...
"…я был уверен, что он не представляет всего значения того, о чём ему рассказали. Совершенно очевидно, что в его тяжёлых трудах и заботах атомной бомбе не было места. Если бы он имел хоть малейшее представление о той революции в международных делах, которая совершалась, то это сразу было бы заметно. Ничто не помешало бы ему сказать: "Благодарю за то, что вы сообщили мне о новой бомбе. Я не обладаю нужными знаниями, но не могу ли я направить своего эксперта по ядерной науке к вашему эксперту?" Но на его лице сохранилось весёлое и благодушное выражение…"
В конечном счёте человек судит по себе…Черчилль не умел владеть собой – он с младых ногтей был, что называется, "барчуком", который вырос в барина, напускной демократизм которого мог обмануть лишь электоральную "скотинку", да и то не всегда. Сталин же собой владел абсолютно. Поэтому отсутствие его реакции на ошеломляющее сообщение Трумэна было расценено обоими англосаксами как непонимание.
Черчилль вспоминал:
...
"Когда мы ожидали свои машины, я подошёл к Трумэну. "Ну как, сошло?" – спросил я. "Он не задал мне ни одного вопроса", – ответил президент. Таким образом, я убедился, что в тот момент Сталин не был особо осведомлён о том огромном процессе научных исследований, которым в течение столь длительного времени были заняты США и Англия и на который Соединённые Штаты, идя на героический риск, израсходовали более 400 миллионов фунтов стерлингов…"
Однако Черчилль попал пальцем в небо, как и его коллега Трумэн. В 1945 году Сталин был не просто осведомлён о ведущихся в США атомных работах. Он к лету 1945 года подписал ряд постановлений Государственного Комитета Обороны и правительственных постановлений, определяющих ход и темпы советских атомных работ.
В СССР проскочило лишь одно, косвенное свидетельство на сей счёт, да и оно было, пожалуй, апокрифом, то есть в данном случае – историей, сочинённой задним числом. В "Воспоминаниях и размышлениях" маршала Жукова говорится следующее:
...
"Не помню точно какого числа Трумэн сообщил И.В. Сталину о наличии у США бомбы необычайно большой силы, не назвав её атомным оружием.
В момент этой информации, как потом писали за рубежом, У. Черчилль впился в лицо И.В. Сталина, наблюдая за его реакцией. Но тот ничем не выдал своих чувств… Как Черчилль, так и многие другие англо-американские авторы считали, что, вероятно, Сталин… не понял значения сделанного ему сообщения.
На самом деле… И.В. Сталин в моём присутствии рассказал В.М. Молотову о разговоре с Трумэном. В.М. Молотов тут же сказал:
– Цену себе набивают.
И.В. Сталин рассмеялся:
– Пусть набивают. Надо будет переговорить с Курчатовым об ускорении нашей работы.
Я понял, что речь шла об атомной бомбе…".
Переданный Жуковым разговор наверняка был, и я не исключаю, что Жуков при нём присутствовал. Вот только вряд ли в реальном масштабе времени маршал так уж и понял, что речь – об атомной бомбе. В то время проблема была настолько засекречена везде, а мощность нового оружия настолько превосходила всё, что мог вообразить ум военного человека, что представляется маловероятным, чтобы Жуков тогда понял всё .
Скорее всего, он всё понял значительно позже. Что же до сути, то ныне рассекреченные советские документы, относящиеся к началу советского Атомного проекта, датированы ещё 1939 годом.
Тем не менее, вряд ли, повторяю, Жуков тогда что-то мог понять – к информации по нашим атомным работам он тогда и близко допущен не был. И фамилия Курчатова Маршалу Советского Союза Жукову вряд ли тогда что-то говорила.
Впрочем, кроме маршала Жукова в Потсдаме был ещё один Маршал Советского Союза, и, хотя он в воспоминаниях Жукова не помянут, ему-то фамилия Курчатова знакома была. Причём этот маршал был знаком с академиком Курчатовым не первый год, а через неполный месяц после завершения Потсдамской конференции они начнут вообще совместно работать – плотно и плодотворно.
