай на полях. Как хорошо в пшеничном поле! В бесконечных рядах через пески Волыни продвигаются серые колонны. Песок, как мука, попадает в сапоги и делает невыносимым каждый шаг. Пот ручьями течет по лицу и телу. Пересохло во рту. Воды! Воды! Но ничто не может задержать нас! Ни жара, ни песок, ни пыль и ни пот. Мы все дальше и дальше продвигаемся на восток…"
Из протокола допроса майора Эбергарда Поля: "…в городе Дубно 134-й полк захватил в плен много русских танков и четыре танковых экипажа. По приказу полковника Бойе они были расстреляны. Солдаты в городе занимались грабежом мирного населения. По его приказанию все памятники, статуи, бюсты советских руководителей уничтожались личным составом…"
Из дневника полковника Бойе:
"Шоссейная дорога на север. Коммунизм за все годы существования ничего не делал, кроме уничтожения Европы, и в первую очередь Германии. Везде мы видим огромные укрепления, казармы и казармы. Длинные колонны военнопленных встречают нас. Азиатские лица смотрят на нас. История потеряла свой ум! Чтобы эти орды победили нас?!."
Из протокола допроса обер-лейтенанта Пауля Сухича:
"…Около села Круполи, у озера в камышах, по приказанию полковника Бойе было расстреляно пять комиссаров. Это лично видел я, находясь с одним сержантом из нашей роты на охоте в этих камышах. Там же, название населенного пункта я не помню, лично полковник Бойе расстрелял офицера, который прятался в стоге сена. Для демонстрации этот труп лежал непогребенным. Среди солдат ходили разговоры, что труп принадлежал работнику ГПУ. Раньше в укрепленном пункте Янов, за рекой Буг, за укреплением из бетона была построена группа из командиров и красноармейцев Красной Армии, приблизительно 20 человек. Полковник Бойе приказал их расстрелять…"
Теперь у чекистов на основании буквально кровоточащих записей в дневнике и показаний свидетелей - сослуживцев были основания подозревать полковника Бойе в совершении тяжких преступлений. Но он на допросах упорствовал, пытаясь все и вся отрицать. Больше того, он стал, спасая свою шкуру, строчить доносы на своих командиров.
Первой мишенью стал генерал-фельдмаршал Паулюс: "…я познакомился с генерал-фельдмаршалом Паулюсом еще до войны на маневрах. Тогда он был генералом и начальником штаба танкового корпуса. Здесь, в лагере, его все уважают и почитают. На политические темы он вообще не разговаривает, так как считает, что его подслушивают. Фельдмаршал никогда и ничего не предпримет против Германии и ее правительства. К "Союзу немецких офицеров" его никогда нельзя будет привлечь. Это он расценивает как предательство…"
Но у военных контрразведчиков было другое мнение, поэтому на этот донос они никак не среагировали. Тогда Бойе стал сдавать своих соплеменников чуть рангом пониже, чем генерал-фельдмаршал, не исключая генерал-полковника Штреккера. Он даже попытался сыграть роль наводчика в поиске кандидатов на вербовку. Бывший полковник буквально заваливал контрразведчиков своими письмами-наводками "на нелояльных СССР немецких офицеров и генералов".
Предлагал свои услуги в работе по сбору доказательств в их преступной деятельности. В очередных доносах о своих начальниках он писал:
"…генерал Штреккер раньше многих других офицеров стал придерживаться национал-социалистических взглядов. Он против "Союза немецких офицеров" и никогда и ничего не предпримет против Германии. К деятельности в плену его привлечь нельзя".
"…генерал Дебуа (непосредственный начальник Бойе - генерал-лейтенант. - Авт.) - убежденный националист-социалист и противник "Союза немецких офицеров". Но он не верит в военную победу Германии, и его можно привлечь к сотрудничеству".
Но приближался конец войны, а с ним и долгожданная Победа. Активней заработали отделения Государственной комиссии по вскрытию злодеяний фашистов. Большую работу в этом деле проводили и военные контрразведчики СМЕРШа. В одном из Актов говорилось:
"…Южнее села Выдумка Ровенского района, в 500 метрах в лощине песчаного карьера, обнаружено два кострища, возле которых находились три больших пятимиллиметровых листа железа и девять рельсов. Указанное железо и рельсы обгорели во время сжигания людей. Помимо костров на расстоянии 30 метров имеется яма размером в квадрат 6 метров и 3 метра глубиной, которая наполовину наполнена человеческим пеплом и недогоревшимк костями".
Допрошенная в качестве свидетельницы жительница села Несолонь Михайловская показала:
*В июле 1941 года командир полка полковник Бойе лично расстрелял моего мужа за связь с партизанами. Кроме того, по его приказанию были сожжены дома многих жителей".
Житель этого же села Оскиренко подтвердил, что "в июле 1941 года по приказу полковника Бойе также были сожжены церковь и 12 жилых домов, а жители села убегали в лес, преследуемые немцами…"
Оперативная разработка голубоглазого монстра продолжалась более четырех лет, и вот 29 декабря 1947 года военный Трибунал вынес вердикт. Бойе был осужден на 25 лет лишения свободы. Спасла ему жизнь отмена в Советском Союзе смертной казни, которую он явно заслуживал.
