Я вовсе не считаю, что все должны любить стихи, или музыку, или живопись, вообще - искусство. Вырицкая старуха, разводящая под своим окном цветы, может не знать ни одного стихотворения, но она ближе к поэзии, чем многие, в том числе некоторые поэты. Вот моя любимая мысль, которой я дорожу и которую часто повторяю: поэзия разлита в самой жизни; ощущение такое, что кто-то позаботился о том, чтобы набегали на берег морские волны, шумела листва, сверкали звезды над головой. Для одного из нас смысл жизни заключается в любви, для другого - в любимой работе, для третьего - в осмыслении происходящего, для четвертого - в накоплении земных благ, для пятого - в Боге и т. д. Но есть смысл, открывающийся время от времени всем, даже самым скучным людям, объединяющий всех - поэтический смысл жизни. А поэт занят тем, что закрепляет его в слове.
10 ноября 2006 года
Батя, брось жезло!
Исполнилось 425 лет с того дня, как Иван Грозный не убивал своего сына.
Русская история имеет две версии: русофильскую и русофобскую. Промежуточная, то есть объективная, при нашей жизни вряд ли будет написана.
Согласно русофобской, базирующейся на сообщении папского нунция Антония Поссевино, Иван Грозный разозлился на царевича и смертельно ранил его. Причиной ссоры был якобы непотребный вид невестки - между прочим, уже третьей по счету (если Иван Грозный за 54 года жизни вступал в брак семижды, то Иван Царевич за свои 27 лет женился три раза и вряд ли остановился бы на достигнутом). Елена Шереметева, вишь ты, попалась царю на глаза неподпоясанной. Он ее прибил, сын вступился, перепало и сыну; бабы русские живучи, а сын через три дня помер. Согласно другой версии, Иван Васильевич сам пылал болезненным любострастием к третьей жене Ивана Ивановича, сыну это не понравилось, и произошла знаменитая ссора, описанная в хрестоматийной песне Юрия Коваля:
"- Меня ты предал супостату!
Стал отвратительным козлом!
- Прошу вас, жезл поставьте, тату!
Отец, не балуйтесь жезлом!".
Третья версия конфликта изложена в так называемом Втором архивном списке Третьей Псковской летописи: ливонцы осадили Псков, Иван Васильевич не спешил на выручку псковитянам, а Иван Иванович, напротив, настаивал на скорейшем их освобождении; Грозный, и без того обозленный военными неудачами, тут же засветил ему посохом в висок.
Версия об убийстве Ивана Ивановича подтверждается косвенным сообщением Мазуринской летописи, в которой, впрочем, вместо конкретики пышная метафора: царь Иван посохом своим стряс с древа спелый плод. Стряс посохом плод и убил посохом сына - согласитесь, разные вещи. Тем не менее интеллигенция, ненавидящая деспотизм, за эту версию усердно ухватилась; Карамзин ее не оспаривал, А.К.Толстой в ней не сомневался, Репин увековечил ее в картине, для которой позировали два других либеральных интеллигента: художник Мясоедов (для потрясенного отца) и писатель Гаршин (для удивленного сына). Понятное дело, все эти люди были русофобы.
Русофильская версия истории выглядит иначе: старший сын Ивана Грозного скончался вовсе не в Опричной, а в Александровской слободе, что за 100 верст от Москвы; никакой необходимости везти тяжелораненого по ноябрьской распутице на такое расстояние не было; Иван Иванович болел давно - даже отписывал монастырям земли за поминание, - и царь никак не ускорял его кончины, разве что спорил иногда, но в семье чего не бывает. Прямых свидетелей роковой ссоры, сами понимаете, не было, так что "опять эта проклятая неизвестность". Что до свидетельств Поссевино, так в чем можно верить католику, ненавистнику России?! У нас практически все ключевые события истории имеют двоякий вид - в зависимости от степени патриотизма и православности комментатора: например, царевич Димитрий то ли сам упал на ножик, то ли его извел злобный Годунов, этот Берия при Грозном, попытавшийся устроить запоздалую либерализацию. Поскольку старший сын Ивана Грозного давно болел, он вполне мог сам упасть виском на посох, и даже неоднократно. Тогда крепкий государственник, строитель властной вертикали, собиратель русских земель, без пяти минут канонизированный Иван Васильевич Грозный вообще ни в чем не виноват - подумаешь, стоял близ сына с посохом, делов-то.
