Нежнее неба. Собрание стихотворений - Николай Минаев 24 стр.

1941 г. 11 сентября. Четверг.

Москва

М. И. и Ю. Д. Милиоти ("Минаев – я, вы – Милиоти…")
Надпись на книге

Минаев – я, вы – Милиоти,
А это значит, черт возьми,
Что мы на той же самой ноте
Сошлись, а именно на "ми"!

Вам, как и мне, совсем не место
Коптиться в этаком дыму,
Короче говоря, из теста
Мы одного, а потому

Примите – он не пахнет Торой -
Мой поэтический привет,
И с ним от Музы дочь, которой
Исполнилось пятнадцать лет.

<1941 г. 7 октября. Вторник.

Москва>

"Все померкло, все поблекло…"

Все померкло, все поблекло,
Все не то, и я – иной,
Как сквозь матовые стекла
Я смотрю на мир земной.

А тоска мне сердце гложет,
И оно на боль в ответ
Ни на миг забыть не может
Ту, которой в мире нет.

Как еще дышу я, зная,
Что ушла из бытия
Спутница моя земная,
Несравненная моя?

1941

"Ты из жизни ушла, одиноким оставив меня…"

Ты из жизни ушла, одиноким оставив меня,
И сама в одиночестве в тесном гробу приютилась,
Ты покинула мир на закате июльского дня
Вместе с солнцем, но солнце, тебя проводив, возвратилось.

А тебя больше нет и не будет уже никогда…
Чем утешу я сердце и как я его успокою?
Пролетят дни за днями, пройдут за годами года,
А оно не расстанется – бьется покуда – с тоскою.

И потянется жизнь как бесцветная грубая нить,
Только память о прошлом мне будет отрадой единой;
В целом мире никто не сумеет тебя заменить
И стихи о тебе станут песней моей лебединой.

Здесь на бедной Земле, потонувшей во лжи и в крови,
Мы любили друг друга и тем были счастливы оба,
А теперь только отблеск твоей неизбывной любви
Мне мерцает звездой из забитого наглухо гроба.

1941

"Что мне утешенья и участье…"

Что мне утешенья и участье,
Им внимаю с острой болью я;
Отошло мое земное счастье,
Скрылась радость светлая моя.

В сердце больше места нет надежде,
Что твоею нежностью согрет
Буду вновь я как бывало прежде,
Ведь тебя на белом свете нет.

А еще недавно ты дышала,
Излучая свет любви из глаз,
Ты мне жизнь собою украшала,
Ты была со мною, а сейчас

Я один стою перед судьбою,
Стало пусто в мире, ты ушла,
И погас, любовь моя, с тобою
Мой источник света и тепла.

1941

"Так, видимо, нужно, так, видно, угодно судьбе…"

Так, видимо, нужно, так, видно, угодно судьбе,
Чтоб звездною россыпью искрилось небо, а я
На звезды смотрел и душою стремился к тебе,
Моя незабвенная, светлая радость моя.

Дышала прохладой и веяла сыростью ночь,
Листы трепетали и благоухали цветы,
А сердце мое не могло в этот час мне помочь,
Оно не сумело ответить мне, где теперь ты.

Томясь по тебе, я не вижу тебя наяву,
А ты с прежней лаской быть может глядишь на меня,
И может быть чувствуешь как и зачем я живу
С того, в вечный траур мне сердце одевшего дня.

Во имя немеркнущей даже за гробом любви,
Из плена земного, из тесных оков бытия
Меня поскорее к себе навсегда призови,
Моя незабвенная, светлая радость моя.

1941

"И мороз, и вьюга…"

И мороз, и вьюга…
Ночь как жизнь темна…
Верная подруга,
Нежная жена,
В суету мирскую
Не вернешься ты;
Я один тоскую
В мире суеты,
Сердцем вспоминая
Как был счастлив я
В нем с тобой, родная,
Милая моя!..
Мир в бреду недуга…
Жизнь как ночь темна…
Нежная подруга,
Верная жена,
Нет для жизни силы
И желанья нет;
Только из могилы
Мне сияет свет,
Где лежишь, не зная
Мрака бытия,
Ты, моя родная,
Светлая моя!..

1942 г. 16 января. Пятница.