В поисках предателей
Заканчивалась война… Стиснутый губками мощнейших огненных тисков, с запада англо-американскими союзниками, а с востока частями Красной Армии, вермахт катастрофически сжимался. Вместе с гитлеровской военщиной убегало в сторону Берлина и предательское отребье - полицаи, старосты, агенты секретных служб, шпионы, диверсанты и террористы.
Теснимые частями регулярных армий и партизанами, они надеялись отсидеться в германской глубинке, а затем податься куда-то дальше, путая даже на чужбине свои следы отхода. На каждом из них была кровь преданных наших людей.
На органы военной контрразведки была возложена эта тяжелая ответственная работа, которую со временем назовут фильтрационной. Как уже говорилось, в органах ГУКР СМЕРШ НКО СССР фильтрацию бывших военнопленных и репатриантов координировал 2-й отдел, возглавляемый опытным военным контрразведчиком, профессионалом высокого уровня полковником С.Н. Карташовым.
Нужно сказать, что первичная проверка бывших советских военнопленных проводилась на армейских сборно-пересылочных пунктах (СПП) и фронтовых проверочно-фильтрационных пунктах (ПФП).
Со слов ветерана войны, специалиста в этой области полковника Н.В. Левшина, в ходе фильтрации военным контрразведчикам приходилось часто осуществлять личный досмотр и отбирать письменные объяснения об обстоятельствах попадания в плен и нахождения в лагерях военнопленных. Затем проводился опрос без заполнения опросных листов и анкет.
В основном такие лица находились в СПП и ПФП от пяти до десяти суток. При получении в ходе опросов и допросов противоречивой информации в ответах организовывалось их агентурное изучение. На каждое проверяемое лицо заводилось фильтрационное (учетное) дело, а в отношении подозреваемых во враждебной деятельности оформлялось дело-формуляр. К нему наряду с анкетными данными приобщались материалы агентурно-оперативного, оперативно-технического изучения и внутрикамерной разработки такого гражданина.
Большинство советских военнослужащих после завершения проверки на СПП и ПФП направлялось на пополнение частей действующей армии. А вот те, кто не прошел "сито" контрразведки СМЕРШ - подозреваемые в сотрудничестве с гитлеровскими спецслужбами, совершившие военные преступления и запятнавшие себя службой в гитлеровской армии и частях "Русской освободительной армии" (РОА) генерала А.А. Власова, - становились объектами серьезной контрразведывательной работы по ним.
По результатам фильтрации бывших военнопленных управления СМЕРШ фронтов ежемесячно направляли отчеты в ГУКР СМЕРШ НКО СССР. Завершалась оперативная работа во фронтовых проверочно-фильтрационных лагерях (ПФЛ) и специальных лагерях НКВД. В случае получения на проверяемое лицо серьезных оперативных материалов к работе сразу же подключались следственные работники.
О масштабности этой работы говорят цифры. Так, за период с 1 февраля по 4 мая 1945 года в десяти СПП УКР СМЕРШ 3-го Украинского фронта было проверено в общей сложности 58 686 человек. Из них 16 456 человек - бывшие солдаты и офицеры Красной Армии, а 12 160 человек - советские граждане призывного возраста, угнанные противником на работы в Германию.
После проверки все они были призваны в армию полевыми военкоматами и направлены в воинские части; 1117 граждан других государств были репатриированы на родину, а 17 361 человек, не подлежащий военному призыву, возвратился к себе домой. Тех же, кого задержало "сито" фильтрации - подозреваемых в сотрудничестве с гитлеровскими спецслужбами, лиц, совершивших военные преступления, а также запятнавших себя Службой в гитлеровской армии и частях РОА, - их оказалось 378 человек, - проверяли более глубоко с подключением следователей.
А вот другой пример.
Только за один месяц, май 1945 года, управлениями контрразведки СМЕРШ 1-го, 3-го Украинских и Ленинградского фронтов было выявлено и разоблачено 159 агентов гитлеровских спецслужб. Кроме того, за этот же период арестовано 667 лиц, служивших в фашистской армии и частях РОА.
Но на незримых фронтах войны с гитлеровскими спецслужбами органы СМЕРШа тоже несли потери. В результате провалов зафронтовых агентов те из них, кто избегал смерти и не стал на путь предательства, оказались в тюрьмах и концлагерях. После вступления в войну союзников и освобождения ими оккупированной гитлеровцами территории Западной Европы часть этой агентуры оказалась в числе интернированных. Союзное командование не спешило их возвращать на родину.
Спецслужбы США и Великобритании развернули активный поиск бывших агентов советской разведки и контрразведки. О работе по освобождению и репатриации наших граждан на родину с иллюстрацией конкретных примеров глубоко и ярко написал ветеран войны генерал-лейтенант в отставке А.И. Матвеев в своей книге "1418 дней и ночей Великой Отечественной войны".
Как справедливо отмечалось в одном из альманахов о работе СМЕРШа, подготовленном к 60-й годовщине победы в Великой Отечественной войне:
"Неизмеримо сложнее оказалось вести фильтрационную работу среди своих. Для бывших командиров и бойцов Красной Армии, испытавших горечь поражения первых месяцев войны, проведших в лагерях долгие месяцы унизительного плена, но не дрогнувших и сохранивших верность Родине, изнурительные, с пристрастием допросы смершевцев казались оскорбительными и несправедливыми. Это "чистилище" явилось для них не меньшим испытанием, чем фашистский плен.