Теперь, после десяти лет, прошедших после смерти Владимира Владимировича, когда все дальше и дальше отходит от нас человек Владимир Владимирович и все больше и больше становится великий поэт Владимир Маяковский, может показаться чем-то никогда не бывшим эта глупая болтовня где-то в провинциальной гостинице. Но я еще хорошо помню просто Владимира Владимировича, помню, что он был не только поражен, но даже расстроен всей этой чепухой.
Было уже очень поздно. Владимиру Владимировичу пришлось срочно вести меня домой. На следующий день я была тихой и кроткой, тем более что Владимир Владимирович помнил, что я делала цветы из бумажек от конфет в прошлый его приезд, и принес мне целую коробку шоколаду, набранную по специальному заказу, где все конфеты были завернуты в разные цветные обертки.
"Милая и хорошая
Натинька!
Меня специально посылают в Киев узнать: получаете ли Вы Новый Леф и если нет то почему?
Буду 24 го, останусь вероятно не более дня.
Хорошо бы увидеть Вас в этот день чтоб это был именно день а не какие то сумерки.
Буду ждать Вас или Ваших добрых вестей ровно 24 го, ровно в 4.
Большой привет
Жму лапы
В. В.".
Внизу нарисован цветочек.
Это письмо, посланное из Курска, предшествовало приезду Маяковского в Киев в феврале 1927 года.
24 февраля, ровно в 4 часа дня, вся сияющая, страшно соскучившаяся, я входила в 14-й номер "Континенталя". Маяковский был весел, шутил. Спрашивал о доме, об учебе, о мальчиках. Через некоторое время пришел Асеев, с которым вместе приехал Маяковский. Как ко всякому новому человеку, я очень настороженно приглядывалась к Николаю Николаевичу. Они с Владимиром Владимировичем были, видимо, близки, но мне не понравилось, что Маяковский сразу стал ему рассказывать историю нашего знакомства. Для меня Асеев был оттуда, из Москвы, из неведомой и враждебной мне жизни Маяковского. Я постаралась поскорее уйти.
Совместное выступление Маяковского и Асеева помню плохо, даже не помню, какие Владимир Владимирович читал стихи. После лекции оба провожали меня домой. Владимир Владимирович рассказывал Асееву, какой у меня строгий папа, и мне опять это очень не нравилось.
На другой день лекции не было, и мы условились с Маяковским провести вечер вместе. Но с самого моего прихода начались неудачи:
- Натинька, я просил вчера надеть белую кофточку на вечер. Почему вы этой просьбы не исполнили? - встретил меня Владимир Владимирович.
Я ответила сущую правду:
- Хотелось надеть новое платье.
Маяковский почему-то рассердился:
- Вы должны слушаться меня! Вы для меня надели новое платье или другому хотели показаться в нем?
Не была бы я упрямой хохлушкой, если бы не поддержала этого вызова.
- Конечно, хотела! А слушаться - я никогда в жизни никого не слушалась и слушать не буду.
Маяковский молча ходил по комнате. Я тоже молчала, потом сказала:
- Я хочу уехать в Париж.
- Куда вы хотите уехать? - остановился пораженный Маяковский.
- Хочу уехать в Париж, - твердо произнесла я. Владимир Владимирович смотрел на меня как на сумасшедшую.
- Натинька, что с вами?
- Хочу уехать в Париж.
Дело в том, что, увидев Маяковского таким сумрачным и неласковым именно в тот вечер, которого я так ждала, я твердо решила, что совсем должна перестать видеться с ним. Что для этого не должно быть никаких возможностей, что мне надо уехать. Почему именно Париж показался мне единственным местом, где я смогу освободиться от своих неотвязных дум о нем, я, наверное, не смогла бы сказать даже тогда.
- Кто у вас в Париже? Что вы будете там делать, что за дичь у вас в голове? Зачем вам Париж? Хорошая русская девушка, и вдруг - хочу в Париж. Что вы думаете, там проституток мало?! - совсем вышел из себя Владимир Владимирович.
Я вздрогнула и еще больше сжалась на своем кресле. Хотелось подойти к Владимиру Владимировичу, прижаться щекой к его рукаву и сказать тихо и просто, что ни Париж, ни вообще ничего на свете мне, кроме него, не нужно. Но мысль, что этим признанием я как бы навязываюсь Маяковскому, что после этого отношения наши должны как-то измениться, остановила меня, и я только сказала:
- В Париже у меня нет никого, мне хотелось поехать работать туда года на два. Проституткой можно сделаться и в Москве, и в Киеве, не только в Париже. Не надо говорить мне злых слов, которых я не заслуживаю.
Маяковский немного успокоился, но продолжал отчитывать меня. Говорил, что мне нужно бросить музыку, что нужно учиться чему-нибудь нужному, уйти от родителей, теток, что, живи я среди настоящих людей, мне не пришла бы в голову глупая мысль о Париже.
- А если вам так нравится Париж, лучше скажите, что вам привезть оттуда. - Владимир Владимирович как раз собирался ехать за границу.
Подумав немного, я изрекла:
- Я буду вам очень благодарна, если вы привезете мне портрет Рахманинова.
Читая "ЛЕФ" и "Новый ЛЕФ", зная автобиографию Маяковского, напечатанную уже тогда в "255 страниц", я, конечно, не могла не знать, как Владимир Владимирович может отнестись к такой просьбе. Но что же я могла сделать, если мне действительно очень хотелось иметь портрет Рахманинова. Не могу также сказать, чтоб я была абсолютно свободна от желания немного задеть его этой просьбой. К сожалению, не помню, что именно сказал мне Владимир Владимирович, помню только, что что-то вроде "дура, совсем закисшая в старом Киеве". Тогда я встала и быстро стала одеваться.
- Куда вы заспешили, в Париж? - насмешливо и зло спросил Маяковский.
Я молчала. Владимир Владимирович стал уговаривать меня остаться. Но, чувствуя, что из сегодняшней встречи все равно ничего хорошего не выйдет, я была тверда.
- Нет, мне лучше уйти сейчас, я зайду или позвоню завтра перед лекцией в 6 часов.
Не знаю, нарочно это сделал Владимир Владимирович или перепутал назначенный мною час или я его сама забыла, как уверял он потом, но, когда я позвонила на другой день, Маяковского дома не было. Подавив слезы горькой обиды, я попросила к телефону Асеева, так как обещала ему помочь достать в Киеве украинские вышивки. Когда мы встретились и неудачно сходили за вышивками, Николай Николаевич стал уговаривать меня пойти с ним и подождать Владимира Владимировича у него в номере, прельщая интересными разговорами и стихами. Какие разговоры и стихи могли меня интересовать сейчас, когда я была обижена таким дорогим, таким единственным для меня человеком! И вообще, зачем мне нужен был этот Асеев, слишком уж настойчиво приглашавший меня к себе?
В 8 часов, окончательно измучившись, я опять позвонила Владимиру Владимировичу, и опять он был недоволен мной.
- Вы что же, как парижанкой стали, так долгом своим считаете опаздывать? где вы? Идите ко мне сейчас же, у меня не больше 15 минут времени.
Никогда ни до, ни после я не видала Владимира Владимировича таким свирепым, как в этот вечер. А узнав, что я, расставшись с Асеевым в 7 часов, ходила по улицам до 8-ми, прежде чем позвонить ему, разозлился еще больше.
- Я сижу здесь идиотом, жду звонка какого-то пискленыша, а они Лизу из себя представляют: "Ах, истомилась я".
Постучал Асеев, сели пить чай.
- Знаете, Володя, как я ни просил Наташу зайти ко мне и подождать вас, она не согласилась, - сказал Асеев.
- Ну, а вы? Послали его к черту? - вдруг опять накинулся на меня Маяковский.
- Я собирался ей стихи читать Блока, Пушкина, - продолжал Асеев.
- Какие это стихи он мог вам читать, когда собственные-то учит на память перед выступлением, - прорычал Владимир. Владимирович.
Положив незаметно для меня маленькую круглую конфетку в носик чайника, Владимир Владимирович попросил меня налить ему чаю. Конфетка звонко шлепнулась в стакан, как только я наклонила над ним чайник. Испугавшись, я чуть не выронила из рук и то и другое.
- Это вам за огурцы! Помните? - сказал Владимир Владимирович.
- Завтра приходите днем, - тихо сказал Маяковский, провожая меня.
На другой день я пришла в "Континенталь" днем.
- Вы поедете в Москву? - спросил меня Маяковский после первых же приветственных слов. - О комнате не беспокойтесь, все будет сделано.
- Нет, Владимир Владимирович, никуда я не поеду, - тихо и решительно ответила я.
- Значит, в Париж желаете? - опять обозлился Маяковский.
- И в Париж я больше не желаю, и в Москву тоже не хочу, и девушкой при Маяковском не буду, - еще решительнее ответила я.
- Ах, девушкой при Маяковском быть не желаете? Может быть, за нэпмана желаете выйти замуж и быть первой киевской дамой?
Я молчала. Слова, которые я могла сказать Владимиру Владимировичу, не были нужны ему.
Пришел Асеев. Я даже обрадовалась его приходу и, побыв еще немного, распрощалась и ушла.
Вечером, на лекции в университете, я попросила Маяковского прочесть стихи "Тов. Нетте". Владимир Владимирович стал читать стихи "Сергею Есенину".
Маяковский уехал, не прислал мне обычного привета перед отъездом.
"Не нужна" - значило это для меня.
"Здравствуйте Наташа!
Опять я, опять в Киеве, с той небольшой разницей, что живу в номере 16
Если я еще не вылез из Вашей памяти буду рад видеть и слышать Вас сегодня же. Жду или вас или ваших вестей от 8 1/2 до 9 1/2
Жму лапу
Привет
Вл. Вл.
6/Х".
Ругая себя, что задержалась в консерватории на какой-то необязательной лекции и получила письмо только около 10 часов вечера, отправилась я в "Континенталь".
- Я боялся, что вы не придете, Натинька, вы ведь могли не прийти, я семь месяцев не писал вам, - говорил, здороваясь, Маяковский.
- Что вы, Владимир Владимирович! Я так рада видеть вас, так рада, что вы зовете меня Натинькой, а не Наташей, как в письме, - сказала я.
- Ну, какая же вы Наташа, раз пришли. Раз пришли, значит - Натинька, - улыбнулся Владимир Владимирович.
В этот приезд Владимир Владимирович мне показался очень изменившимся. Он был как-то тише и даже меньше, чем всегда. Я сказала ему об этом.
- Устал как-то, - односложно ответил Маяковский.
На другой день я видала Владимира Владимировича днем, и меня почему-то не покидало чувство какой-то жалости к нему. Кроме того, мне казалось, что маленький и неуютный номер, в котором он остановился в этот раз, явно говорит о том, что у него мало денег. И мысль, что это может влиять на самочувствие Владимира Владимировича, доводила меня чуть не до слез.
Почти через два месяца я получила письмо от Маяковского из Новороссийска.
"Милая
товарищ
Наташа
Я обещал Вам черкнуть о моем отъезде из Киева. Видите какой я честный не прошло и трех месяцев а я уже с полной добросовестностью пишу. Я хотел конечно отправить эту весть в самую секунду отъезда но в гостинице никаких людев не оказалось а слать красную шапочку мне показалось черезчур торжественным. Надеюсь скоро быть в Киеве. Конечно оповещу Вас об этом трубными звуками и если Вы будете добрая будем друг друга видеть на фоне Владимирской Горки
Жму лапу
Привет
Влад Влад".
Несмотря на то, что в этом письме Владимир Владимирович называл меня опять не Натинькой, а Наташей, я так обрадовалась веселому и бодрому Маяковскому, чувствовавшемуся в каждой строчке, что охотно простила ему это невнимание.
Больше писем от Маяковского до самого его приезда в Киев, в марте 28-го года, я не получала. И приблизительно с самого начала января для меня начались очень тревожные дни. В Киеве появилась пасквильная книжонка Альвека под названием "Нахлебники Хлебникова". В магазинах эта "книга" не продавалась, ее распространяли в Киеве "друзья" Маяковского, и не так легко мне было заполучить ее в возможно большем количестве экземпляров. Тем не менее через подруг и знакомых я собрала этого произведения штук пятнадцать. Ничего не зная за это время о Маяковском, я терзалась невероятно, представляя себе всякие ужасы: публичные скандалы, анонимные письма и так далее.
Наконец в начале марта появились афиши Маяковского, а затем я получила письмо:
"Милый товарищ
Натинек
Если Вы меня не совсем забыли, на что по правде сказать надежд у меня мало, но если все-таки не забыли - потелефоньте.
Телефон у меня все тот же но комната выросла и стала 43
Буду дома до часу а потом от 6 до 8
Большущий и самый хороший привет
В. В.".
Чтобы застать Владимира Владимировича непременно до часу, бросилась я в "Континенталь", даже не переодеваясь. Захлебываясь и заикаясь, считая необходимым рассказать ему об этом и боясь обидеть его, по возможности осторожнее, говорила ему о всяких сплетнях и гадостях, ходящих по Киеву в связи с выходом книжки Альвека. Говорила, что боюсь, что кто-нибудь затронет этот вопрос на лекции.
Слушая меня, Маяковский стоял в светлой полосе окна в своей классической позе с расставленными ногами, с руками в карманах и улыбался.
- Не волнуйтесь, Натинька! Никто на лекции не посмеет обидеть такую хорошую девушку, как вы, а значит, и меня не тронут. А если все-таки тронут, обещаю вам, как лев, защищать свою и вашу честь, - смеясь сказал Маяковский. - А книжки пусть читают, черт с ними!
- Книжек читать не будут, книжки, кажется, все у меня.
- Как у вас книжки, откуда? - удивился Владимир Владимирович.
Я смутилась. Еще раньше, когда я собирала их, мне приходила в голову мысль, что могут подумать, что я это делаю по поручению Маяковского. Но так как Владимир Владимирович не писал мне три месяца, то я сочла себя вправе поступить, как сама считала нужным. Уж очень мне не хотелось, чтобы в родном Киеве распространялась эта пакость. По возможности короче я рассказала Владимиру Владимировичу, что постаралась все попавшие в Киев книжки собрать у себя. Маяковский, казалось, был растроган этой заботой.
- Хорошая Натинька, товарищ настоящий! - говорил он, гладя меня по голове.
Затем пошли разговоры вообще.
- Всегда носите "вязатые" вещи, Натинька, - сказал Маяковский, глядя на мою голубую майку. Владимиру Владимировичу нравилось, что я наконец после окончания музыкальной школы весной решилась уехать в Москву. Мы хорошо и просто разговаривали с ним, чего не было уже очень давно.
На улице, когда Маяковский пошел провожать меня, очень смеялись над устрашающим словом "Укрмясохладобойня", которое Владимир Владимирович прочел на вывеске.
Лекция состоялась в тот же день в Домкомпросе. На этой лекции Маяковский, сказав, что прочтет стихи "Домой", вдруг обнаружил, что забыл их начало. Прошел два раза по эстраде бормача:
Маркита,
Маркита,
Маркита моя,-
остановился.
Уходите, мысли, восвояси.
Обнимись, души и моря глубь,-
несмело подсказала я из первого ряда.
- Спасибо, товарищ Натинька, - также тихо поблагодарил Маяковский и стал читать стихи.
После этой лекции Маяковский уехал, но приезжал еще два раза в марте с лекциями. Одна лекции 19 марта была в Домкомпросе специально для комсомольцев. Читал всю поэму "Хорошо!".
Не могу припомнить, на какой именно лекции, 8 или 19 марта, произошел следующий эпизод. В зал во время чтения входит певица Зоя Лодий. На руках у нее маленькая собачка с длинными ушами. Публика перешептывается, старается заглянуть в руки Зое Лодий. Маяковский, вероятно, уже раньше увидел собаку, но теперь она уже мешает ему.
- Живая? - спрашивает он Зою Лодий, прерывая чтение.
- Сумка, - следует ответ.
- Тогда неинтересно! - констатирует Маяковский и продолжает чтение стихов. Зал тут же успокаивается. Разрешив недоумение публики по поводу того, живая или искусственная собака, Маяковский опять возвращает аудиторию к серьезному настроению.
27 марта в КИНХе состоялась последняя лекция Маяковского в Киеве.
Оба эти раза Владимир Владимирович извещал меня о своих приездах книгами с помеченными 50-ми страницами.
Последняя же моя встреча с Маяковским в Киеве, как мне кажется, состоялась в первых числах апреля. Мне помнится, что она была уже после лекции 27 марта. Помню отчетливо, что очень удивилась, получив следующую записку Владимира Владимировича, так как думала, что увижу его уже только в Москве.
"Милая Натинька
Я опять Киеве и опять 43.
РАД БУДУ
Слышать Ваш звонок. Буду ждать дома до 6 часей
Вл. Вл.".
Для чего и откуда Маяковский приезжал в этот раз в Киев, оставалось для меня неизвестным. Знаю только, что он очень не понравился мне в этот приезд. Я просидела у него целый вечер и даже часть ночи, до двух часов, плюнув на все неприятности, могущие быть дома. Просидела потому, что как только собиралась уходить, он как-то болезненно кривился и говорил:
- Нет, Натинька, милая, хорошая, еще рано. Нужно, чтоб вы еще не уходили.
И, задерживая меня, он почти не разговаривал со мной, оставаясь страшно мрачным и каким-то темным. Это наше последнее свидание в Киеве было очень, очень грустным.
Я приехала в Москву в самом начале июня. В тот же вечер позвонила Маяковскому. Неизвестно зачем сказала, что уже 12 дней в Москве. Владимир Владимирович обиделся, холодно сказал мне, что постарается дней через пять найти время, чтоб повидаться со мной. Поняв, что сделала глупость, пошла на другой день часа в четыре на Лубянский проезд без всякого звонка. У Маяковского были гости: один известный режиссер с женой и какой-то молодой актер. Скромно поместившись у окна, ела апельсин и во все глаза глядела на Владимира Владимировича. По просьбе своей гостьи он читал стихи о любви. Читал отрывок из "Про это".
В течение июня и июля я часто видалась с Маяковским. Но что это были за встречи! Маяковский ругал меня почти беспрерывно: все было не так и все было нехорошо. И коса моя ему не нравилась, и платья были не "вязатые", и занималась я черт знает чем, стремясь поступить в университет на факультет изобразительных искусств. И не нравилось ему, что я стала худая и зеленая. И подруги мои, которых он никогда не видел, были дуры.