Иду по коридору, не замечая ничего и никого, лихорадочно размышляю над совершенно новой, экстремальной и очень позорной ситуацией: как мне сообщить о бегстве Ельцина? Это станет известно, возможно, уже через несколько минут - американцы немедленно сделают сенсационное сообщение, не дожидаясь, что там скажет Ельцин. Думал, думал, напряжение достигло предела… В моем большом отсеке, который занимал огромный холл и несколько больших комнат для помощников, прессы и пр. (помимо кабинета и приемной), как всегда, было множество людей, добивающихся скорейшего информирования о чем-то, разумеется, "важном" - депутаты России и Моссовета, военные, работники нашего аппарата, мои и "чьи-то" советники и консультанты, депутаты из провинций, некоторые сотрудники аппарата Горбачева, коллеги - ученые и преподаватели московских вузов, аспиранты и даже студенты, приезжие - и как они только умудрились попасть сюда? И как всегда, много журналистов, особенно - иностранных.
Уже на подходе к своим апартаментам попытался сделать усилие - принять бодрый вид, улыбнулся, с кем-то заговорил, обещал переговорить со всеми. И зашел к себе, попросив секретаря никого не впускать 10 минут.
Я едва присел за свой рабочий стол, как зазвенел привычный телефон от Ельцина. Удивился. Нажал кнопку.
Голос Ельцина. Руслан Имранович, я никуда без вас не пойду. Будем вместе до конца!
Я. Спасибо, Борис Николаевич! - Я почувствовал огромное внутреннее облегчение. Откинулся в рабочее кресло.
Ельцин. А сейчас я спускаюсь в свой запасной рабочий кабинет в подвалах нашего здания. Я там не был, но мне докладывают, что имеются все условия для работы. Здесь остается Бурбулис.
Я. Хорошо, Борис Николаевич! Полагаю, что все будет развиваться так, как мы предполагали. Мы сделали достаточно много, чтобы "они" не посмели пойти на кровавый конфликт. Полагаю, что его не будет. Подумайте над этой новой ситуацией. День будет сложный…
Зашел Лев Суханов, помощник президента - доволен, смеется. Говорит: "Ну, вы молодец! Когда вы так решительно, не дискутируя, отказались сесть в машину к Ельцину - он недолго колебался. Выругал всех и вернулся. Кто-нибудь знает об этом?"
Я. Не знаю, Лева, но, видимо, будут знать. Но - это уже не так важно…
Моя радость по поводу того, что Ельцин не совершил этот позорный поступок и не сорвал все "наше дело", была так велика, что я как-то смягчился, стал искать какие-то оправдания: "Устал от политических битв, жизнь его потрепала немало, он намного старше меня" и пр. В общем, стало хорошо, спокойно. Насколько это позволяла обстановка.
Информация и неформальные связи в большой политике
Проблема теории официальной информации мне была хорошо известна еще с раннего периода моей научной деятельности в Академии наук СССР. Но впервые о необходимости обладания доступом к специальной политической информации я на своем личном опыте убедился в три августовских дня, когда путчисты блокировали нас, руководителей России, в Парламентском дворце. Более понятной стала также позиция всесильного главы КГБ Крючкова, который препятствовал реализации наших замыслов создать российскую спецслужбу, наподобие хотя бы тех, которые существуют во всех союзных республиках, кроме РСФСР. А когда было заключено специальное соглашение между властями СССР и РСФСР о создании такого специального ведомства по России, к нам был направлен человек, совершенно пустой и безынициативный, - полгода у него ушло на формирование персонала… из 20 секретарш и десятка сотрудников. За все эти драматические три дня его никто не видел вблизи высшего российского руководства. А информация о том, что делается в Правительстве у Павлова, в Минобороны и Генштабе, в КГБ у Крючкова, в войсках, взявших в осаду наш Дом, была очень нужна. И она у меня была, по крайней мере, с ночи 19-го, непрерывно нарастая с утра 20 августа и вплоть до полного завершения военно-политического путча.
Это был класс неформальной информации, истоки которой зависят исключительно от личности человека, причем в тех аспектах, которые относятся ко всей его биографии, прошлой жизни, дружеским связям, начиная с учебы, работы, времяпрепровождения; от того, насколько этот человек имел доступ к информированным - то есть элитарным слоям общества и пр. Все это невозможно для политика - новичка в Москве. Москва - сложный, лукавый город, он не любит "начальников" со стороны. Я был давно "своим" в Москве.
