19 апреля. Пятница… Сегодня государь опять говорил мне о Николае Константиновиче, уже несколько с большим спокойствием, чем вчера. Три врача (Балинский, Карель и Здекауер) освидетельствовали преступного великого князя и доложили государю, что в речах и поступках Николая Константиновича нашли что-то странное; он не только не опечален всем случившимся, но шутит и кажется совершенно равнодушным. Ему объявлено было, что он лишён чинов и орденов и будет в заточении без срока. И это он принял совершенно равнодушно".
Казнить нельзя помиловать
История объявления великого князя Николая Константиновича душевнобольным также довольно запутанна. Во многом это связано с колебаниями и нерешительностью императора Александра II и его ближайшего окружения. Подтверждением может служить приведенное выше свидетельство военного министра Милютина. Не было консенсуса и среди экспертов - врачей-психиатров.
Да, если бы Ники оказался сумасшедшим, это спасло репутацию правящей династии. Решающим здесь могло оказаться слово медиков.
Время сохранило для нас любопытный документ, хранящийся в Российском государственном историческом архиве. Это "Акт медицинского исследования Его Императорского величества Великого Князя Николая Константиновича по поводу возникшего сомнения в нормальном состоянии умственных способностей Его Величества".
Работавший с актом санкт-петербургский историк Игорь Зимин пишет:
"17 апреля лечащий врач арестованного И. Морев доложил Константину Николаевичу, что некоторые наблюдения из походной жизни во время Хивинского похода и душевные волнения последнего времени дают повод предположить "существование нервного расстройства" и просил пригласить для совещания врачей и специалиста по нервным и душевным болезням.
События этих апрельских дней Александр II переживал тяжело, расценивая их как "семейное горе".
Из дневника великого князя Николая Константиновича:
"Совещались по поводу Ники. Решили показать его психиатрам. Независимо, однако, от их заключения, положили объявить великого князя Николая умалишенным. Это удовлетворит всех".
"18 апреля. Потом вопрос, что делать с Николой… После долгих колебаний решились сперва выждать, что скажет докторское освидетельствование, и какой бы ни был его результат, объявить его для публики больным душевным недугом и запереть его как такового и этим для публики и ограничиться… Но для самого Николы устроить заточение в виде строгого одиночного заключения с характером карательным и исправительным и отнять у него и мундир, и эполеты, и ордена, но это для него, а не для публики".
"По окончании конференции сказал себе - слава Богу, потому, что как оно ни больно и ни тяжело, я могу быть отцом несчастного и сумасшедшего сына, но быть отцом преступника, публично ошельмованного, было бы невыносимо и сделало бы всё моё будущее невыносимым".
На следующий день: "Что ж, и слава Богу. Лучше быть отцом сумасшедшего, нежели вора. Ни ему бы иначе не дали жить спокойно, ни мне".
Из писем Минни. Будущей императрицы Марии Фёдоровны, матери императора Николая II:
"Врач, который его лечит, просил шесть месяцев времени для того, чтобы подвергнуть его экспертизе - не страдает ли он умственным расстройством; это предположение, что он может быть помешан, сделал несчастный дядя Костя… никто не верит в его сумасшествие, считая, что его выставляют таким, чтобы избавить от заслуженного наказания".
"Семейный престиж очень скомпрометирован всей этой грязной историей!"
Таким образом, как пишет историк Р. Г. Красюков, "решение о "болезненном состоянии" великого князя" было принято задолго до заключения врачей".
Кто сумасшедший?
"Современники задавались вопросом, - пишет историк Зимин, - что могло толкнуть Николая Константиновича к похищению бриллиантов относительно небольшой стоимости, когда он сам обладал огромным состоянием. Общественное мнение было единодушным - клептомания. Но в официальных документах это заболевание не упоминается. Речь идёт только о "признаках душевного расстройства". По мнению специалиста по нервным болезням Ивана Михайловича Балинского, которого Анатолий Фёдорович Кони называл "отцом русской психиатрии", о клептомании не могло быть и речи.