Этим Маршалом Советского Союза был Берия, отвечавший в Потсдаме за охрану советской делегации, не входя прямо в состав делегации. Однако, формально не будучи делегатом, Берия оставался заместителем Председателя ГКО, и уже поэтому Сталин, осведомляя о разговоре с Трумэном Молотова, не мог не осведомить об информации Трумэна и Берию.
Собственно, Сталин даже был обязан сделать это, потому что ещё 3 декабря 1944 года сам утвердил постановление ГКО № 7069сс, заключительный пункт которого гласил:
...
"Возложить на т. Берия Л.П. наблюдение за развитием работ по урану".
И уж если Сталин обсуждал информацию Трумэна с Молотовым, который имел прямое отношение к началу наших работ, но потом был заменён энергичным Берией, если Сталин – возможно – не стал скрывать эту информацию от Жукова, который к делу прямого отношения не имел, то уж с официальным Куратором советской Атомной проблемы, своим заместителем по ГКО и Совнаркому, Сталин не обсудить ситуацию не мог.
В реальном масштабе времени.
И, безусловно, обсудил. Может – в общем разговоре с Молотовым и Жуковым, а может, – ещё и отдельно.
Впрочем, что тут гадать! Сегодня, после рассекречивания многих документов советского Атомного проекта, можно сообщить кое-что и конкретно…
10 июля 1945 года нарком государственной безопасности СССР комиссар государственной безопасности 1-го ранга Меркулов направил заместителю Председателя ГКО Берии срочное письмо (исходящий № 4305/м) о подготовке испытания атомной бомбы в США.
В письме, в частности, сообщалось (выделенное курсивом вписано от руки ):
...
"Из нескольких достоверных агентурных источников НКГБ СССР получены сведения, что в США на июль месяц с.г. назначено проведение первого экспериментального взрыва атомной бомбы. Ожидается, что взрыв должен состояться 10 июля.
Имеются следующие данные об этой бомбе :
Бомба изготовлена из элемента 94 ( плутоний )…
Плутоний берётся в виде шара весом 5 килограмм…
<…>
Общий вес бомбы… около 3 тонн.
Предполагаемая сила взрыва бомбы эквивалентна силе взрыва 5 тысяч ( реально 15–20 тысяч. – С.К. ) тонн ТНТ ( тринитротолуола. – С.К. )…".
Сталин выехал из Москвы в Потсдам 16 июля 1945 года в 17 часов 30 минут, так что у Берии было более чем достаточно времени, чтобы передать Сталину эту информацию ещё до отъезда, в Москве, и уж, тем более, в пути по дороге в Германию.
Так что Трумэн ничего особо нового для Сталина сообщить тому не мог.
Да и сообщил-то он не так уж и много. Мы уже знакомы с версией Черчилля, а вот версия государственного секретаря Бирнса, записанная в 1958 году сотрудником госдепартамента Фейсом:
...
"Бирнс сказал, что он пришёл к выводу о катастрофичности для США и Китая ( чанкайшистского. – С.К. ) включения Советского Союза в войну на Тихом океане. Это, в свою очередь, подвело к мысли, что было бы неплохо, если не сказать сильнее, оставить Сталина не полностью информированным о потенциале атомной бомбы. В противном случае он мог бы ускорить вступление Советского Союза в войну. Вот почему было решено сказать Сталину о результатах испытаний как бы между прочим, в конце одного из заседаний глав правительств. Согласовав вопрос о том, что следует говорить, Трумэн с Боленом ( помощник госсекретаря. – С.К. ) …, который должен был присутствовать в качестве переводчика, обошёл вокруг стола и в самой непринуждённой манере сказал Сталину, что хочет проинформировать его о создании в США нового и мощного оружия, которое мы решили применить против Японии. Весь разговор Трумэна со Сталиным, по словам Бирнса, длился не более минуты".