По всей вероятности, Иван Грозный в самом деле не убивал своего сына - точно так же, как и Борис Годунов не подсылал злодеев к маленькому царевичу. Правду мы узнаем вряд ли, и не в ней сейчас дело. А дело в том, что именно эти две версии укоренились в народном сознании. Это же сознание припечатало клеймом сыноубийцы царя Петра Великого, народная любовь к которому сильно преувеличивалась советской историографией, - правда, вина Петра более очевидна, чем преступление Ивана, и свидетелей было побольше. И Сталин в народной памяти остался сыноубийцей - даром что одним очень нравится приписываемая ему фраза "Мы рядовых на генералов не меняем", стоившая жизни Якову Джугашвили, а другим она кажется откровенно людоедской. Как бы то ни было, Сталин ничего не сделал для того, чтобы спасти сына из плена: одни говорят - высокая принципиальность, другие - давняя ненависть к сыну от первого брака.
Этот миф о диктаторе-сыноубийце, повторявшийся трижды, очень даже неслучаен. В диктатуре есть нечто - не то чтобы самоубийственное, а именно сыноубийственное: ревность к наследнику, страх перед будущим, твердое понимание, что преемник обречен не столько укрепить, сколько разрушить созданное тобой. Вечно-то ни одна диктатура не стоит. Диктатор обречен ненавидеть любых конкурентов в борьбе за трон - в том числе и тех, кто обязательно его сменит по праву рождения. Вот почему российское фольклорное сознание, точное в диагнозах, с великолепным постоянством приписывает диктаторам ненависть к сыновьям.
Сын в таких случаях выступает проекцией России - такой России, какую диктатор отстроил. "Я тебя породил, я тебя и убью" - слова другого абсолютного диктатора (правда, семейного), обращенные к другому сыну. Поистине Гоголь гениально чувствовал русское сознание: кто другой угадал бы, что настоящий тоталитарий - всегда сыноубийца?!
Так что если бы даже Иван Грозный и не убивал своего сына, ему это обязательно приписали бы.
Парадокс в ином: версия о сыноубийстве широко гуляла по России еще в 1582 году. В Псковской летописи об этом так и сказано: "глаголют". Глаголали, шептались, писали в летописях - но терпели; про Петра тоже все понимали - и опять терпели; а в случае со Сталиным - даже и гордились. Вот, мол, сына на генерала не сменял! И про Бульбу писали восторженные сочинения: сына не пожалел ради Отечества, отомстил за предательство! Что, сынку, помогли тебе твои ляхи?! Не сказать, чтобы сыноубийство считалось таким уж тяжким грехом Ивана Грозного; старший его сын был сущий зверь, таким его рисует и А.К.Толстой в "Князе Серебряном", так что, может, правильно сделал? В знаменитом фильме о Петре I (1939) убийство Алексея выступает даже своеобразной доблестью. Ведь он расшатал бы русскую государственность! - которая после Петра, заметим кстати, и так очень быстро расшаталась… Словом, именно сыноубийство - непременный атрибут местной крепкой власти - считается грехом малым и почти простительным. Это, наверное, потому, что льстит народному самоуважению. Вот, мол, не только нас морил - но и сына не пожалел!
Не сказать, чтобы эти версии приближали власть к народу. Скорее они возводят народ в сан царского сына. И это такая честь, за которую не жалко и посохом по балде.
20 ноября 2006 года
Колыбельная для Крошки Ру
Андрею не спится. Он кряхтит, демонстративно вертится и всячески пытается оторвать меня от компьютера, на котором я писал совершенно другую колонку. Эту я написал уже постфактум.
- Что, сон не идет? - говорю я наконец.
- Не идет, - с готовностью отвечает он. - Я думаю, он застрял в пробке. Ехал, ехал и застрял. На Третьем кольце.
В свои восемь лет он с поразительной легкостью импровизирует любые сказки, полные современных реалий. Еще минут десять он выстраивает разные версии - сон торопился, его остановили за превышение, он хочет дать взятку, у него нет денег - откуда у сна деньги? Ведь это детский сон, он про всякие глупости, а не про доллары…
- И что? - спрашиваю я, не отрываясь от компа. - Он все еще не приехал?
- Полсна приехало, - говорит Андрей, - а полсна еще едет. Расскажи сказку!
- Лучше ты мне расскажи, - говорю я с тоской. - Я сегодня весь день рассказываю сказки, в основном про стабилизацию.
- Хорошо! - восклицает он, радуясь, что можно не спать. - Один мальчик попал на необитаемый остров!
- Как он туда попал-то?
Необитаемый остров - любимая тема. После компьютерного квеста "Таинственный остров" попадание на затерянный атолл, полный тайн, - заветная мечта.
- Ну… допустим, он летел. И упал. Или плыл и вот выплыл.
- Хорошо, допустили. И что он стал делать?
- Он… он пошел искать пресную воду. И нашел. Там в центре была пресная вода. И повсюду плоды. Он съел плоды и захотел сделать лодку.
- Чем он будет ее делать?
- У него есть инструменты. А если у него нет инструментов, он может купить. Он может зайти на планету ру и купить. Как ты покупал косилку, помнишь?
- Помню, - сказал я. - Хорошо. А сделать каменный топор ему типа слабо?
- А зачем ему каменный топор? Он может купить нормальный. И пилу.
- Очень хорошо, - согласился я. - Он заходит на сайт топор ру и покупает топор, потом берет пилу ру…
- Лучше пилу ком, - сказал Андрей. - Мы купили тогда пилу, а она тупая, помнишь? Или даже пилу де, немецкую. Как у соседа.
- Но хотя бы топор может быть ру?
- Это да, это пусть.
- О'кей, он купил топор ру и пилу де. И как он будет строить лодку?
- Он еще купит гвозди, - подумав, сказал Андрей. - Надо зайти на гвозди ру.
- И молоток ру.
- Молоток ру, да. А еще лучше он бы зашел на сайт ремонт ру и нанял рабочих.
- Каких рабочих? - все-таки я не был готов к такому повороту сюжета.
- Молдаванских, - сказал Андрей. - Или украинских. У нас какие ремонт делали?
- Молдаване, - вспомнил я. - Два кандидата физических наук.
- Ну вот, он их выпишет, и они быстро построят лодку. Он бы сам построил, но он же не умеет. Это целое дело, а он еще во втором классе. Она должна быть большая, потому что океан. Там на ремонте ру должны быть объявления. Или еще на каком-нибудь сайте, я не знаю. Например, рабочий ру.
- Он бы лучше туземцев нанял, - сказал я. - Зачем молдаване будут отнимать рабочие места у туземцев? ДПНИ заругается.
- Что такое ДПНИ? - быстро спросил ребенок.
- Это тебе рано знать. Меньше знаешь - крепче спишь. Людоеды местные, короче.
- Ты все забыл! - обиделся Андрей. - Этот остров необитаем!
- То есть абсолютно?
- Абсолютно. Нет, он может, конечно, кого-то выписать. Он может зайти на зверьки ру и выписать какую-нибудь зверюшку.
- Слушай, - не выдержал я. - Откуда ты знаешь все эти сайты?!
- Саша покупал хомяка, - простодушно признался Андрей. - Ему через час привезли. Папа на него ругался, но куда деваться, если привезли? Они открывают дверь - а там: превед, хомяг!
Он залился простодушным смехом.
- Но ты-то ничего не покупаешь? - спросил я дрожащим голосом.
- Нет, я только смотрю. У меня же уже есть хомяг. Ну вот, а потом он может выписать каких-нибудь людей. И телевизор.
- А куда он воткнет телевизор?
- Есть с батарейками. На горбушке ру. И людей, только надо подумать откуда. Можно зайти в чат кроватка ру и сказать: ребята, я на необитаемом острове, вот мои координаты. Обязательно кто-нибудь поедет.
Хорошо, что этому островному мальчику не пришло в голову зайти на сайт девочки ру и выписать кого-нибудь оттуда. Все-таки у меня растет славный, чистый ребенок.
- Андрей, - сказал я вкрадчиво, - все это чудесно, но подозреваю, что топор и пилу ему придется делать самостоятельно. И гвозди тоже. И забивать их самому. Потому что на необитаемом острове, Андрей, нет интернета!
- То есть как? - спросил он после паузы.
- А вот так! - торжествовал я. - Это же необитаемый остров, сын! Там не может быть компьютера по определению!
- А зачем компьютер? - спросил он снисходительно. - Можно же по мобильному выйти! Мобильный-то он не утопил, верно?
И он показал мне, как выйти по мобильному.
Этому поколению никогда не придется забивать гвозди. Главное, чтобы у них не отняли мобильники.
- Ладно, - сказал я. - Спи ру. Иначе по попе ру прилетит шлепок ком.
- Такого сайта нет! - гнусно захихикал он. - И попы ру нет!
- Откуда ты знаешь?
- Я проверял, - сказал он гордо. - Еще когда ты в прошлый раз пообещал.
4 декабря 2006 года
Рецессивная Россия
Называться патриотом и националистом в России становится опасно: у власти дошли наконец руки до Бориса Миронова, чьи перлы широко тиражировались каких-нибудь пять лет назад. Предлагаю патриотам тонкий эвфемизм, с помощью которого можно надежно замаскироваться, и никто ничего не докажет. На выборы надо идти под названием "Рецессивная Россия". Под знамена этого движения можно привлечь массу народу - в том числе сторонников суверенной демократии, поскольку она в общем сводится к тому же. Я вообще думаю, что идея рецессивности окажется близка сегодняшней России. И звучит красиво, и Запад не догадается.
Суть же в следующем: еще в 1927 году в знаменитой книге "Что нам в них не нравится" антисемит-теоретик Василий Шульгин писал об опасности русско-еврейских браков. Русские, утверждал Шульгин, в таких браках утрачивают свои черты: они подавляются "юдаистскими", более резко выраженными. Шульгин генетики не знал, не то непременно вспомнил бы, что бывают признаки доминантные, а бывают рецессивные, подавляемые при воспроизводстве. Допустим, карие глаза - доминантные, а зеленые - рецессивные, и у кареглазого отца от зеленоглазой матери все равно родится ребенок с шоколадной радужкой. Рецессивность можно воспринимать как особый извод духовности: вот, мы самые хрупкие и уязвимые, кто только над нами не доминирует… Согласимся, что идея национального превосходства отрицает идею конкуренции: мы настолько хороши, что доказать этого не можем. Это, собственно, и не доказывается: предложено верить на слово.
Сама идея конкуренции невыносима русскому патриотическому сознанию. Пример: китайцы предлагают выслать в Нижний Новгород несколько тысяч своего населения для вспашки пустующих, зарастающих и необработанных земель. Валерий Павлинович Шанцев вроде бы и не против, но местное население встает стеной: их же потом не выгонишь! Пусть земли зарастают крапивой и осотом - лишь бы не китайцами! Другой пример: стоит азербайджанцам или иным инородцам приехать в Москву, а чеченцам - в Кондопогу, а грузинам, допустим, в Вологду - как они тут же захватывают все местные казино, рынки и рестораны, заставляя русских трудиться на себя. Они же насилуют русских женщин. Возникает естественный вопрос: что делают в это время сами русские? Почему они не захватывают собственных рынков и позволяют насиловать собственных женщин? (О том, как они фактически попустительствуют этому процессу, подробно рассказано в повести В.Распутина "Дочь Ивана, мать Ивана".) Видимо, сама идея конкуренции с гастарбайтерами невыносима для русского сознания, поэтому выход тут один - не пускать гастарбайтеров в Россию вообще. Россияне не могут и не должны ни с кем соревноваться, поскольку соревновательность претит национальному характеру; более того - в процессе конкуренции утрачиваются какие-то национальные качества, без которых этот характер рассыпается.
Как ни странно, это убеждение присуще не только консерваторам и охранителям, но и либералам. Именно этого корня была знаменитая идея отделения Чечни по Тереку с сооружением тщательно охраняемой границы, а лучше бы великой кавказской стены. И пусть они там живут как хотят и нас не трогают! К сожалению, эта идея была по природе глубоко рецессивна, ибо война, хотим мы того или нет, - конкуренция. Чеченцы вдобавок вовсе не намеревались ограничиваться независимостью - им хотелось большего, и рецессивность в этом вопросе только поощрила бы их к расширению собственной территории. Практика 1996–1999 годов успела это неоднократно доказать, хотя либеральные сторонники рецессивности и уверены до сих пор, что в 1999 году на Россию напал не Басаев, а Березовский. Кстати, сетования на засилье инородцев среди олигархов тоже свидетельствуют о глубокой рецессивности отечественного сознания: русским никто не мешал, Потанин и Хлопонин тому порукой. Но, видимо, обогащение по олигархическому сценарию вело бы к утрате национальной идентичности. Национальная же идентичность эта сводится к довольно простому дискурсу: "Мы самые бедные, добрые и несправедливо обиженные, мы не хотим ничего предпринимать ради изменения этого положения, ибо это несовместимо с нашей духовностью, - и (следите за рукой, тут переход) именно поэтому мы сейчас всех просто убьем!".
Как ни грустно - никакого другого дискурса придумать нельзя, потому что жизнь есть борьба и единственной альтернативой конкуренции становится именно убийство всех остальных по любимому народному принципу "Всех убью, один останусь!" или столь же всенародно популярному "Первый парень на деревне, а в деревне один я". Этим же нежеланием конкурировать объясняется и уникальное сочетание сентиментальности и зверства в любом тоталитарном дискурсе, а в русском особенно - потому что уж больно наглядно: такие-то мы кроткие, всякий-то нас обидит! Поэтому соревноваться на равных мы не способны, и если к нам полезут с добром - не пустим, а если с мечом - угробим. На восприятие всего мира как арены нормальной, равноправной и где-то даже доброжелательной конкурентной борьбы, какая идет, допустим, у японцев с американцами, Россия категорически не способна: весь мир только и ждет, как бы нам навредить. То-то мы все и щетинимся.
Той же рецессивной природы - нежелание пустить в Россию папу римского. В Турцию ему можно, к африканским дикарям - запросто, но православие оберегает свои канонические территории, полагая, что единственная забота папы римского - отхватить их и срочно обратить в католичество. Нормальное соревнование с католичеством представляется православию чем-то греховным и оскорбительным - здесь господствует тактика запрета, осуждения, анафемствования; это же касается церковного осуждения любых экспортных зрелищ, будь то концерт Мадонны или невинная гастроль Копперфильда (последнего, если помните, причислил чуть ли не к магам сам о. Тихон Шевкунов). Запрет подается как охранительная мера, даже как сбережение народной нравственности - ибо предоставить народу право решать самому, что ему интересно и полезно, чревато полной победой бесовщины. Ведь народ наш рецессивен, слаб и усваивает только то, что ему разжевано и в рот положено, и лучше бы при закрытых дверях, чтобы не отвлекался на прочие продукты.