То есть английский документ осени 1943 года вроде бы работал – немцы вступили в контакт с союзниками, и те сразу же известили об этом русских. При этом Гарриман фактически сыграл роль "Юстаса". Полнотой же ситуации владел московский "Алекс", которым в данном случае можно было считать Молотова.
Итак, "Юстас"-Гарриман запрашивал о точке зрения Советского правительства по этому вопросу. И в тот же день "Алекс"-Молотов сообщил ему, что мы не возражаем против переговоров с генералом Вольфом в Берне, с тем, чтобы в них приняли участие офицеры, представляющие Советское Военное Командование.
В качестве отступления от строго документированного рассказа сообщу, что, хотя в информации "Юстаса"-Гарримана – в отличие от информации "Юстаса"-Штирлица – швейцарский резидент Управления стратегических служб США Аллен Даллес не фигурировал, какое-то отношение к ситуации он имел.
Ряд авторов приписывает Даллесу, уже давно обосновавшемуся в Берне, чуть ли не инициативу переговоров и, во всяком случае, активное в них участие.
Имеет место разнобой и в дате первого контакта. Черчилль в мемуарах сообщает, что Карл Вольф, "командующий войсками СС в Италии" установил связь с американской разведкой ещё в феврале 1945 года. Кто-то относит дату первого контакта Вольфа с союзниками, устроенного через папу Пия XII, на 6 марта 1945 года. Но всегда упоминается именно Даллес, а уж затем – офицеры штаба Александера.
Причём, несмотря на то что вся эта коллизия марта 1945 года получила потом название "Бернского инцидента", местом первой личной встречи Даллеса и Вольфа некоторые авторы (тот же Черчилль, например) называют почему-то Цюрих, а не хорошо освоенный Даллесом Берн. Возможно, так и было – разведка всегда дело тонкое, а уж в шашнях Даллеса, впервые оказавшегося в Берне в 1916 году, сам чёрт мог ногу сломать, если у него (у чёрта) не было соответствующей формы допуска.
Впрочем, роль Даллеса так или иначе могла быть лишь подсобной, а не основной уже потому, что с Вольфом обсуждались ведь не разведывательные вопросы и не перспективы той или иной спецоперации, а вопросы войсковые: или капитуляции немцев в Северной Италии, или – не исключено – фактического пропуска их через фронт союзников для переброски на Восточный фронт. В подобных переговорах ключевые роли могли играть только штабные войсковые офицеры, а не мастер "плаща и кинжала" Даллес, в военных делах мало чего соображавший.
Черчилль называет английского и американского начальников штабов в Казерте генерала Эйри и генерала Лемнитцера, которые, по его утверждению, 15 марта 1945 года тайно направились в Швейцарию и 19 марта встретились с Вольфом.
Как обстоятельства встреч и переговоров, так и их хронология в разных источниках разнятся, что и неудивительно. Во-первых, как уже было сказано, шашни и плутни затевались непростые, и они нуждались в прикрытии. Во-вторых, читателю нелишне, пожалуй, будет знать, что при работе с историческими источниками нередко получается так: исходная документальная или иная историческая информация имеется в одном лишь открытом источнике – не всегда точном. А все остальные "источники" – это лишь некритическое воспроизведение авторами книг первоисточника. И тут несложно напутать даже без злого умысла.
Однако с уверенностью можно предполагать, что в Берне имели место быть весьма конкретные переговоры с обсуждением очень конкретных взаимных условий, а не просто "посиделки" Вольфа с союзниками на тему о желательности-де немецкой капитуляции, как это позднее утверждали и Рузвельт в посланиях Сталину, и Черчилль в мемуарах.
И обсуждения были явно непростыми. Черчилль позднее передавал свой разговор на "бернскую" тему с генералом Эйзенхауэром и писал, что последний якобы заявил, что "опасался, что если бы русских привлекли к обсуждению вопроса о капитуляции вооружённых сил, находившихся под командованием Кессельринга ( Вольф представлял в Берне его, а отнюдь не СС. – С.К ), то проблема, которую он ( Эйзенхауэр. – С.К. ) сам мог бы урегулировать в течение одного часа, возможно, затянулась бы на три-четыре недели".
Заявление и наглое, и лживое. Почему-то союзники, даже игнорируя русских, не смогли урегулировать эту проблему ни в течение одного часа, ни даже за три-четыре недели – если верить Черчиллю в том, что начало контакта надо относить к февралю 1945 года.
Собственно, союзники не "урегулировали" эту проблему вообще!