В своём месте у нас будет повод поговорить о вступлении СССР в войну с Японией подробно. Но сразу замечу, что вряд ли этот акт СССР был нежелателен для Трумэна и Бирнса в 1945 году в той мере, в какой это следует из слов Бирнса, относящихся к 1958 году.
Тогда, в 1945 году, даже на пике "атомной" эйфории, янки в нас нуждались. Хотя им, конечно же, заранее становилось грустно от мысли, что участие СССР в войне с Японией неизбежно укрепит как тихоокеанские позиции СССР, так и положение китайских коммунистов, противостоявших Чан Кайши.
Разговор об этом у нас впереди.
Но кто же кого проверял в Потсдаме?
Черчилль был уверен, что Трумэн и он проверили Сталина. Однако фактически два англосакса дали возможность Сталину проверить их самих. По тому, что Трумэн не пожелал быть полностью откровенным со своим главным – главным по мощи, по роли и значению в предстоящей войне с Японией – союзником, Сталин понял, что дружественных отношений с Соединёнными Штатами у СССР теперь быть не может.
Не говоря уже об Англии.
Сталин и без того знал и понимал, что Трумэн и круги, стоящие за ним, это не Рузвельт и круги, стоявшие за неожиданно (?) умершим президентом. Но характер "зондажа" Трумэна 24 июля 1945 года лишний раз эту уверенность Сталина для последнего подтвердил.
Поэтому Черчилль ошибся самым забавным образом – пытаясь "расколоть" Сталина, Черчилль вместе с Трумэном сам подставил себя под внимательный изучающий сталинский взгляд.
То есть Черчилль и Трумэн думали, что они проверяли Сталина – насколько, мол, он осведомлён об атомных делах и разбирается в сути новой ситуации.
А на деле Сталин проверил лояльность и искренность союзников по отношению к СССР.
И вот уж Сталин в своих выводах относительно английского премьера и американского президента не ошибся.
Об "агрессивном" Сталине, "мечтавшем" захватить Европу, и "миролюбивом" Черчилле, желавшем от Сталина Европу "спасти"
В КАЧЕСТВЕ своего рода присказки к этому разделу приведу некий казус, относящийся к весне 1945 года.
5 мая 1945 года первый секретарь посольства СССР в Югославии В.М. Сахаров беседовал с Маршалом Югославии Иосипом Броз Тито. Был затронут вопрос и о Триесте.
Сахаров записал в служебном дневнике:
...
"Тито с возмущением заявил о "нахальном поступке" англичан, вошедших в Триест после его освобождения Югославской армией, да ещё заявивших о взятии пленных. Возможно, сказал Тито, в таком большом городе и остались в каких-либо домах немцы, возможно, что, попрятавшись при появлении партизан, они вышли из укрытий, чтобы сдаться англичанам. Англичане хотят иметь Триест, заявил Тито, но мы его не отдадим, не можем его отдать.
По словам Тито, англичане безобразничают в некоторых городах, поддерживая демонстрации фашистов силой оружия, своими танками и препятствуя при этом вмешательству югославских властей и армии".
Возможно, читатель не забыл, что я уже упоминал в этой книге о Триесте. Если мы посмотрим на карту, то увидим, что ныне Триест – это узкая, вытянувшаяся вдоль Венецианского залива Адриатического моря, часть итальянской территории с крупным портом Триест.
Основали город древние римляне – как колонию Тергесте. Но поскольку место было стратегически очень удобное, Триест входил в разное время в состав разных государств – одно время даже в состав наполеоновской Франции, образовавшей вдали от метрополии южные Иллирийс– кие провинции. К ХХ веку эти земли принадлежали Австро-Венгрии, и Триест был крупнейшим австрийским портом. Это всё при том, что Триест давно был экономическим и историческим центром славянской Юлийской Крайны и тяготел к Югославии, точнее – к Словении. Однако после окончания Первой мировой войны эта зона в 1919 году по Сен-Жерменскому договору отошла к Италии – несмотря на протесты славян и Югославии.