Великий князь Константин Николаевич допускал возможность клептомании у сына и поэтому приказал врачам изложить их мнение о состоянии здоровья сына "не стесняясь никакими соображениями, но руководствуясь при этом одною правдою". Диагноз, оставленный медиками в тот же день, гласил: "не замечается признаков какой-либо, ясно определившейся душевной болезни, но Его Величество находится в том болезненном состоянии нравственного растления, которое предшествует развитию многих душевных болезней".
Психиатр И. Балинский беседовал и с Ф. Лир. Как она пишет, доктор "старался получить от меня показания о сумасшествии Николая, но я сказала:"Доктор, уверяю вас, что великий князь столько же здоров умом, как и вы. Я знаю, что он страдает клептоманией, но никакой другой мании у него нет… Гм… гм… - промычал он, - но чем же тогда можно объяснить ваше влияние на него. Он днём и ночью требует вас с криками и воплями?"
В промежуточном медицинском диагнозе на 12 августа 1874 года отмечалось, что "душевная болезнь Его Высочества по причине отсутствия систематического бреда обнаруживается более в действиях, нежели в словах". Версия о клептомании была решительно отброшена медиками: но они заявили, что у больного "развилась явная наследственная форма помешательства".
Профессор И. Балинский доложил императору Александру II, что признаёт Николая Константиновича "действительно больным и считает нужным устроить медицинское наблюдение над состоянием здоровья его величества". Ответственными за состояние здоровья Николая Константиновича Александр II назначил лейб-медика Николая Здекауера и профессора Ивана Балинского, повелев составить инструкцию о порядке лечения и наблюдения за больным, и еженедельно посылать ему бюллетени о состоянии его здоровья, назначить надёжного врача для постоянного пребывания при особе Николая Константиновича. 20 апреля инструкция была составлена. Вскоре был подобран и врач, приступивший к своим обязанностям уже с 26 апреля 1874 года.
Фундамент сумасшествия
"Какие же были предпосылки, чтобы объявить великого князя Николая Константиновича ненормальным?" - задаётся вопросом историк Красюков, более двух десятков лет занимавшийся его судьбой. Он изучал "Дело о великом князе Николае Константиновиче", хранящееся в Гатчинском дворце-музее.
Из дела следует: "Мнения медиков, проводивших его обследование, разделились относительно характера болезни и рекомендаций по лечению пациента.
Лейб-медик Н. Здекауер и профессор И. Балинский отмечали, что они "вполне убеждены в невменяемости" великого князя. В то же время они указывали, что "открыли в нём… столько же, если не больше, прекрасных качеств и стремлений, сколько дурных наклонностей":
любовь к Родине и своему Государю наряду с мыслью бежать в Америку;
сильно развитое чувство долга, глубокое убеждение в важности воинской дисциплины наряду со "злобной ненавистью" к своему начальнику по Хивинскому походу генерал-адъютанту К. П. Кауфману";
благоговение к памяти Петра III, П. А. Румянцева, А. В. Суворова наряду с самыми непристойными кутежами в самом неприличном обществе;
великодушная щедрость, проявленная при сооружении памятника императору Павлу I и при приобретении без торга портретов и различных предметов Петра I и Екатерины II наряду с проявлением самой грязной и недостойной его сана скупости и т. д.
Поэтому они не могли признать в нём "глубокой испорченности" и видели "причины этих нравственных противоречий с одной стороны в необузданности чувственных побуждений, с другой стороны в неясном сознании добра и зла, приличного и неприличного - даже правды и лжи".
На основании этого они рекомендовали лечение нравственно-гигиеническое (уединение, перемена обстановки, беседа с ним врачей) и врачебное (употребление кумыса и лекарственных препаратов, обливание холодной водой). Особо они рекомендовали прекратить любой надзор со стороны жандармов".