Нет, это были переговоры, а не просто обсуждение неких общих виртуальностей – как это заявляли две англосаксонские трети "Большой тройки". Если бы всё обстояло так, два занятых высших союзных штабника не хлебали бы киселя в Швейцарии в военное как-никак время.
Похоже, Вольф требовал пропуска войск, англосаксы – капитуляции, и в итоге стороны не столковались.
Вернёмся, впрочем, от предположений к точным фактам.
12 марта 1945 года Москва выразила желание принять участие в переговорах с Вольфом совместно с союзниками. А 16 марта "Юстас"-Гарриман передал в "Центр", то бишь – в НКИД СССР, что правительство США отказывает советским представителям в праве на участие в переговорах в Берне.
В тот же день в посольство США в Москве и далее в Вашингтон ушла ответная телеграмма из советского "Центра", то бишь – из НКИД СССР. "Алекс"-Молотов извещал "Юстаса"-Гарримана, что отказ США "явился для Советского правительства совершенно неожиданным и непонятным с точки зрения союзных отношений между нашими странами".
Ввиду этого мы не давали своего согласия на ведение переговоров в Берне и настаивали на том, чтобы уже начатые переговоры были прекращены.
Мы также настаивали на том, чтобы вообще была исключена возможность ведения сепаратных переговоров одной или двумя союзными державами без участия третьей союзной державы.
21 марта 1945 года "Юстас"-Гарриман откликнулся новым письмом, где утверждал, что "Советское правительство неправильно представляет себе цель контакта в Берне между немецким генералом Вольфом и представителями фельдмаршала Александера".
22 марта 1945 года Молотов ответил:
...
"…в данном случае имеет место не неправильное представление о цели контакта и не недоразумение, а нечто худшее… в Берне в течение двух недель за спиной Советского Союза, несущего на себе основную тяжесть войны против Германии, ведутся переговоры с представителями германского военного командования, с одной стороны, и представителями английского и американского командования – с другой. Советское правительство считает это совершенно недопустимым…"
В книге Семёнова этот текст подан как результат сообщений в Москву "Юстаса"-Штирлица, но, как видим, Москву информировал – вынужден был информировать – "Юстас"-Гарриман.
И тут в дело пришлось обоюдно вступить "артиллерии" самого крупного калибра – 25 марта 1945 года Сталин получил очередное личное и строго секретное послание президента Рузвельта – весьма пространное, – где Рузвельт многословно и путано пытался объяснить необъяснимое – свой отказ в участии в переговорах наших представителей.
Сталин не был бы Сталиным, если бы не разобрал "аргументы" Рузвельта "по косточкам", причём, я догадываюсь, не без некоторой, глубоко скрытой, но несомненной иронии. И Сталин не оставил от этих "аргументов" ничего.
Его обстоятельный ответ, тоже полностью посвящённый переговорам в Берне, был датирован 29 марта 1945 года и начинался так:
...
"Я разобрался с вопросом, который Вы поставили передо мной в письме от 25 марта сего года, и нашёл, что Советское правительство не могло дать другого ответа после того, как было отказано в участии советских представителей в переговорах в Берне с немцами…
Я не только не против, а, наоборот, целиком стою за то, чтобы… ускорить капитуляцию…
Но я согласен на переговоры с врагом по такому делу только в том случае, если эти переговоры не поведут к облегчению положения врага, если будет исключена для немцев возможность маневрировать и использовать переговоры для переброски своих войск… на советский фронт…
…К Вашему сведению должен сообщить Вам, что немцы уже использовали переговоры с командованием союзников и успели за этот период перебросить из Северной Италии три дивизии на советский фронт…"
Рузвельт тут же взвился! Уже 1 апреля 1945 года он, беря функции "Юстаса" на себя, направил Сталину ещё одно пространное послание, где особенно упирал на то, что "не может быть и речи о том, чтобы вести переговоры с немцами так, чтобы это позволило им перебросить куда-либо свои силы с итальянского фронта".
Рузвельт заявлял Сталину, что его-де (Сталина) "сведения о времени переброски германских войск из Италии ошибочны".
Сталин ответил 3 апреля 1945 года достойно и по существу. Он писал:
...
"Вы утверждаете, что никаких переговоров не было ещё ( Рузвельт в послании от 1 апреля утверждал, что имели место лишь контакты, но не переговоры. – С.К. ). Надо полагать, Вас не информировали полностью. Что касается моих военных коллег, то они, на основании имеющихся у них данных, не сомневаются, что переговоры были и они закончились соглашениями с немцами…
Я думаю, что мои коллеги близки к истине…"
К сожалению, я не могу приводить здесь эти взаимные послания полностью, однако заинтересованный читатель сам может ознакомиться с ними в советских изданиях переписки Сталина с Рузвельтом и Черчиллем (например, неполное издание 1957 года, содержащее, однако, весь "штирлицевский" сюжет, было издано Политиздатом вполне массовым тиражом в 150 тысяч экземпляров).
Тем не менее, я могу однозначно утверждать, что упрёки Рузвельта относительно недобросовестности информаторов Сталина, высказанные в очередном послании Рузвельта Сталину от 5 апреля, касаются не информации о переговорах в Берне (как это подано у Семёнова), а информации относительно переброски немецких войск из Италии на советско-германский фронт. Рузвельт действительно писал в конце своего послания от 5 апреля:
...
"Откровенно говоря, я не могу не чувствовать крайнего негодования в отношении Ваших информаторов, кто бы они ни были, в связи с таким гнусным, неправильным описанием моих действий или действий моих доверенных подчинённых".
Но он имел в виду заявления Сталина о переброске войск из Италии, и я не исключаю, что лично Рузвельт был искренен в своём негодовании, однако Сталин и его информаторы были здесь ни при чём. Рузвельту осталось жить всего ничего – вскоре его уберут по причине исчерпания его полезности для Золотой космополитической элиты мира. И шашни с немцами велись, скорее всего, действительно за спиной Рузвельта. А информаторами Сталина, видимо, были швейцарские информаторы типа Рудольфа Ресслера – "Люци", но отнюдь не "семёновский" Штирлиц.
Это о них Сталин писал Рузвельту в ответе от 7 апреля 1945 года:
...
"Что касается моих информаторов, то, уверяю Вас, это очень честные и скромные люди, которые выполняют свои обязанности аккуратно и не имеют намерения оскорбить кого-либо. Эти люди многократно проверены нами на деле".
Далее Сталин приводил пример явной дезинформации о передислокации немецких войск, полученной советским Генштабом от генерала Маршалла. Союзники указывали одно направление удара немцев, а реально они ударили в районе озера Балатон – я об этой коллизии уже говорил и ещё раз напомню, что Сталин писал Рузвельту 7 апреля 1945 года о том, что командующему 3-м Украинским фронтом маршалу Толбухину удалось избегнуть катастрофы и разбить немцев наголову в районе озера Балатон в том числе благодаря разведывательной информации информаторов Сталина.
"Таким образом, – писал по этому поводу Сталин, – я имел случай ещё раз убедиться в аккуратности и осведомлённости советских информаторов".
Последняя точка в "бернском инциденте" была поставлена практически одновременно со смертью Рузвельта. 13 апреля 1945 года Сталин получил последнее послание президента, где тот писал:
...
"Благодарю Вас за искреннее пояснение советской точки зрения в отношении бернского инцидента, который, как сейчас представляется, поблёк и отошёл в прошлое, не принеся какой-либо пользы.
Во всяком случае не должно быть взаимного недоверия, и незначительные ( угу! – С.К. ) недоразумения такого характера не должны возникать в будущем. Я уверен, что когда наши армии установят контакт в Германии и объединятся в полностью координированном наступлении, нацистские армии распадутся".
И в тот же день, 13 апреля, Сталин направил новому президенту США Гарри Трумэну соболезнование "по случаю безвременной кончины Президента Рузвельта".
"Юстасы" сделали своё дело, "Юстасов" можно было убирать. А бернский инцидент к середине апреля 1945 года действительно поблёк и отошёл в прошлое – со дня на день ожидалось начало штурма Берлина силами трёх русских фронтов.
Этот инцидент отошёл в прошлое, однако, вопреки уверениям Рузвельта, он принёс уже ту пользу, что сегодня этот инцидент при внимательном его анализе хорошо высвечивает честность и благородство Сталина и мелкое интриганство по отношению к русскому союзнику англосаксов.
И эта реальная история "семнадцати мгновений весны" в марте – апреле 1945 года как минимум не менее интересна и поучительна, чем выдуманная Юлианом Семёновым история Максима Максимовича Штирлица, "Юстаса" и штандартенфюрера СС.
