Камерарий, низко кланяясь, удалился.
- Ты в Риме, стало быть, обосновался?
- Пришлось, - прозвучал ответ.
- Видать, так порешил Господь, - и Павел перекрестился. - Тебе заказан путь в края родные: для них ты как отрезанный ломоть. Бросает взгляды на тебя косые сам князь. Ох, мстительна его рука!
- Правители приходят и уходят - Флоренции же здравствовать века.
- А страсти-то в тебе всё колобродят, - заметил Павел. - Я вижу, ты ершистым стал вдвойне. О чём бишь я? Все мысли разбежались. Запамятовал…
На лице папы появилась растерянность, но он вдруг вспомнил, что хотел сказать, и весь оживился.
- Вот! Сдаётся мне, в начале века мы с тобой встречались на лекциях. Тогда один прелат на Пасху прибыл в Рим из Польши. Как звался, помнишь, польский наш собрат?
- Коперник.75
- Он! С год погостил иль дольше. Тщедушный сам, но с жаром говорил. Ему внимали мы, развесив уши, про космос и вращение светил, и ядом наполнялись наши души.
Павел на миг задумался.
- Чем обернулось? Всё пошло вразброд! Сомненью подвергаются основы, на математике помешан сброд, до исступленья спорят богословы, и ныне их сам чёрт не разберёт.
Микеланджело продолжал хранить молчание.
- В твоей Флоренции Платона школа, где верховодит чуть не сатана. Повсюду, как чума, ползёт крамола, за Альпами крестьянская война…
- Как говорят, так повелел Создатель, - тихо прозвучал ответ мастера.
- Да полно врать! Со мной-то не хитри. Негоже баснями нам жить, приятель. Ты сам глаза раскрой и посмотри. Всё обнажилось, ничего не свято, брожение в умах, кругом разврат! Страна опасной ересью брюхата, которая страшней, чем супостат. Сбывается апостола пророчество, что сгинет род людской, живя во зле. А ты замкнулся в гордом одиночестве, забыв про беды на родной земле.
- Да я…
- Молчи! Перечить неуместно. Пойдёт о важном деле разговор. Хоть мненье о тебе не очень лестно, но всем известно, ты в работе спор и предан делу до самозабвенья.
Папа вновь взглянул на стоящего в молчаньи мастера, стараясь понять его отношение к сказанному. Но тот бровью не повёл в ответ на лестные слова.
- Недавно я в Сикстине побывал и понял, сколь великое творенье во славу Римской церкви ты создал. Плафон твой вызывает восхищенье! Да вот алтарная стена бельмом. Как в судный день, вопит она, нагая. А посему, наш сын, заказ тебе даём: всё мастерство и знанья применяя, за роспись взяться в этом же году.
- Да скульптор я, - чуть ли не с вызовом напомнил о себе мастер, - и вы забыли, видно, что я давно с палитрой не в ладу.
Папу всего перекосило от этих слов:
- Такое слышать от тебя обидно. Ты думай - чепуху не городи. Чего добром гнушаешься, милейший? Ведь прытких мастеров хоть пруд пруди. Им только свистни…
- Да не то, Святейший! Что ж, мне об стенку биться головой?
- Ты горло не дери! Ишь, разорался. Мы не в лесу, и я, чай, не глухой.
- Поймите вы, чтоб я за фреску взялся, мне надо бы силёнок подзанять.
- Ты не обижен Господом на свете. И. нечего меня разубеждать. Я вот постарше и за мир в ответе.
Но Микеланджело продолжал упорствовать:
- В ответе я пред совестью своей, и мне ль не знать, сколь непосильно бремя?
Павел удивлённо всплеснул руками:
- Из камня высекать куда трудней, и зря ты понапрасну тратишь время.
- Сыздетства, отче, я каменотёс.
- Заладил! Да с тобой одна морока. Ты непокладист - задираешь нос.
- Я не привык дела решать с наскока.