Москва

Милой Иоанне Матвеевне Брюсовой в день ее шестидесятилетия ("Стоя, руки по швам…")

Стоя, руки по швам,
Иоанна Матвевна,
В день рождения Вам
Пожелаю душевно,

Чтоб горел керогаз
И "голландка" не гасла,
И чтоб были у Вас
Сахар, мясо и масло,

Чтоб не стала семья
Ваша жертвой Арея,
Чтобы книги В. Я.
Издавались щедрее,

И чтоб, словно в раю,
Вы спокойно и просто
Жизнь земную свою
Продолжали лет до-ста.

15 февраля 1942

"В тихий вечер за столом…"

В тихий вечер за столом
У раскрытого окошка
Я мечтою был в былом.
В тихий вечер за столом
Мне повеяло теплом,
И взгрустнулось мне немножко
В тихий вечер за столом
У раскрытого окошка.

1942

Москва

A. А. Галунову ("Добросердечный друг мой, в эти дни…")

Добросердечный друг мой, в эти дни
Разрухи, страха, жадности и злобы,
В дни гнусной жизни только для утробы
С приправой лицемерной болтовни,

Все чистое, все светлое в тени,
А на виду гниенье и микробы,
И нужно быть душою твердым, чтобы
В ней уберечь для творчества огни.

Мы все внутри безвыходного круга,
Но с Вами долголетняя подруга
Плечо с плечом проходит через тьму,

А я бреду сквозь оторопь людскую
Один как перст, ненужный никому,
И об ушедшей спутнице тоскую…

1942

Москва

"Душитель мысли, враг всего живого…"

Душитель мысли, враг всего живого,
Отец холопства, подхалимства друг,
Кавказец, проявивший ловкость рук,
С умом и внешностью городового,
Разыгрывай кровавый водевиль,
Ссылай, расстреливай, терроризируй,
И над страною серою и сирой
Что хочешь делай, но не джугашвиль.

1942

"Жиреющая самка…"

Жиреющая самка,
Глуха, разинут рот;
Она душою хамка,
А внешностью урод.

1942

Москва

"Полужаба, полуженщина…"

Полужаба, полуженщина,
Смесь дерьма с папье-маше,
По манерам деревенщина
И стервоза по душе.

1942

Москва

"Снова пахнуло дыханием свежим…"

Снова пахнуло дыханием свежим
Зелени юной и влажной земли,
И по оврагам и тропам медвежьим
Голубоснежники вновь расцвели.

Снова весна словно младшему брату
Нежность свою расточает мне, но
Нет тебя в мире и эту утрату
Даже весне возместить не дано.

Хоть для меня ласки солнца как милость, -
Ведь на закате июльского дня
Солнце мое вечной мглою затмилось
И никогда не согреет меня, -

Но вместе с рощицей этой весною
Мне не очнуться от зимнего сна,
Ибо ты, радость моя, не со мною,
А без тебя и весна – не весна!

1942

"Такою светлою, такою милою…"

Такою светлою, такою милою
Была недавно ты в расцвете женском,
А ныне скрытая сырой могилою
Лежишь на кладбище Преображенском.

Уж не смутят тебя сердечно-чуткую
Земные горести, тоска и злоба,
Ты обрела себе в годину жуткую
Успокоение под крышкой гроба.

А без тебя и мне не быть утешенным,
Ведь в мире холодно, темно и голо,
И я дрожу как лист под ветром бешеным
Насилья, дикости и произвола.

Но и в кромешной тьме лучом спасения,
Все разгорался и вырастая,
Мне светит образ твой, моя Евгения,
Моя заступница, моя святая!

1942

"Я вновь пришел к тебе, моя родная…"

Я вновь пришел к тебе, моя родная,
Чтоб поклониться холмику тому,
Где ты лежишь не чувствуя, не зная
Как тяжело мне в мире одному.

Ведь с той поры, когда оставив тело
Свое земле с Земли ты отбыла,
Моя душа навек осиротела,
С тобой лишившись света и тепла.

И вот блуждая ощупью во мраке,
Сквозь ложь, сквозь лицемерье, сквозь вражду,
Я вижу только ненависти знаки
И лишь невзгод от будущего жду.

И в эти дни нужды, тоски, болезни,
В сиянии немеркнущей любви,
Ты для меня в прекрасном сне воскресни
И жизнь влачить меня благослови.

