* * *
Скандалы на стройке собора не прекращались, принося Микеланджело немалые огорчения. Не унимался крикливый Биджо, как архитектор, проявивший себя не с лучшей стороны. Как вспоминает Вазари, однажды он с Микеланджело ехал в пролётке по новому мосту через Тибр, построенному по проекту Биджо.
- Ты погляди, - промолвил вдруг Микеланджело, - как балки ходуном ходят. Мост вот-вот развалится.
Он оказался провидцем - вскоре мост рухнул, что должно бы приструнить заносчивого Биджо и охладить его чрезмерный пыл. Но этот горе-архитектор не унимался, являясь главным заводилой козней против Микеланджело. Верный Урбино уже пригрозил изрядно его поколотить, если тот не угомонится.
Непросто складывались последние годы и для папы Павла III, чьё семейство походило на растревоженное осиное гнездо. Особые неприятности приносил ему беспутный сын Пьерлуиджи, развратник и злодей, с которым у Микеланджело возникли трения из-за причитающихся ему выплат за проезд по мосту через По под Пьяченцей. Папа умер 10 ноября 1549 года, и это была большая потеря для Микеланджело в годы разгула клерикальной реакции. У Павла он постоянно находил поддержку и мог целиком отдаваться делу, не обращая внимания на непрекращающиеся козни врагов.
От грустных мыслей его отвлёк приезд Вазари, который прибыл в Рим не с пустыми руками. Только что вышел из печати его фундаментальный труд "Жизнеописания", и один из первых экземпляров, ещё пахнущий типографской краской, был вручён Микеланджело с дарственной надписью. Получив в подарок увесистый том и полистав его, Микеланджело был растроган до глубины души, увидев, что ему посвящено гораздо больше страниц в тексте, нежели его главным соперникам Леонардо и Рафаэлю.
Не со всеми оценками он был согласен, а некоторые утверждения автора вызвали у него улыбку. Вазари пишет, что Микеланджело родился "под счастливой звездой", хотя вряд ли кому выпала такая тягостная доля, терзавшая душу мастера всю жизнь. Его особенно тронули слова автора в заключительной части повествования, где он признаёт, что "старался всё описать сообразно с правдой и часто от трудностей приходил в отчаяние". Это чувство как никому хорошо было знакомо Микеланджело.
К Вазари у него было двоякое отношение. С одной стороны, он его искренне любил за острый ум и преданность искусству, ласково называя Джорджетто или Джорджино. С другой - порицал его сервильность и угодливость сильным мира сего, которая часто раздражала, и он не скрывал своего неприятия такого поведения, что нередко приводило к ссорам. Но в знак благодарности за столь ценное подношение он посвятил Вазари проникновенный сонет, в котором воздаётся должное его беспримерному подвигу во славу итальянского искусства:
Вы красками доказывали смело
Искусства власть в прекраснейших вещах,
С природой уравняв его в правах
И уязвив гордячку столь умело.Хотя и ныне многотрудно дело,
Вы поразили мудростью в словах,
И вашим сочиненьям жить в веках,
Чтоб прародительницу зависть ела.Её красу никто не смог затмить,
Терпя провал в попытках неизменно;
Ведь тлен - удел всех жителей земли.Но вы сумели память воскресить,
Поведав о былом так вдохновенно,
Что для себя бессмертье обрели (277).
* * *
Новым папой стал ровесник Микеланджело римлянин Джованни Мария дель Монте, принявший имя Юлий III. В отличие от честолюбивого предшественника он думал только об удовольствиях, испытывая сильное влечение к одному восемнадцатилетнему юнцу, которого сделал кардиналом. Юлий III сохранил для великого мастера motuproprio, то есть закреплённое декретом высшее расположение и доверие. Это было для Микеланджело весьма важно, поскольку число завистников и злопыхателей росло и вредило делу.