Павел начал терять терпение:
- Покойный папа Медичи, как знал, когда решил…
- Да знаю я и помню!
- Тебя он ко двору не подпускал, сослав в каррарскую каменоломню.
- Я был в отместку отстранён от дел, так как клеймил мздоимство, непристойность.
- Да как ты, еретик, сказать посмел, - возмутился папа, - о Римской курии такую вольность! Упрячу в каземат тебя, стервец! Куда пошёл? Совсем отшибло разум.
Микеланджело остановился на полпути к выходу:
- Я думал, аудиенции конец.
- То мне решать. Ты думай над заказом. Сикстина заждалась тебя, глупец.
"И снова кабала, - подумал про себя вслух Микеланджело. - Вот незадача!"
- Чего бормочешь? Я не отступлюсь. Не вздумай только поступить иначе, - пригрозил Павел. - От Юлия ты убежал как трус. Со мной не выкинешь такую шутку. Из-под земли достану, в рог скручу, плясать заставлю под мою же дудку, а за строптивость и поколочу.
Видимо, поняв, что переборщил с угрозами, Павел подошёл к Микеланджело и положил ему руку на плечо.
- Ну, будет - не серчай. Себя не мучай. Отказа никогда я не прощу. Пойми - я тридцать лет ждал этот случай и, папой став, его не упущу!
- Как одолеть мне тяжкие сомненья? - с дрожью в голосе спросил мастер.
- Порукой верной будут гений твой и неустанные мои моленья. Заказчик - время и престол святой, - и Павел осенил художника крестным знамением. - Не подведи нас и работай рьяно. Всё! Порешили, и умерь свой нрав.
С этим напутствием Микеланджело, не отрешившись от всего услышанного, покинул зал, забыв на прощанье преклонить колено. Вслед за ним в зал вбежал Бьяджо:
- Святейшество, он вышел, словно пьяный, в приёмной всех послов перепугав. Вот и нашлась на срамника управа!
- Ты не болтай, а исполняй приказ, - резко оборвал его Павел. - Оповестить все римские заставы, чтоб мастер сей не упорхнул от нас. Впредь дом держать негласно под надзором.
- Весь сыск поставим на ноги тотчас и пост фискалов пред его забором.
- Но чтоб о слежке знать он не посмел, - приказал Павел.
- Соскучилась по бунтарю темница, - потирая руки, сказал Бьяджо.
- Какому бунтарю? Ты ошалел. Умолкни, валаамова ослица!
- Простите, что я брякнул невпопад.
- Он должен мне служить, и непременно! Я знаю, что сманить творца хотят Париж, Мадрид, Венеция и Вена. Но он художник папского двора. Упустите - повешу за измену! Послов на завтра. К трапезе пора.
И папа через скрытую от взора потайную дверь покинул малый зал приёмов.
* * *
Встреча с новым понтификом породила в Микеланджело страхи и сомнения, хотя сам Павел III вызвал у него симпатию своей простотой и дружеским расположением. Пожалуй, с таким папой можно иметь дело.
Вернувшись с аудиенции, он долго не мог прийти в себя.
В нём боролись два чувства: гордость за полученный заказ и страх, что ему не справиться с пугающей размерами алтарной стеной - годы ведь уже не те.
Собравшиеся друзья, увидев его понурый вид после аудиенции у папы, в один голос стали убеждать, что это новый редкий случай украсить Рим достойным его славы творением.
- Творец и власть - извечная проблема, - с грустью промолвил Микеланджело, отвечая на их слова, - терзает и меня который год. Сложна и обоюдоостра тема, а прикоснёшься - в омут засосёт.
Он обхватил голову руками и задумался о своей так бурно начавшейся жизни в папском Риме.
- Не вырваться из позлащённой клетки! Боюсь, что здесь так и зачахну враз…
Чтоб вывести его из подавленного состояния, дель Пьомбо заметил:
- Но росписи в таком объёме редки, и будет ли когда другой заказ?
Микеланджело долго не мог успокоиться, терзаемый сомнениями. Из подавленного состояния его вывел Кавальери. Видя, как нервно мастер работает над рисунками, то и дело разрывая нарисованное в клочья и бросая в корзину, он, положив ему на плечо руку, тихо сказал:
- Только вам и больше никому под силу завершить роспись Сикстины.
В голосе друга было столько искренней доброты и веры в его дар, что он воспрянул духом. Правда, за эскизы он исподволь взялся ещё после памятного разговора с покойным папой Климентом, а поэтому разговор о росписи алтарной стены не был для него в новинку.
Вскоре римский дом Микеланджело стал местом встреч друзей, число которых постоянно росло. К нему стал захаживать и Лео Бальони, располневший и утративший свой былой лоск. После памятной стычки в Поджибонси Микеланджело простил ему предательство. А вот Франческо Бальдуччи ослеп от сидения за конторскими книгами и банковскими счетами, передав своё дело старшему сыну.
К нему нередко заходил также упоминавшийся выше в одном из капитулов Пьетро Карнесекки, протонатарий, то есть член папского суда и активный сторонник церковных реформ. Именно от него Микеланджело впервые услышал имя маркизы Виттории Колонна, ратовавшей за обновление церкви.
Не успел он объявиться в Риме, как на него посыпались со всех сторон заманчивые заказы, в том числе и от коронованных особ. Например, французский король давно лелеял мечту заманить к себе великого мастера. Им заинтересовался и Карл V, посетивший проездом Флоренцию и оставшийся в восхищении от "Давида". Обеспокоенный происками соперников Павел III предпринял шаг, о котором заговорил весь Рим.
Однажды работающий в саду Урбино вдруг увидел, как перед их воротами остановились кареты в сопровождении конного эскорта швейцарских гвардейцев. Он помчался со всех ног в дом оповестить мастера:
- Хозяин, рушатся все ваши планы! К нам гости прикатили невзначай. Кареты цугом, стражники, сутаны…
Оторвавшись от рисунка, Микеланджело строго ответил:
- Чего орать-то без толку? Встречай.
В дверях показался Павел III со свитой.
- Хоть гость незваный хуже сарацина, но принимай, коль сам не кажешь глаз. Проведать блудного решили сына, который, видимо, забыл про нас.
Микеланджело растерялся от таких слов. Подойдя к папе под благословение и поцеловав руку, он промолвил:
- Польщён нежданным вашим посещеньем. Здесь посвежей - пожалуйте сюда!
Павел уселся на предложенный мастером стул у раскрытого окна, а слуги поправили на нём лёгкую пелерину.
- Спасибо! Вижу, ты смущён вторженьем. Испить бы, уморила нас езда.
- Воды, Урбино! - приказал Микеланджело. - Действуй-ка проворно.
Затем он обратился к столпившейся у порога свите:
- Гостиной нет. Не стойте же в дверях и проходите. В мастерской просторно.
Оглядевшись, Павел промолвил:
- Я вижу, здесь радеют о гостях.
Вошёл Урбино с полным подносом в руках.
- Мы чем богаты, тем гостям и рады, - и стал разливать вино по бокалам.
- Так причастимся, как Господь велит, - предложил папа. - О, сколько в молодом вине прохлады! Всё пил и пил бы, кабы не колит.
Протягивая слуге пустой бокал, папа спросил:
- Что не живёшь в соседстве с Ватиканом? Забрался же в такую глухомань. Торчит лишь столп, воздвигнутый Траяном, и ни живой души - куда ни глянь.
- На древнем форуме, как на кладбище, - тихо ответил Микеланджело, - вольготно дышится и тишина.
- Ты славный мастер, а не жалкий нищий, - возразил Павел, - да и обитель больно уж скромна.
- Она мне по карману и по вкусу.
- Уж будто? - удивился Павел. - Я не знал, что ты аскет. Тогда подвергну я тебя искусу - в отъезд собрался?
- Нет, я домосед. Бескрылому, как я, летать негоже.
Стоявший рядом камерарий Бьяджо решил поддержать разговор:
- Жил на широку ногу Рафаэль, имел дворец, как истинный вельможа…
Микеланджело тут же вспылил:
- И нет певца - умолкнула свирель, а был на восемь лет меня моложе. Какой редчайший дар свой загубил! Будь поумереннее, жил бы ныне.
- Ужель безгрешен сам и не блудил? - спросил Павел. - Меня не проведёшь ты на мякине.
Тогда вперёд выступил молодой кардинал Эрколе Гонзага.
- А Леонардо Винчи, ваш земляк? Его-то князем звали все по праву.
- Покоя он не знал от толп зевак, - ответил Микеланджело, - любя безмерно почести и славу.
- Да кто ж из мастеров не будет рад, когда возносятся его творенья? - подивился Павел.
- Уж лучше недовольным быть стократ, чтоб избежать в искусстве пресыщенья. Да разве же понять тут самому, удачен труд иль обернулся крахом?
- Похвальна скромность, - согласился Павел, - крайность ни к чему. Обет безбрачья дал, живя монахом?
- Обета я такого не давал и был с искусством обручён с рожденья. Детей плодил с ним, боль перемогал и подавлял другие искушенья. А чтоб творить, жить надо бирюком, иначе новому не появиться.
- Вот и хочу я крёстным стать отцом дитяти, коему пора родиться, - оживился Павел, вспомнив о главной цели своего визита. - Чем снова нас порадует твой труд?
- Святой отец, работа лишь в зачатке, и рано выносить её на суд.
- Да не стесняйся, право. Что там в папке?
- Урбино, раскрывай большой картон! Всё покажу вам, что имею: план композиции и общий фон. Вы, отче, сами подсказали мне идею о вопиющей в Судный день стене. Добавить боле ничего не смею, и мысль пока воплощена вчерне.
Урбино развернул большой картон, вокруг которого столпились придворные.
- Не застить свет, - приказал Павел, - и запастись терпеньем! Картон расправьте, чтоб я всё узрел. Какая правит силища движеньем! Коловращение гримас и тел меж зевом Ада и вратами Рая.
Поднявшись, он подошёл поближе к картону:
- Вон ангелы на небесах трубят, Господь во гневе, Дева Пресвятая и толпы страждущих вокруг стоят. Кого же боле: правых иль неправых?
Кто-то из придворных попытался пояснить.
- Не верещите! Вижу - не слепой. Размеров фреска будет небывалых. Благодарю тебя, Создатель мой. От благодати на душе истома, мурашки по спине и в горле ком…
Папа вдруг пошатнулся и чуть не упал, если бы не стоящий рядом врач Ронтини.
- Вам худо? Господи, с ним снова кома. Урбино, пособи! Всё кувырком…
Папу осторожно усадили в кресло, а Ронтини дал ему понюхать смоченную из флакона ватку. Павел чихнул и пришёл в себя, не сразу сознавая, где находится.
- Как будто отошло. Воды немного. Где Микеланджело? Пусть подойдёт.
Микеланджело подошёл к сидящему папе.
- Тебе, мой сын, дан редкий дар от Бога. Удастся фреска - знаю наперёд. Отныне главным живописцем будешь и зодчим ватиканского дворца. За гонорар нас тоже не осудишь.
- Но две руки у всякого творца, - возразил мастер.
- Не спорь, а лучше дай ответ - почто в рисунках нагота сплошная?
- Нагим родится человек на свет, и перед Богом суть его нагая. В парче иль в рубище - спасенья нет.
Микеланджело вдруг остановился и оглядел, словно впервые заметил, всех собравшихся в мастерской придворных и слуг.
- Мы ждём со страхом Судный день, не зная, где уготовано нам быть потом: в раю, в чистилище иль в преисподней.
- Но забываете вы о другом, - сухо заметил кардинал Гонзага, подойдя к картону, - что фреска-то украсит храм Господний.
- Тем паче в нём-то и не должно лгать.
Но кардинала ответ мастера не удовлетворил:
- Толпа груба и вас поймёт превратно. Ей дай лишь повод, чтоб погоготать. Иносказательность ей непонятна.
- Да успокойтесь, право, кардинал! Безвкусица у нас поныне в силе, но я такою хворью не страдал.
Наклонившись к папе, Бьяджо промолвил:
- Святейшество, напомнить вы просили.
- О чём же должен я ещё сказать?
- О масле…
- Как же! - радостно вспомнил папа. - Есть такое мненье, что лучше б стену маслом расписать. Фламандцы пишут - просто загляденье!
- Кто надоумил вас, коль не секрет? - недовольно спросил Микеланджело.
- Дель Пьомбо, живописец и прикладник печати папской. Дельный же совет.
- Не знал, что он интригам стал потатчик.
- Попробуем! - предложил Гонзага. - Ведь вы мастак в делах.
Микеланджело всего передёрнуло от этих слов.
- Попробуйте! Я кисти вам вручаю, а сам на пиршествах и на балах жирок на брюхе малость нагуляю.
Послышался недовольный ропот придворных.
- Цыц, всем молчать! - приказал Павел, стукнув посохом.
Микеланджело трясло от негодования:
- О, козни стервеца! Поймите, что идея-то пустая не стоит выеденного яйца. Картина маслом - невидаль какая! Писать горазд им всякий вертопрах. Такая живопись боится света и хороша в работе на холстах.
- Иного от тебя не ждал ответа, - сказал примирительно Павел, - и прямота твоя мне по нутру.
- Коль что не так, прошу не обижаться.
- Тебя к себе жду завтра поутру, - сказал папа, направляясь к выходу. - А ныне с Богом! Нам пора прощаться.
Прежде чем покинуть мастерскую, Павел остановился перед скульптурой, закрытой тканью.
- Под покрывалом что таишь от нас?
- Для Юлия покойного вещица. Храню покуда от сторонних глаз.
- Ужель чуток взглянуть нам возбранится? - с хитрецой спросил папа.
Микеланджело с помощью Урбино снял покрывало:
- Пожалуйста.
- Не Моисей ли?
- Он.
Павел отступил на шаг от изваяния.
- Так вот каков ты, грозный прародитель гонимых испокон веков племён - мудрец, законодатель и воитель! Такого ныне нам недостаёт.
- Наследникам не нравится скульптура, - признал с горечью Микеланджело, - и просят новых у меня работ.
- Вошли во вкус - губа у них не дура! Устроим дело так, как я хочу. Эх, кабы мне такое изваянье!
- Святейшество, как можно?! - воскликнул Микеланджело.
- Я шучу. Прощай, мой друг, до скорого свиданья!
На выходе из мастерской Бьяджо тихо сказал кардиналу Гонзаге:
- Теперь пред ним спины не разгибай.
- Мы гонор охладить его сумеем, - в ответ процедил тот сквозь зубы.
Наконец именитые гости, рассевшись по каретам, укатили восвояси.
- Урбино, окна настежь растворяй! Всё провоняло приторным елеем.
- Какая вам от папы благодать! - воскликнул Урбино, потрясённый визитом святого отца.
- Его манеры льстивы и не новы. Он мягко стелет - жёстко будет спать и незаметно обретёшь оковы.
- Да Павел явно вам благоволит!
- Картоны прибери-ка, утешитель. О Господи, что сей визит сулит, какой он будет, новый покровитель?
Неожиданный визит Павла со свитой в его берлогу, как он сам называл своё жилище, не мог не взволновать и заставил крепко задуматься. Но прямота и простота папы в общении без ханжества и спеси были ему по душе. Польщённый высокой поддержкой, он с удвоенной энергией принялся за рисунки к будущей фреске.