О "честных" поляках, о "добрых" поляках, о "благодарных" поляках и немного – о "смелых" и "добрых" чехах
НА ТЕМУ о "честности", "доброте" и "благородстве" поляков я уже говорил и ещё скажу. При этом я ни перед кем не собираюсь извиняться за жёсткость выражений при оценке не кого-то из поляков, а всей нации в целом. Однако не ради реверансов, а ради точности сообщу, что помню о новаторстве Коперника, считаю Шопена одним из величайших композиторов мира, зачитывался и зачитываюсь Трилогией Сенкевича (хотя и помню, как он недостойно "зажилил" и не опубликовал ответы Горького на свою анкету в период Первой мировой войны) и фантастикой Лема, по сей день очарован талантом и красотой Беаты Тышкевич, Барбары Брыльской и Полы Раксы и могу сразу же после очередного просмотра тут же начать вновь смотреть как "Четырёх танкистов и собаку", так и неувядающий сериал "Ставка больше, чем жизнь" с капитаном Клоссом в исполнении обаятельного Станислава Микульского.
Предупрежу также читателя, что не намерен – после того как скажу об этом несколько слов сейчас – касаться в своей книге "проблемы Катыни". Эта "проблема" может существовать или в очень неосведомлённых, или в очень глупых, или в очень подлых мозгах по причине полной её надуманности – если иметь в виду, конечно, не расстрел поляков немцами в 1941 году, а ту "пустышку", которую специальный посланник "президента" "Россиянии" Р.Пихоя, председатель комитета по делам архивов, вручил в октябре 1992 года Леху Валенсе.
Речь – о "выписке" из "протокола" "заседания Политбюро ЦК ВКП(б)" якобы от 5 марта 1940 года № 13.
Авторы этой стряпни не смогли удержаться от употребления знаковой даты "5 марта" (день смерти Сталина) и от знакового номера "протокола", но это – мелочи. Что же касается существа "проблемы", то его подробно проанализировал Юрий Мухин в своих "Катынском детективе" и "Антироссийской подлости". Кроме того горячо рекомендую заинтересованному читателю блестящую, наполненную конкретной информацией книгу Владислава Николаевича Шведа "Тайна Катыни" (М.: Алгоритм, 2007. – 544 с.).
Итак, с Катынью всё, и теперь – о "честных" поляках, о "добрых" поляках и о "благодарных" поляках.
Немного, совсем немного! Ведь если я увлекусь, то мне придётся отставить в сторону работу над этой книгой и написать другую, что в планы мои не входит.
Хотя и жаль.
В качестве предварительной "информации к размышлению" приведу некоторые сведения из доклада наркома внутренних дел СССР Л.П. Берии председателю ГКО И.В. Сталину от 14 марта 1942 года о формировании и морально-политическом состоянии польской армии Андерса, создававшейся в СССР.
Впрочем, вначале – о той армии. После краха прогнившей буржуазной Польши в 1939 году на территории СССР было интернировано много польских граждан, включая военнослужащих. С началом нашей войны между лондонским эмигрантским правительством и правительством СССР было заключено соглашение от 30 июля 1941 года, восстанавливающее советско-польские дипломатические отношения. Оно и заложило правовую базу для формирования польской армии на территории Советского Союза.
6 августа 1941 года командующим армией был назначен генерал Владислав Андерс, из семьи прибалтийских помещиков, окончивший в Петербурге Пажеский корпус, бывший офицер вначале царской армии, затем – польского корпуса Довбор-Мусницкого, германской армии и, наконец, уже польской армии.
К 1 марта 1942 года в армии находилось 3090 офицеров, 16 202 подофицера и 40 708 солдат, всего – примерно 60 тысяч человек. Однако на германский фронт они не рвались. Напротив, уже в ноябре 1941 года тогдашний польский премьер Сикорский в ходе своего визита в Москву завёл разговоры о выводе армии Андерса в Иран – в распоряжение английского командования на Ближнем Востоке. Понятно, что инициатива исходила от Англии – она всегда была склонна воевать чужими руками.
Сталин тогда сказал Сикорскому без обиняков: "Если поляки не хотят здесь воевать, то пусть прямо и скажут: да или нет… Я знаю: где войско формируется, там оно и остаётся… Обойдёмся без вас. Можем всех отдать. Сами справимся. Отвоюем Польшу и тогда вам её отдадим. Но что на это люди скажут…"
Наивен был товарищ Сталин – по себе судил. Что для генералов Сикорского, Андерса, Коморовского и прочих миколайчиков некое расплывчатое понятие "люди"? Это они, шляхетные паны, – люди!
А те, о мнении которых говорил Сталин, это не люди, а быдло .
Так чего же с быдлом считаться?
Впрочем, может быть, нация, возносящая над собой миколайчиков и валенс, и заслуживает такой оценки?