В 1943 году Триест оккупировали немцы, 30 апреля 1945 года он был освобождён партизанами маршала Тито, а далее события развивались так, как это описано в дневнике В.М. Сахарова: Триест заняли англо-американские войска.
И заняли надолго – до 1954 года, когда Триест и зона западнее его отошли к Италии, а зона восточнее Триеста – к Югославии. До этого здесь существовала "Свободная территория Триест" под контролем Совета Безопасности ООН, то есть, по тем временам, под контролем США.
Англосаксы расставались с частью зоны Триеста в 1954 году по нужде – надо было постараться удержать при себе Югославию, начинавшую после нескольких лет разрыва восстанавливать отношения с СССР. Однако стратегически наиболее существенная часть зоны Триеста отошла к Италии, то есть по тем временам – к США, если иметь в виду не формальную государственную принадлежность, а военно-политическую сторону дела.
Впрочем, я забрался слишком далеко, и нам пора вернуться в 1945 год. Напомню лишь, что начал я с Триеста, чтобы на конкретном примере 1945 года проиллюстрировать, как нагло, грубо, попирая и историю, и естественное право народов, и принципы свободы, поступали англосаксы тогда, когда не встречали равнозначного противодействия.
И так было всегда – ещё с тех времён, когда незабвенный Фёдор Ушаков штурмовал кораблями бастионы сухопутных средиземноморских крепостей и учреждал Республику Ионических островов. Потому бритты Ушакова и не любили – за ум и силу. Но Ушаков в своих действиях был связан проанглийским Петербургом.
Теперь Россия на Лондон не заглядывалась. Так как же должны были потомки адмирала Нельсона и леди Гамильтон в 1945 году не любить и – чего уж там – попросту ненавидеть могучего и не зависимого ни от кого, кроме руководимого им народа, русского вождя Сталина?!
Они его, конечно, и ненавидели. И оттого, что пока не могли обойтись без Сталина и России, они ненавидели Сталина и Россию ещё больше.
Но пока – скрыто.
Почти сразу после окончания войны начались разногласия между союзниками и Советским Союзом. Собственно, впрячь в одну телегу русского медведя, американских слона с ослом и британского льва было делом мало перспективным и ненадёжным даже во время войны.
Теперь же, когда Россия пришла в центр Европы, когда русские контролировали полностью Польшу, Румынию, Венгрию, Чехословакию, Болгарию, часть Австрии и Германии, англосаксы по обе стороны Атлантики начинали чувствовать себя неуютно.
Они ведь привыкли хозяйничать в Европе безнаказанно и безраздельно.
А тут – русские. Причём – с их сумасшедшими идеями насчёт того, что владыкой мира будет Труд, что плоды труда народов должны принадлежать народам, а не "лучшей части нации".
Поэтому уже в 1945 году англичане – их это касалось в первую голову, а с ними и янки, начали создавать миф об "агрессивности" Сталина и необходимости "защитить" от него Европу.
Мифы, однако, создаются для публики. Сами же мифотворцы руководствуются планами.
Они ими и руководствовались. Накануне Крымской (Ялтинской) конференции состоялась ещё одна конференция – на острове Мальта совещались отдельно союзники. Там-то, 1 февраля 1945 года, английский министр иностранных дел Энтони Иден и сделал откровенное (чего стесняться – вокруг исключительно свои!) признание:
...
"У русских будут весьма большие требования; мы можем предложить им не очень много, но нам нужно от них очень много. Поэтому нам следует договориться о том, чтобы собрать воедино всё, чего мы хотим, и всё, что нам придётся отдать. Это распространялось бы также и на Дальний Восток".
Итак, Черчилль и Иден, а точнее – английские правящие круги, еще не покончив с немцами, уже обдумывали вопрос – как бы обмануть русских и всучить им за их добротный товар свой гнилой?
Пожалуй, неплохим комментарием к такой позиции могло быть мнение Рузвельта, высказанное им через три дня – 4 февраля 1945 года, уже в Крыму в беседе со Сталиным: