А ночью перед восхищенным взором
На юге поднимается гигант -
Великолепный Орион, в котором
Сверкает Ригель словно бриллиант.<8 декабря 1959>
"В нашей теплой, так сказать, компании…"
В нашей теплой, так сказать, компании
Ты – единственная иностранка,
К нам ты заявилась из Испании,
Не поладив с генералом Франко.Говоришь, что с важными персонами
Каждый день встречаться неохота,
Ну а там встречаешься лишь с донами
И не встретишь только Дон-Кихота.В Мурсии, в Астурии, в Валенсии,
В лапах фалангистской камарильи,
Бедствуют Сервантесы без пенсии,
Прозябают Гойи и Мурильи.Батраки, что нищи от иллюзии
И гидальго нищие от дури
Попрошайничают в Андалузии,
Побираются в Эстремадуре.Тайно подрабатывая ночками,
В улицах Толедо и Кордовы
Бродят, словно тени, одиночками
Карменситы – девушки и вдовы.А в Мадриде – гвоздь руководительства! -
Посреди начальствующих типов
Восседает сверхпревосходительство,
Заменив всех Карлов и Филиппов.Какова ж по внешности настырная
Эта личность? Тощ ли как сосиска,
Или тучен как сарделька жирная
Главный каудильо дон Франсиско?<11 декабря 1959>
"У тебя, моей колхозной милки…"
У тебя, моей колхозной милки,
Опоросы выше всех,
А твои кормушки и поилки
Я разделал под орех.Ты в районе лучшая свинарка
И поэтому – ей-ей -
Мне по временам бывает жарко
От известности твоей.Мы порой друг другу назначаем
Встречу, то есть рандеву,
Не в кино, не в клубе, не за чаем,
А в твоем свином хлеву.Сколько же об этом разговоров,
И повсюду болтовня,
Что тебе многопудовый боров
Во сто раз милей меня.Можно ль верить глупым небылицам,
Басням злостной клеветы?
Но ведь всем злорадствующим лицам
Не заткнешь затычкой рты.Как предмет тебе не посторонний,
Я предупредить могу: -
Даже среди собственных хавроний
Ты о плане ни гу-гуВедь едва касается подушки
Твой вспотевший за день лоб,
Как уж под тебя твои подружки
Начинают свой подкоп.Всполошились девки-психопатки
И к зиме тебе грозят
Получить от каждой свиноматки
По полсотни поросят.<18 декабря 1959>
"Безмолвствуют березы в безветрии таком…"
Безмолвствуют березы в безветрии таком,
И запах сонной розы по-прежнему знаком,И свежесть овевает, и влажно от росы,
И тихо как бывает в спокойные часы.Так что ж меня тревожит?.. Кто мысль мою увлек?..
Я понял, что быть может тот день уж недалек,Быть может здесь у пруда сознания и сил
Лишусь я, но покуда я чувствовал, я жил.Покуда на дороге во тьме фонарь блестел,
В саду дремали боги, белея гипсом тел,Земля цветы растила, туманилась вода
И вечные светила сияли как всегда.<20 декабря 1959>
"Что тебе пора возрождения?.."
Что тебе пора возрождения?
Что подснежники и что ландыши?
В недрах сонного учреждения
Ты весь день сиди и на план дыши.Много лет назад молвил маршал Ланн,
Усмирив свинцом бунт мятежников: -
"Ведь тому кто свой выполняет план
Не до ландышей и подснежников!.."А начальник твой как-то раз изрек,
Не когда-нибудь, а уж в наши дни: -
"Хоть умри, но план в календарный срок
На сто процентов перевыполни!.."Вообще они, эти разные
Поэтичные все материи,
Как понятия буржуазные
Не годятся для бухгалтерии.<30 декабря 1959>
Вместо предисловия ("Не дары чужого огорода…")
"Может быть последние стихи"
Не дары чужого огорода, -
Здесь плоды, что с Музою вдвоем,
За последние четыре года,
Мы собрали в садике своем.Разные по тону и манере
Словно день и ночь иль да и нет,
Здесь они расставлены по мере
Своего рождения на свет.И пускай разноязычьем четко
Разграничены друг с другом, но
Ведь у них у всех одна походка
И мировоззрение одно.В них всегда все кстати, все на месте,
Все как раз, но грустно на душе,
Что стихи здесь собранные вместе
Может быть последние уже…3 января 1960
"Хоть в теперешней феерии…"
Хоть в теперешней феерии
Петь в миноре не приказано,
Хоть со времени империи
И того, что с нею связаноЗвона нет великопостного
Колокольного московского, -
Я в честь года високосного
И Касьяна Голейзовского,В час, когда на сердце матово,
А в уме столпотворение,
Февраля двадцать девятого
Написал стихотворение.29 февраля 1960
"Я знаю твой тайный грешок…"
Я знаю твой тайный грешок: -
В политике универсалом
Ты хочешь быть, старый мешок,
Наполненный мясом и салом.
Тебе, что колхоз, что Париж,
Везде ты одно тараторишь,
Балакаешь и говоришь,
Ораторствуешь и гуторишь.<30 марта 1960>
"Я ни душой, ни телом не слабею…"
Я ни душой, ни телом не слабею,
Что в наши дни в отставке динамит,
Ведь мне живется как у пирамид
Древнеегипетскому скарабею.Но несмотря на то, что Энвер-бею
Завидовал султан Абдул-Гамид,
Меня к счастливцам зависть не томит,
Я равнодушен даже к Аджубею.Куда ни взглянешь всюду благодать,
И вообще по графику до рая,
Что называется, рукой подать,Но как существовать не угорая,
Коль фимиам струится словно чад
И только славословия звучат?..<11 мая 1960>
"Среди бар и мужиков…"
Среди бар и мужиков,
При прощаньи и при встрече,
Наш советский Хлестаков
Не обходится без речи.
Но каков бы ни был фон,
Тот же ляпает узорец
Всесоюзный грамофон
И всемирный "миротворец".<23 мая 1960>
"Юпитер сердится, а значит он не прав…"
Юпитер сердится, а значит он не прав: -
В земную метя цель, попал он пальцем в небо,
Но смертным для чего показывать свой нрав,
Ведь на Олимпе есть жена-богиня Геба.
Так вознесись туда и, лежа на печи,
Там громы ты в нее и молнии мечи.<25 мая 1960>
"Целый день ты трешься средь собак…"
Целый день ты трешься средь собак,
Надрываясь в "пиль", "тубо" и кличках,
А стемнеет – тащишься в кабак,
Хоть живешь у черта на куличках.Чтобы псам в развитии помочь,
Ты завел особенные баки,
Став физиономией точь-в-точь
Некиим подобием собаки.А на людях, всем наперекор,
Ты с шпионско-сыщицких романов
Сразу переводишь разговор
На бульдогов и на доберманов.А когда под ой-ру и матчиш
Вкруг пойдет наполненная чарка,
Ты от удовольствия рычишь
Словно волкодав или овчарка.Нет, брат, нужно дело и досуг
Сообразовать в созвучьи с веком!
Разве ты средь кобелей и сук
Сделаешься новым человеком?..Ты от жизни прячешься в кусты,
Так нельзя, брат!.. Сядь-ка, да побачим:
Ведь совсем окобелился ты,
Пребывая в обществе собачьем.<26 мая 1960>
"Ясень, осина, береза, ольха…"
Ясень, осина, береза, ольха…
Небо к востоку чуть-чуть розовеет,
Ветер отсутствует, роща тиха,
Лишь предрассветною свежестью веет.И через миг ты почувствуешь вдруг: -
Явь это – сон, а действительность – греза,
Если тебя обступили вокруг
Ясень, осина, ольха и береза.1 июня 1960
"Я – не я, и лошадь не моя!.."
"Я – не я, и лошадь не моя!.."
Этот постоянный наш девиз
Даже в чужеземные края
Ныне отправляется без виз.Для чего нам думать да гадать,
Ведь с горы что надобно видней,
Если свет, так это – благодать,
Если тьма, – мечтали мы о ней.Нынче этак, послезавтра так,
В среду – да, а в понедельник – нет,
Что в апреле ценится в пятак,
В мае будет стоить сто монет.Подан знак и сразу все встают,
И, подобострастья не тая,
Хором, как положено, поют:
"Я – не я, и лошадь не моя!.."<4 июня 1960>
"У нас с тобой сегодня праздник, Муза…"
У нас с тобой сегодня праздник, Муза:
Пятидесятилетие союза,
В который мы с волнением в крови
На утре лет вступили по любви.Свершилось как бы жизни озаренье,
Когда в шестнадцать строк стихотворенье,
При помощи твоей, из мира грез
Впервые я в тетрадку перенес.И пусть не раз, не два за эти годы
Нас на пути встречали непогоды,
Но средь тревог, тоски и темноты
Меня всегда поддерживала ты.
Мы прожили полвека не впустую,
И нынче нашу свадьбу золотую
Приветствуют великолепный день
И распускающаяся сирень.11 июня 1960
"Что ты жадно глядишь из окошка…"
Что ты жадно глядишь на дорогу…
Н. А. Некрасов
Что ты жадно глядишь из окошка,
В стороне от бездомных подруг,
Видно, ты растревожилась, кошка,
Что глаза твои вспыхнули вдруг?И зачем, громыхая бутылкой,
Ты за мухою прыгаешь вмиг?
На тебя с глуповатой ухмылкой
Загляделся прохожий мужик.На тебя заглядеться не диво,
Утащить тебя всякий не прочь;
Скачут резвые блохи игриво
По спине твоей черной как ночь.Не гляди в переулок Калашный,
Зазевавшихся мух не лови,
И такою закускою страшной
Добровольно себя не трави.Зря своих коготков не топыря,
Ты уймись, желтоглазая Пыря:
Мухи сдохнут к зиме, а мужик
Ловит кошек, чтоб сшить воротник.1962 г. 19 сентября. Среда.
Москва
"Кверху ушки оттопыря…"
Кверху ушки оттопыря,
Вороша за шкафом хлам,
Грациозно скачет Пыря
По скамейкам и столам.Не капроновую юбку,
Ей природа для красы
Сшила бархатную шубку
И приклеила усы.А когда ее дремота
Клонит долу, в полусне
Мне она мурлычет что-то
И ласкается ко мне.И за песенку и ласку
Я сегодня воспою
Черношерстку златоглазку, -
Киску милую мою.1962 г. 15 декабря. Суббота.
Москва
Д. И. Шепеленко ("То поясница, то коленка…")
Надпись на книге
То поясница, то коленка,
То ноет здесь, то там болит,
А значит, Дмитрий Шепеленко,
Теперь я тоже инвалид.В такие годы – тут хоть тресни! -
Мы по велению судьбы
Приобретаем и болезни
И, кстати, палку для ходьбы.Так пусть поэзия поможет: -
Ведь вместо жирной требухи
Нам запретить никто не может
Вкушать нежирные стихи.И Вам свою вручая дочку,
Которой тридцать восемь лет,
Я в заключенье ставлю точку
И шлю лирический привет.1964 г. 22 марта. Воскресенье.
Москва
М. М. Марьяновой ("Извините Бога ради…")
В альбом
Извините Бога ради,
Что до нынешнего дня
Вы в автографной тетради
Обходились без меня.Прогоню сейчас же лень я
И уже без промедленья
Залатаю сей пробел,
О котором так скорбел.И со мною, не старея,
В ритмах легкого хорея,
Заведут свой хоровод
Рифмы звонкие – и вотДля сердечного помина
Строки стройные весьма
От поэта Ник-Ник-Мина
Поэтессе Ма-Ми-Ма.1964 г. 12 мая. Вторник.
Москва
А. Я. Марееву ("Почти что год, как на прощанье…")
Почти что год, как на прощанье,
Перед собой и мной греша,
Ты повторяешь обещанье
Мне дать напиться из ковша.Но, видно, требуется чудо,
Или настырность Лейб и Мовш,
Чтобы извлек ты из-под спуда
На воздух кованый свой ковш.Не маг я и не из евреев,
Я как и ты русак-москвич,
Ах, Саша, Саша!.. Ох, Мареев!..
Эх, Александр Яковлевич!..1964 г. 9 июля. Четверг.
Москва
Стихи неизвестных лет
"Облаков белоснежные нити…"
Облаков белоснежные нити
От закатных лучшей розовея,
В победившей лазури парите
Сновиденьями сладкими вея.
Убаюкайте тенью надежды
Утомившихся в жизненной битве,
И сомкните усталые вежды
День проведших в труде и молитве.
И когда на траве заблистают
Летней ночи алмазные слезы, -
Вы бесследно растайте, как тают
Обманувшие юные грезы.
Летним вечером ("Солнце село… Нежной краскою…")
Солнце село… Нежной краскою
Рдеет неба полоса…
Теплый ветер с тихой ласкою
Мне колеблет волоса.
Я стою как очарованный,
Негой вечера объят,
И слегка листвой взволнованной
Липы сонные дрожат.
Я мечтаю, – снова радостный, -
Грудью полною дыша,
Тишиной вечерней благостной
Проникается душа.
В ней смолкают все волнения.
Дремлет скорбь, забота спит,
И лишь пламя вдохновения
Ярким светочем горит.
"Увешан пурпурными кистями…"
Увешан пурпурными кистями
Сад в сентябре вдвойне милее…
Шурша поблекнувшими листьями,
Иду по кленовой аллее.
Как утомленно-ярки прелести
Перед кануном увяданья!
И в каждом вздохе, в каждом шелесте
Я чую скрытое страданье.
Везде, во всем сквозит уныние,
Тоска пред чем-то неизбежным,
И только небо бледно-синее
По-прежнему осталось нежным.
Душа томится неразгаданным
И почему-то видеть странно,
Что над водой кадильным ладаном
Повисло облако тумана.
А листья падают и падают,
Как обманувшие надежды,
И взор внимательный не радуют
Их разноцветные одежды…
А. Л. Соболев. Биографический очерк
Ожесточившиеся в многолетних войнах, раздосадованные чередой поражений, свирепые ливийские, нумидийские, греческие наемники заняли древний город. Государственная казна и без того была скудна, а чудовищная контрибуция Риму истощила ее досуха; в результате двадцать тысяч человек, вернувшиеся из неудачного похода, остались без обещанного жалования – так невыплаченная зарплата меняет мир. В ярости и остервенении бросились они крушить богатые дворцы карфагенян, особенно свирепствуя в обиталище ненавистного Гамилькара Барки. Нервно пиликали скрипки. По длинной темной лестнице, заботливо декорированной К. Коровиным, плавно спускалась высокая женская фигура. Музыка подчеркивала торжественность момента. Все взгляды прикованы к медленно спускающейся дочери полководца: полный зрительный зал (до пожара, сгубившего коровинские декорации в 1914 году, спектакль "Саламбо" неизменно шел с аншлагом), завистливые коллеги, технические сотрудники, нервный режиссер. Все смотрят на нее! – кроме нас, поскольку мы должны в эту минуту, когда все вдруг замерло, отыскать взглядом среди исполинской массовки пятнадцатилетнего танцовщика, известного нам только по нечетким фотографиям. Сегодня, 31 октября 1910 года, он впервые выступает на сцене Большого театра; Эвтерпа и Терпсихора спорят за право владычествовать над его душой. Его зовут Николай Николаевич Минаев.
Он родился 1 мая 1895 года в Москве в мещанской семье. Об отце его мы не знаем ничего, кроме имени (Николай Васильевич) и предположительной даты смерти (1904); о матери известно немного больше. В адресных книгах они не значатся; юридически семья приписана к Красносельской слободе, но первый адрес, который попадается нам в собственных бумагах Минаева – и который останется с ним более чем на полвека – Известковый, 3. Малютка-переулок недалеко от Таганки, зажатый между идущими накосо Аристарховым и Большим Дровяным, образовывал вместе с ними полуфантомный московский топоним "Землянка"; типичная окраина. В 1920-е годы, наспех набрасывая свою автобиографию, Минаев эклектически соединит старые и новые мифы, сдобрив их щепоткой незамысловатого юмора:
"Я родился в Москве в 1895 г. 1 мая в день Интернационала, тем самым подчеркнув свою солидарность с трудящимися всего мира. Относительно моих отдаленных предков мне ничего не известно. Правда, очень приятно сознавать, что твои предки за попытку свержения капиталистического строя были вынуждены эмигрировать в Россию из Мексики, Бразилии или Перу, но к великому сожалению утверждать этого не могу, так как, если это и соответствует действительности, все же никаких удостоверений и документов не сохранилось.