Считается, что ценитель искусства и поэзии Юлий был последним папой-гуманистом, который испытывал к Микеланджело глубокое уважение и любовь. Папа был большим фантазёром и как-то сказал мастеру, что если тот умрёт раньше, то он распорядится забальзамировать тело и будет держать подле себя мумию как дорогую реликвию. Он постоянно требовал, чтобы обожаемый мастер находился рядом, а Микеланджело неизменно доказывал ему, что приносит гораздо больше пользы, находясь в мастерской или на стройке, нежели стоит в толпе льстивых придворных, рассуждения которых вызывали у него тошноту и выбивали из колеи.
Однажды его позабавило, как на замечание одного лизоблюда о том, какую тяжёлую ношу взвалил на себя папа, радея о мире, Юлий III ответил: "Аn nescis, mi fili, quantilla prudentia mundus regatur?" - "Разве ты не знаешь, сын мой, как мало надо ума, чтобы править миром?" Он действительно правил играючи, не задумываясь особо о последствиях своей политики. Любя задиристого мастера, папа сносил любую его дерзость и не обращал внимания, если тот забывал снять берет и преклонить перед ним колено. Более того, он не поддался на льстивое послание Аретино, который снова принялся уговаривать папу сбить алтарную фреску, оскорбляющую чувства истинных христиан.
Привязанность Юлия III к Микеланджело помогала сдерживать непрекращающиеся нападки недругов. Группа кардиналов из попечительского совета во главе с решительным Червини (будущим папой Марцеллом II) затеяла тяжбу по поводу нецелевого расходования отпущенных на строительство средств.
В отличие от недалёкого эпикурейца-папы кардинал Червини был начитан, образован и умён. Как-то в беседе с ним Микеланджело узнал, что покойный отец кардинала был когда-то учеником школы ваяния в садах Сан Марко и поведал сыну о том, как сам Лоренцо Великолепный обратил внимание на юного отрока и приблизил к себе. Так между ними завязались добрые отношения, хотя в деловых вопросах Червини был строг и непреклонен, несмотря на личные симпатии к тому или иному лицу.
Чтобы ускорить ход работ, в помощники Микеланджело был назначен молодой архитектор Пирро Лигорио, который докучал своей болтовней, а на деле оказался жалкой посредственностью. Всё это отвлекало от истинных дел, а тут подоспело и новое разбирательство. Когда кардинал Червини выразил удивление по поводу трёх окон, прорубленных на своде, Микеланджело спокойно ему ответил:
- Я не должен и не собираюсь в чём-то оправдываться перед Вашим преосвященством. Моя обязанность заниматься делом, а ваша - вовремя снабжать стройку деньгами и защитить её от жуликов и мошенников.
Присутствовавший при разговоре папа Юлий III постарался успокоить мастера, а кардиналу пришлось проглотить горькую пилюлю, но обиду он постарался простить, настолько велико было его уважение к знаменитому мастеру, несмотря на его вспыльчивость.
Пока он спорил с членами попечительского совета и что-то доказывал, его не оставляли мысли о доме. Он дал указание братьям Джовансимоне и Сиджисмондо оставить, наконец, ветхий отчий дом - эту "мышиную нору", как он её называл, и приобрести на присланные им деньги достойное их знатного рода жилище. Братьями был приобретён приличный трёхэтажный особняк с внутренней потайной лестницей в том же квартале Санта Кроче на улице Гибеллина, одной из центральных в городе, куда будет не стыдно привести молодую невестку, если племянник Лионардо все-таки надумает жениться.