За годы учебы в МГУ, работы в комсомоле, в Академии наук и своем институте у меня появились многочисленные дружеские связи со множеством приятелей, работающих во всех учреждениях столицы, включая союзный уровень. Я многими из них искренне дорожил, поддерживал эти связи постоянно и, когда стал одним из руководителей России, часто приглашал к себе - и на работу, и домой, и на какие-то мероприятия, консультировался с ними по разным вопросам. Некоторые из них были первоклассными специалистами в области западной экономики, менеджмента, теории дипломатии, конституционного законодательства, финансов, банковской деятельности, организации политических кампаний, деятельности спецслужб, информатики и т. д.
В августе многие из них самым тесным образом работали, как они говорили, "на меня", - но я считаю, они работали на нашу страну, они выполняли свой нравственный долг. Эти люди и их информаторы имели доступ абсолютно во все коридоры союзной власти в Москве, включая Минобороны, КГБ, не говоря уже о каждом шаге членов ГКЧП. Наладить связь с ними, создать механизм поступления информации - это было делом более сложным, чем сам процесс получения любой информации от ее носителя. Это удалось сделать к вечеру первого дня с начала путча.
Из них было создано несколько групп, одна - сводила всю поступающую от других информацию - в единую, сводную информационную записку (3–4 страницы). Причем последняя использовала исключительно ту информацию, которая была получена только в рамках наших групп. Такой подход был утвержден ночью 19 августа, поскольку первый анализ всей информации, которая поступала в Белый дом по самым разным источникам - к Ельцину, ко мне, Силаеву, Руцкому, генералу Кобецу, депутатам и т. д." показал, что она абсолютно дезориентирующая, специально направляемая "извне" и искусно интерпретируемая "внутри" Белого дома внешними агентами, работающими внутри нашего Парламентского дворца. Поэтому одна из задач - нейтрализация ложных "сигналов". В итоге каждые 2–3 часа я имел абсолютно точную, достоверную информацию - начиная примерно с 6–7 часов вечера 19 августа.
И вот, вернувшись к себе от Ельцина, который направился "руководить" разгромом ГКЧП в… подвалы Белого дома, я ждал двух своих старых друзей, моих верных информаторов (конечно, у них были самые надежные документы, позволяющие им беспрепятственно бывать как у нас, так и у "них"). Ждал, какой они принесут вердикт - быть или не быть штурму сегодня ночью. Наверное, они были превосходными конспираторами. Один, например, приходил раньше, вертелся в моей приемной, подходил к группам людей, включался в разговор - в общем, "знакомился с ситуацией". И только после такого рода "манипуляций" заглядывал в мой кабинет. Я выходил в коридор, мы прогуливались в дальнем безлюдном его конце и вели беседу. Мне передавалась бумага или устное сообщение. Задавал вопросы, уточнял, обсуждали - собеседник обладал самым высоким интеллектом. Другой в это время обязательно оставался в некотором отдалении - "контролировал ситуацию"… Жду.
Заглянул - я тут же вышел. Идем по коридору в конец - там никого нет. Мой друг, видя внутреннее мое нетерпение, говорит: "Успокойся, прежде всего. Все будет в порядке".
Я даже остановился. - "Так не будет нападения?" - "Нет, не будет. Пойдем". Прошли еще десяток шагов, остановились. Вот что им было сообщено на этот раз:
Первое. Переговоры с Лукьяновым оказались очень верным шагом. Поняв, что вы не сдаетесь и что необходимо силовое решение, Лукьянов стал менее решительным в доведении до конца их общего плана. На него произвело сильнейшее впечатление твое предупреждение, что он, Лукьянов, больше всех и раньше всех будет нести ответственность за последствия применения силы.
Второе. Военные - министр обороны Язов и его первый заместитель Ачалов - отказались принять самостоятельное решение о захвате вашего здания. Они потребовали письменного приказа за подписями Янаева, Лукьянова и Павлова. Янаев согласился. Лукьянов категорически отказался, ссылаясь на твое предупреждение о персональной его ответственности за последствия кровопролития. Накричал на Янаева и Язова. Павлова со второй половины сегодняшнего дня нет в своем кабинете, он, судя по тому, что говорят помощники, серьезно "заболел" (пьянствует). Очень важно, что Ачалов не занял агрессивную позицию, учитывая его авторитет в ВДВ и самостоятельность. Язов с ним советуется прежде всего. Грачев - "хитрит", не доверяй ему. Агрессивны Бакланов и Варенников - оба учинили скандал Лукьянову и Язову, требуя положить конец "митингу у российского Верховного Совета. Лебедь, заместитель Грачева, разругался с ним. Он с возмущением рассказал об эпизоде - встрече с тобой и о том, что ты приказал арестовать его и бросить в подвал. "Прямо Сталин какой-то, с трубкой в зубах, стальным взглядом. Пригрозил мне военным трибуналом. Назвал меня дураком… Со мной так никто за мою жизнь не обращался… Никаких приказов применить войска я не отдам, если не будет письменного и ясного указания высшей политической власти в стране. Или отстраняйте меня от командования! - вот его точные слова, сказанные Грачеву. Это было передано Язову. Министр молча выслушал, не проронил ни слова. Похоже, жалеет, что ввязался в эту "кашу
Третье. Крючков - в полной растерянности. По замыслу он должен был ввести в действие дивизию имени Дзержинского, которая подчиняется только ему. Но приказал - когда узнал, что "Ельцин не сбежал- отменить первоначальный план по захвату вашего здания.