1942

В альбом ("Стихи в альбом почти всегда измена…")

Стихи в альбом почти всегда измена
Тому что есть: ведь в чаяньи добра
Польстить хозяйке нужно непременно,
Иль прокричать хозяину ура.

А я взамен приветственного клича
Вам, ритмами играя, прошепчу:
"От Николая Николаевича -
Николаю Николаевичу".

1942

Г. А. Александровской ("В дни духовного паденья…")

В дни духовного паденья,
Горя и эрзац-еденья
Вам желаю всяких благ,
И в честь Вашего рожденья
Водружу на целый день я
На воротах сердца флаг.

1943 г. 16 марта. Вторник.

Москва

Надпись на червонце без номера ("Как средь толпы славян японец…")

Как средь толпы славян японец,
Иль меж научных книг роман,
Сей недоделанный червонец
Попал сегодня в мой карман.

И я дивясь такому чуду,
За то, что он в семье урод,
Его поспешно с рук не сбуду,
А сохраню, наоборот.

1943 г. 31 марта. Среда.

Москва

И. Н. Розанову ("Тот, кто достиг расцвета мастерства…")

Тот, кто достиг расцвета мастерства
В поэзии, тот с точностью и сразу
Найдет созвучья, ритмы и слова,
Чтоб их вместить в лирическую фразу.
Как будто поэтическим лучом
Просветится насквозь его работа,
И он сумеет даже ни о чем
Сказать экспромтом собственное что-то.
И на походку Музы не рыча,
Спокойно и без всякого горенья,
Я заношу сие стихотворенье
В альбом Ивана Никанорыча.

<1943 г. 26 мая. Среда.

Москва>

"В Москве последний переводчик Данта…"

В Москве последний переводчик Данта,
А в Вольске первый скульптор, Златовратский,
Во всеоружьи, так сказать, таланта
Вдруг выявил характер свой дурацкий.

К несчастью, выкинутую им "штучку"
Никак нельзя живописать строками,
Приходится поспешно бросив ручку,
В недоуменьи развести руками.

1943 г. 2 сентября. Четверг.

Москва

"Ты – хамка и холуйка, ты халда и хабалка…"

Ты – хамка и холуйка, ты – халда и хабалка,
Холопка по призванию, как видишь все на "ха".
Ты в возрасте под тридцать невольная весталка,
Иль, по простонародному, девица без греха.

И в наши дни Дианой жить вовсе не досада,
Для девушки быть девушкой есть высшая хвала,
Но ты то непорочна, что страшно толстозада,
Что слишком недотеписта, что до-нельзя пухла.

Ведь многие, ей Богу, не блещут красотою,
Не каждой предназначено быть лакомым куском,
Но ты-то несравнима ни с этою, ни с тою,
Ты просто исключение, ты только мяса ком.

Твои повадки пошлы, твои ухватки глупы,
И тщетно ты улыбкою растягиваешь рот,
Ведь даже близорукий увидит и без лупы,
Что ты – прости мне, Господи! – урод-мордоворот

1943 г. 19 декабря. Воскресенье.

Москва

"Что несет мне новый год…"

Что несет мне новый год
Я уж знаю: труд бездушный,
Цепь страданий, груз невзгод
И неволи воздух душный.

Днем и ночью мрак густой,
Где лишь творчество – светило,
И опять тоску о той,
Что меня осиротила.

Он подходит, топоча
По тропе войной истертой,
Год по счету тысяча
Девятьсот сорок четвертый.

И быть может это в нем,
В час еще мне неизвестный,
Я, слабея день за днем,
Упаду под ношей крестной?

Или может быть поэт,
Не поладив с миром косным,
Сам уйдет за милой вслед
Этим годом високосным?

<1943 г. 31 декабря. Пятница.

Москва>

"Под конвоем, по дороге…"

Под конвоем, по дороге,
Средь родных полей, в наш век,
Еле-еле тащут ноги
Тридцать слишком человек.

Почему и что за люди
Спор ведут в рассветной мгле
Об обеденном премблюде
И вечернем горбыле?

Может быть они по тропам
И лесным трущобам на
Удивление Европам -
Вот, мол, дикая страна! -

В час погони за грошами,
Встречных в несколько минут
Оставляли голышами,
Тут же сделав им капут?

Иль шакалами пролаяв,
В океане, в день труда,
Разгружали без хозяев
Многотонные суда?

Куклы жизни на задворках,
В куртках, в ватниках, в пальто,
В сапогах, в лаптях, в опорках,
Босиком и в буцах, то

Не разбойники-бродяги,
Не грабители морей,
А всех видов доходяги
Из тюремных лагерей.

1944 г. Лето.

Серебряные Пруды, Моск. обл.

"Он похож на драного кота…"

Он похож на драного кота,
Что в отбросах по помойкам роется;
Разница меж ними только та:
Сей прохвост, во-первых, без хвоста,
Во-вторых, хоть изредка умоется.

1944 г. Лето.

Серебряные Пруды, Моск. обл.

"От него всегда разит…"

От него всегда разит,
Он воняет словно кал,
Скот и гнусный паразит,
Гад и лагерный шакал.

1944 г. Лето.

Серебряные Пруды, Моск. обл.

М. М. Кукуеву ("Где питанья каждый день…")

Где питанья каждый день
Разрешаются вопросы,
Ты скитаешься как тень,
Подбирая все отбросы.

Безалаберный Кукуй,
Мы с тобой не малолетки,
Для чего ж ты, растолкуй,
Ешь обглодки и объедки?

От картошки кожура,
Рыбий хвост и хлеба крошка, -
Разве эта вся мура
Ощутится хоть немножко

Отощавшим животом,
Если даже три арбуза,
Вместе с корками притом,
Не наполнят наши пуза?

1944 г. Лето.

Серебряные пруды, Моск. обл.

Ф. Ф. Кукушкину ("Ты, Кукушкин, в жизни новой…")

Ты, Кукушкин, в жизни новой
Ешь и пей, жни и куй,
Только в рощице сосновой
По ночам не кукуй.

Вместо пения по нотам
Расскажи анекдот;
Пусть зовешься ты Федотом,
Ты Федот, да не тот!

1944 г. Лето

Серебряные Пруды. Моск. обл.

"Потирает руки он…"

Потирает руки он
В результате дел удачных,
Местечковый Соломон
Из породы лапсердачных.

Увидав как он дрожит
Малохольный, конопатый,
Каждый скажет: "Это – жид!"
И прибавит: "Жид пархатый!.."

1944 г. Лето.

Серебряные Пруды, Московская область

B. М. Ципер ("Вера Моисевна…")

Вера Моисевна,
Не таращьте гневно
Ваших глаз:
Ибо без куренья
Демон одуренья
Мучит нас.

К нам войдя с подносом,
Чуете Вы носом
Дым и вонь,
(Так всегда бывает,)
Кто же добывает
Нам огонь?

Так как Вы сестрою
Всем нам, то открою
Вам спроста,
Что на всю палату
Нам катает вату
Староста.

1944 г. Осень.

Москва

"Балбес воспитанный тюрьмой…"

Балбес воспитанный тюрьмой,
Ночлежками и бардаками,
К тому ж еще глухонемой,
Грозить мне вздумал кулаками.

Хоть драки я не признаю,
Но защищаясь я ударю,
И опоганю длань свою
Об отвратительную харю.

1944

Москва

"Бывало в дни борьбы…"

Бывало в дни борьбы
Во тьме по вечерам,
Я многим метил лбы
Печатью эпиграмм.

А ныне днем с огнем
Я дам ему щелчок;
Но что сказать о нем?
Он только – дурачок!

1944

Москва

"Как рассуждает он судить я не берусь…"

Как рассуждает он судить я не берусь,
По-белорусски иль хохлацки,
Но кто бы ни был он, хохол иль белорус -
Он рассуждает по-дурацки.

1944

Москва

"Юноши и малолетки…"

Юноши и малолетки,
Взрослые и старики,
Словно сельди в бочке, в клетке
Около Москвы-реки.

Ежедневно две оправки,
Смысл которых не высок,
И прогулка, где ни травки,
Только небо да песок.

От горбушки до баланды
День плетется не спеша,
И лишь окрикам команды
Внемлет сонная душа.

И родя глухие вести
Средь невежества и тьмы,
Время топчется на месте
В четырех стенах тюрьмы.

1944

Москва

"Красна-девица с лица…"

Красна-девица с лица,
С тонким детским голоском
И с душою подлеца,
Был он круглым дураком.
Что ему ты не толкуй,
От такого холуя
Лишь услышишь: – "На……,
Ни… и до…!"