Его давно занимал вопрос женитьбы племянника, которому он не уставал давать советы, кого ему следует выбрать в жёны. "Не хочу, - писал он племяннику, - чтобы наш род угас с нами. Я понимаю, конечно, что мир не рухнет, если ты останешься холостяком, но ведь каждая живая тварь стремится иметь потомство… Смотри, чтобы твоя избранница была не только доброго нрава, но и хорошего здоровья". Напоминая Лионардо о необходимости заботиться о собственном здоровье, он писал, что в мире куда больше вдов, нежели вдовцов. "Потрудись найти невесту, - поучал он, - которая не гнушалась бы в случае нужды мыть посуду и вести хозяйство… Что касается красоты, то ты сам не первый красавец во Флоренции и не очень-то об этом беспокойся, лишь бы только твоя суженая не была калекой и уродом".
Недавно через Урбино он узнал о разгульной жизни молодого оболтуса. Рабочие на стройке немало порассказали о похождениях Лионардо, от которого забеременела дочь одного каменотёса. Микеланджело был вне себя от ярости, пригрозив лишить племянника наследства, отдав все деньги сиротам и больницам. Угроза возымела действие, и вскоре рассерженному дяде стало известно, что свой выбор Лионардо остановил на юной Кассандре из благородного семейства Ридольфи, "девушке доброй и смышлёной", как ему было отписано братьями. Правда, ничего не было сказано о красоте невесты, что Микеланджело вполне устраивало, так как его племянник тоже не был Аполлоном.
В этой истории его поразили мистическое совпадение и даже знак судьбы. Когда-то по настоянию Лоренцо Великолепного его любимая дочь породнилась с семейством Ридольфи, а теперь единокровный племянник и наследник Микеланджело вступил в косвенное родство с Контессиной Медичи. На свадьбу он подарил Лионардо полторы тысячи дукатов и имение, а Кассандре - жемчужное ожерелье. После свадьбы Лионардо прибыл в Рим, где вместе со своим великим дядей был принят папой Юлием III, получив из рук понтифика медаль с его изображением. Довольный приёмом племянник ускакал к себе с целым ворохом наставленний.
- Когда пишешь мне, - строго поучал его дядя на прощанье, - то оставь, пожалуйста, дурную привычку адресовать письма на имя Микеланджело Буонарроти Симони, скульптора в Риме. Знай, что во всей Италии и в Европе я известен как Микеланджело, и этого вполне достаточно.
Особняк, где Лионардо обосновался с женой, был перестроен и расширен в XVII веке, а в 1858 году последний представитель рода подарил его Флоренции. Ныне там размещается музей "Дом Буонарроти", где хранятся редчайшие оригиналы некоторых ранних работ Микеланджело, а также чертежи и рисунки мастера до его окончательного переезда в Рим.
* * *
Единственным человеком, кто скрашивал его одиночество, ухаживал за ним и поддерживал жизненный тонус, был неунывающий Урбино. С ним Микеланджело был как за каменной стеной. Помощник был молчалив и неразговорчив, что особенно ценил в нём мастер. Он спокойно и упрямо гнул свою линию, что, как выяснялось, шло лишь на пользу дела. Микеланджело мирился с его чудачествами и упрямством, а однажды спросил:
- Когда умру, что будешь делать?
- Наймусь на службу к кому-нибудь, - ответил тот не раздумывая.
Нет, такого он никак не мог допустить и тут же выдал верному помощнику тысячу золотых дукатов и переписал на его имя одно из загородных имений. Но 3 января 1556 года прослуживший ему четверть века Урбино неожиданно в одночасье скончался. Как констатировали врачи, не выдержало сердце, хотя покойный никогда на него не жаловался. В одном из писем к Вазари Микеланджело пишет: "Вы знаете, как умер Урбино… Живя, он поддерживал мою жизнь, а умерев, научил меня умирать с сознанием выполненного долга и спокойно покинуть грешный мир… Я его сделал богатым и надеялся, что он будет моим посохом и отдохновением в старости. Но он ушёл, и мне не осталось иной надежды, как только повстречать его в раю. Большая часть меня ушла вместе с ним, и мне ничего не осталось, кроме безутешного страдания".
На похороны прибыла Корнелия из Кастельдуранте, чтобы проводить в последний путь своего "непутёвого", как она выразилась, мужа. Микеланджело позаботился о ней и её подрастающем сыне, которому он приходился крёстным отцом. В его тетради появилась запись: "Такой утрате не грозит забвенье" (XLI).
Передавая вещи покойного слуги его вдове, Микеланджело обнаружил распечатанный конверт с письмом Виттории, в котором она сообщила о своей болезни и просила великого друга навестить её в монастыре. Помянув в душе недобрым словом покойного, Микеланджело долго не мог успокоиться. Но потерянного не вернёшь. Да и чем бы он мог помочь больной подруге, отправившись в Витербо? Он вспомнил, как долго не мог прийти в себя после болезни. В те горестные дни единственным для него утешением была мысль о скорой встрече с обожаемой донной…
И сам я вскоре кучкой пепла буду.
Угасло пламя, с ним и мой накал.
Я думал, час и для меня настал, -
Видать, спасеньем я обязан чуду.Покуда жив, вовеки не забуду,
Как кроткий лик печально угасал.
Напрасно я к Всевышнему взывал -
Неотвратим конец для всех и всюду.Пора и мне переступить порог.
Лишившись жизнетворного сиянья,
Я одиноко чахну день за днём,В груди чуть тлеет слабый уголёк.
Всё станет прахом, если на прощанье
Господь не одарит меня огнём (266).
Вскоре ему стало известно, что у него появился ещё один биограф. Видимо, по поручению папы Юлия III бывший ученик, маркизанец Асканио Кондиви, взялся за его жизнеописание, проявляя завидную прыть при напоминании мастеру о различных эпизодах его жизни и вызывая его тем самым на разговор о былом.
Кондиви было под тридцать, когда он начал писать биографию бывшего учителя. К тому времени он был женат на племяннице известного гуманиста и переводчика "Энеиды" Аннибале Каро, чьи работы были хорошо известны Микеланджело, и с ним переписывалась его покойная подруга Виттория Колонна. Хотя в скульптуре бывший ученик себя не проявил, старый мастер проникся к нему доверием, а по вечерам, сидя у камина, охотно делился воспоминаниями о прошлом. В старости отдельные страницы былого оживали в памяти так ярко и отчётливо, словно это происходило с ним совсем недавно, и грели душу. Особенно он любил вспоминать свою дружбу с каменотёсом Тополино, моной Маргеритой и их сыновьями, когда им были получены первые навыки работы с камнем. Но некоторые эпизоды в памяти были скрыты плотной завесой забвения, и если вдруг всплывали, то вызывали душевную боль и бессонницу…
Я ныне чувствую, вконец устал.
Хотя на крыльях и взмываю смело,
Но пуст и чист листок бумаги белой,
И лишь в слезах топлю мечты провал (271).
Иногда дотошный биограф старался вторгнуться в некоторые эпизоды личной жизни своего героя, но Микеланджело замыкался, давая понять, что говорить на затронутую тему не расположен. Так было, когда биограф напомнил о неприятном эпизоде с друзьями, вызванными в Рим в помощь при работе над росписью плафона Сикстинской капеллы. Микеланджело недовольно прервал разговор и поднялся к себе наверх.
Но порой он сам принимался диктовать некоторые воспоминания, чтобы несколько сдержать богатое воображение прыткого биографа, который пытался перещеголять всеми признанного Вазари. Соперничество между ними изрядно забавляло Микеланджело. Но тайные свои мысли он им не поверял, не очень веря, что молодые люди с их максимализмом смогут правильно его понять.
Если говорить о привязанностях Микеланджело, то в гораздо большей степени, как им было сказано Кондиви, он тяготел к великим флорентийцам Кватроченто, нежели к современным ему мастерам в их стремлении к чисто внешнему украшательству. Выше отмечалось, с каким пиететом он относился к простой, по-детски наивной и пронизанной подлинно христианским духом живописи фра Беато Анджелико. То же самое можно сказать и о Луке делла Роббиа, в чьих голубых глазурях заключена вера в человека, которая никогда не покидала Микеланджело.
Кондиви торопился, словно предчувствуя, что дни его сочтены, и свои мемуары опубликовал в 1553 году. Микеланджело полюбил славного и начитанного биографа. Он даже вопреки своей неприязни к Римской курии уважил его просьбу похлопотать перед статс-секретарём кардиналом Карло Борромео об открытии в Риме прихода для уроженцев городка Ри, - патрансоне в области Марке, откуда был родом сам Кондиви.
В отличие от Кондиви, посвятившего труд своему покровителю Юлию III, Вазари, который также оказался приближенным к папскому двору, считал правящего понтифика человеком недалёким, капризным и малосведущим в искусстве. При подготовке второго издания своих "Жизнеописаний", которые вышли в 1560 году, Вазари почерпнул много полезного из мемуаров соперника, по чьей рукописи, по всей видимости, прошёлся знающий Джаннотти.
* * *
В трудные для него дни Микеланджело помогал новый подмастерье Антонио Франчези, заменивший Урбино. Без посторонней помощи он уже не мог обойтись, так как его мучила каменная болезнь. Бывали дни, когда он с трудом передвигался по дому, а о поездке верхом не могло быть и речи. Чтобы добраться до стройплощадки, где страсти не утихали, приходилось пользоваться услугами нанятого кучера. От боли и отчаяния его не покидали мысли о смерти, усугубляемые старческими недугами.
Утешением для него послужило полученное послание в стихах от давнего друга кардинала Бекадделли из Рагузы (Дубровника), где он временно обосновался по пути на родину из Вены.86 В самой Рагузе образовался даже кружок почитателей великого творца. Микеланджело не замедлил ответить другу в той же поэтической форме:
Мы встретимся на небе, монсиньор,
Раз крест и муки были не напрасны.
Но здесь хочу я повидать вас страстно,
Покуда с жизнью не угаснет взор.Пусть расстоянья, цепи снежных гор
И реки нас разъединяют властно,
А мы близки сердцами ежечасно,
Не изменяя дружбе до сих пор.Осиротев без верного Урбино,
Которого слезами не вернуть,
Отныне мыслями я только с вами,Хоть слышу, как настойчиво судьбина
Повелевает мне закончить путь,
Чтоб встретиться с ушедшими друзьями (300).
* * *
Папа Юлий III всячески оберегал своего любимца от нападок многочисленных его недругов. Чтобы не отвлекать Микеланджело от работы над собором Святого Петра, он не стал поручать ему возведение своей собственной виллы в Риме, а привлёк к работе Амманнати, который часто обращался за советом к Микеланджело, для которого такие просьбы были докукой, отвлекающей от дел, а времени было в обрез. Теперь на вилле Джулия находится музей этрусского искусства.
В 1555 году Юлий скончался, и новым папой стал кардинал Червини, принявший имя Марцелла II. Многие сторонники реформ забеспокоились, зная решительность папы в борьбе за чистоту веры, но через 22 дня после избрания он скончался. Микеланджело лишился серьёзной поддержки. Его давно беспокоила судьба Карнесекки, друга Виттории Колонна, который томился в казематах замка Святого Ангела в ожидании суда инквизиции над ним. Пользуясь добрым к себе отношением нового папы, Микеланджело успел переговорить с ним о возможности смягчения участи подследственного Карнесекки, но скоропостижная смерть Марцелла II помешала этому.
На папском престоле оказался один из ярых апологетов Контрреформации престарелый кардинал Караффа, ставший теперь Павлом IV. Неаполитанец Караффа был одним из активных сторонников созыва Тридентского собора. Ему принадлежит известное изречение: "Mundus vult decipt, ergo decipiatur" - "Мир желает быть обманутым, значит он будет обманут".