Четвертое. "Побег Ельцина в американское посольство" - это "игра" группы специалистов Крючкова - "деза" о штурме в 1 час была "запущена" через "наших" американцам. Они и постарались предупредить вас и приготовили "план эвакуации" Ельцина вместе с тобой. Немедленно после бегства Ельцина сюда должны были войти подразделения дивизии Дзержинского, при поддержке подразделений ВДВ Грачева под командованием Лебедя. Когда этот план сорвался, Крючков сразу же отменил предыдущее распоряжение и приказал командиру дивизии ни в коем случае не предпринимать "активные действия" в отношении вас.
Пятое. Язов предложил отменить все планы "захвата" и начать какие-то переговоры с Горбачевым. Он сказал Янаеву и Лукьянову, что не будет "проливать кровь" в создавшейся обстановке. - "Там такая же власть, как и вы. Ищите пути мирного решения. Я - солдат, отвечаю за оборону страны, а не палач!" Варенников попытался ему возразить, но Язов грубо оборвал его, приказав не лезть "не в свое дело".
Резюме:…Таким образом, ночь для вас пройдет спокойно, важно только, чтобы с вашей стороны не было каких-то "моментов", способных к спонтанному развитию событий, столкновений и пр. Каким образом они будут "выходить" на Горбачева, будут ли вообще - узнаем ближе к утру… Полагаем, что часа через два-три все прояснится окончательно. Возможно, какие-то связи с ним осуществлялись и ранее…
И еще - не говори ничего конкретного относительно этой информации Ельцину - у него "недержание", проговорится. Все дойдет до "них" - здесь столько их людей - ты даже не представляешь! Если "там" узнают, что вы здесь хорошо осведомлены об их положении, - возможно, спецы Крючкова затеют что-то иное, что сейчас предугадать сложно. Направляй работу по сопротивлению Белого дома, исходя из этой информации, не информируя никого о том, что я тебе сказал. Тебе надо усилить личный контроль за всеми действиями людей Ельцина, в том числе генералов Руцкого, Кобеца и др. Ситуация - на волоске, любой фактор может ее сдвинуть в противоположном - неблагоприятном направлении". - Это было сказано моим другом уже перед уходом.
Подвалы Белого дома
Огромные окна Парламентского дворца стали угасать один за другим. Повсюду - мрак. И только мой отсек ярко светится, как и прежде. Я - в превосходном настроении, что удивляет всех, кто толпится здесь, непрерывно снуя из кабинета и выходя из него. Заходит Сергей Филатов - я его недавно назначил ответственным секретарем Президиума Верховного Совета. Смотрит на меня удивленно - видимо, не понимает причины моей бодрости на фоне общего унылого настроения обитателей Белого дома. Сообщает, что все депутаты и персонал, не задействованные на внешнем кольце обороны - на улице, - спустились в подвалы. Там хорошо оборудованное бомбоубежище, со всей "инфраструктурой". Не хотел бы спуститься и посмотреть тамошнюю обстановку? Я соглашаюсь - теперь можно. Есть время. Кто из охраны уже побывал там, идет впереди, освещает путь электрическим фонарем. Спускаемся вниз по ступеням. Останавливаемся у резко расширившегося коридора. Огромная стальная дверь открывалась путем приведения в движение круглого колеса. Когда она открылась, мы вошли в довольно большой зал. Сюда сходились еще два коридора с такими же дверями, которые мы только что открыли. Здесь, к моему изумлению, была оживленная жизнь: ходили туда-сюда группами депутаты (я даже удивился - одни с автоматами наверху, а здесь - "гуляют"!). Увидел охрану президента, спросил: "Где?" - "Там", - был ответ с кивком головы в сторону ближней двери. Когда подошел ближе, смотрю - на двери табличка с надписью "Председатель Верховного Совета РСФСР", напротив другая - "Заместитель Председателя Верховного Совета РСФСР".
Президент - спит. Открыл другую дверь - на диванах спят Попов, Лужков - все, разумеется, в одежде. Честно говоря, я обрадовался: нашлись мои потерянные "гости".
Побыв в подвале минут 20, почувствовал себя как в клетке - не хватает воздуха. Вернулся вместе с сопровождающим к железной двери. Охранники у нее явно с неохотой стали крутить колесо, открывая толстенную стальную дверь. Через минут 40 с облегчением добрался в свой кабинет через темные коридоры, натыкаясь на людей с автоматами у лестниц, у коридорных поворотов.
К утру психологическая напряженность возрастала. Тревожные вести поступали из радиорубки (Александр Политковский и Александр Любимов), из штаба Руцкого и генерала Кобеца. От дыма костров и напряжения, буквально висящего в воздухе, даже в здании стало трудно дышать. А может быть, было просто страшно на подсознательном уровне. Но этот страх, разумеется, подавлялся волей и решимостью. После того как погасли все огни, по коридорам послышался топот множества людей, - кто-то растерянно куда-то бежал, кто - занимал заранее заготовленную оборонительную позицию. Мы решили всех женщин удалить из здания, они, разумеется, не хотели, прятались. Кстати, женщины-журналистки так и не выполнили этой команды. По радио непрерывно передавали указания Руцкого и Кобеца: "Будьте спокойны и бдительны. Не поддавайтесь панике. Люди, стоящие вокруг здания, отойдите на 50 метров. Если пойдут танки, расступитесь. Те, кто внутри здания, расположитесь по двое у окон. Никого не пускайте внутрь. Возможна провокация. Отряды КГБ будут пытаться проникнуть в здание под видом наших защитников. Если кто-то будет вламываться в окна, в двери, стреляйте без предупреждения
Мне принесли противогаз, кажется, профессор Андрей Кокошин, заместитель директора Института США и Канады, мой консультант. Он с группой сотрудников института помогал мне анализировать обстановку. Около часа ночи я расслышал первые выстрелы. Подошел к окну, выходящему на площадь. "Не подходите к окну, - закричал один из охранников, - на крыше СЭВ снайперы, они держат под прицелом ваш кабинеты!"
Кто-то сообщил, что у американского посольства убиты двое. Раздалась еще одна очередь, и небо осветилось голубоватой вспышкой. С площади слышались крики и грохот. Через час напряжение несколько спало. Очередное сообщение, на этот раз переданное непосредственно помощнику Ельцина Льву Суханову одним западным послом, свидетельствовало, что время взятия парламента перенесено на 4 утра. Это сообщение подтвердилось через другие источники. Но это уже на меня не действовало - я был твердо уверен, что нападения уже не будет. Они это должны были сделать ночью…
…Самое опасное время - с 4 до 5 часов утра. Это установили психологи. Притупляется внимание и реакция. Вот тогда они и начнут действовать, но вряд ли это произойдет, но этого не знали люди - наши защитники. Поэтому это был критический период для защитников Белого дома в психологическом аспекте. Надо было их поддержать словом, подбодрить. В это время зашла Белла Куркова. Говорю: "Пойдем в радиорубку; я хочу выступить перед нашими защитниками".
Спустились в подвал и по темным коридорам добрались до радиорубки. Любимов сообщил, что сейчас будет выступать исполняющий обязанности Председателя Российского парламента Руслан Хасбулатов, и уступил место перед микрофоном. Что можно сказать тысячам людей, жадно слушающим мертвую, предрассветную тишину светлеющей ночи? Что сказать этим усталым, полуголодным, промокшим под дождем, но столь неукротимым, бесстрашным людям, единственное оружие которых против танков и вооруженных до зубов солдат - их собственные тела?
Я начал с характеристики той бессердечной преступной клики, которая нами правила в течение 70 лет. Вспомнил цинизм, жестокость, отсутствие чести, порядочности и совести всех поколений "вождей" начиная с ленинских времен. Напомнил свержение Хрущева, агрессию против Чехословакии, никчемную 10-летнюю войну в Афганистане, попытки вооруженным путем подавить мирные демонстрации в Тбилиси, Таллинне, войну между Азербайджаном и Арменией, неспособность Кремля решить ни одной проблемы общества. Изложив свою позицию в отношении совершенного переворота, сказал, что ранее, отвечая на многочисленные вопросы, задаваемые мне по поводу возможности переворота, я отвергал такую возможность. "Я ошибся, - совершившие переворот оказались бесчестными людьми, предавшими своего президента и свою страну. Они, похоже, никогда не знали и не понимали народ, который готов принять смерть, но отвергает рабство, в которое нас хотят загнать…"
В общем, говорил я минут 30. Потом мне сказали, что это, как и первое мое выступление 19 августа, было одним из лучших выступлений и - что самое важное - в исключительно нужное время, когда наступила крайняя физическая и психологическая усталость людей. Их надо было как-то морально успокоить, внести какую-то долю уверенности, сказать теплое слово, укрепить веру в наш успех…
Кажется, я нашел такие слова, возможно, я вложил в и усталые тела и души хоть каплю живительной силы, - во всяком случае, мне этого хотелось…