Особое мнение старого врача
"Совершенно по иному оценивал ситуацию лейб-медик И. С. Гауровиц (Гавровиц), состоявший в те годы при дворе великого князя Константина Николаевича и сопровождавший его сына в путешествии по Италии. Он указывал на гибельные последствия для нравственных качеств великого князя того распутного образа жизни, который он вёл в течение нескольких лет, попав в водоворот столичной жизни.
"Преобладающей чертой его была безмерная скупость, а также необузданная чувственность, удовлетворению которой он предавался без удержу". Указав на приобретённые пороки, И. С. Гауровиц коснулся также и врождённых, полученных великим князем от матери, великой княгини Александры Иосифовны, урождённой принцессы Саксен-Альтенбургской, у которой нервные расстройства доходили до галлюцинаций и ясновидения.
Эти выводы врача косвенно подтверждаются воспоминаниями… Фанни Лир, которая писала, по-видимому, со слов великого князя, что в детстве он получил суровое воспитание, которым руководила его мать. Через воспитателей, в основном немцев, она осуществляла строгий физический и моральный надзор за сыном, в результате чего воспитание превратилось в пытку, так как они "утомляли, мучали и даже били его".
Далее И. С. Гауровиц отмечал, что великий князь во время путешествия постоянно вступал в пререкания со всеми хозяевами гостиниц, кельнерами, даже извозчиками, когда следовало расплачиваться с ними за услуги, часто отказываясь платить. К скупости присоединилась жадность, желание присвоить всё, что нравилось, "не только предметы искусства, в которых он ничего не смыслил, но вещи самые разнообразные, которые чем-либо привлекали его внимание в данный момент".
Принимаемый по своему положению в итальянских "княжеских домах… он не стеснялся выражать желания получить в подарок тот или другой предмет… Эта мания собирания… очень часто сопровождается страшной скупостью, а следующей ступенью за этими пороками - является воровство". Отсюда он делает вывод, что великий князь страдает психическим расстройством, которое он назвал нравственным безумием".
Выводы И. С. Гауровица независимо от него подтверждаются свидетельством Фанни Лир. Она писала, что в середине 70-х годов у Николая Константиновича стала развиваться страсть к коллекционированию.
Из-за страсти покупать, продавать и обменивать вещи, превратившиеся в манию, "он забирал, всё, что присылали ему из магазинов, а потом разом продавал купленное для новых приобретений, не обращая внимания на убытки". Он продал коллекцию золотых медалей, "драгоценных по семейным воспоминаниям за целое столетие" всего за три тысячи рублей, чтобы купить картину, лишь предположительно приписываемую кисти К. Дольчи.
И, наконец, она прямо говорит, что он превратился в клептомана: "достаточно взглянуть на предметы, найденные у него во дворце, чтобы убедиться в этом: тут были склянки от духов, кошельки, табакерки, веера, дешёвые фарфоровые статуэтки и тому подобные ничтожные вещицы, брошенные как попало в беспорядочную груду".
Заключая свой доклад, доктор И. С Гауровиц отмечал, что "молодого человека, обладающего высоким положением, блестящими связями, миллионным имуществом и при всём том совершающего кражу 4000 р." (в то время как при аресте у него нашли в столе 12000 р.), "что влечёт за собою не только потерю всего личного имущества, чести, положения, гибели всего существования, но и, кроме того, причиняет невыразимое горе близким и родным - такого человека можно считать душевно больным, тем более, что при некотором размышлении он мог понять, что проступок не может остаться скрытым".
Отсюда следовала соответствующая рекомендация, которая была более конкретна и сурова, чем рекомендации его коллег. И. С. Гауровиц предлагал изолировать вел. кн. Николая Константиновича от общества, поместив его в психиатрическую больницу под строгий надзор, где "были бы приняты меры к его излечению, если оно возможно". Причём советовал выбрать лечебницу за границей, в Вюртемберге или Бадене".
Августейшее соображение
"Было ещё и третье мнение относительно судьбы вел. кн. Николая Константиновича, которое принадлежало императрице Марии Александровне, жене Александра II. Она настраивала императора к принятию самых строгих мер по отношению к Николаю Константиновичу. По её мнению, его следовало судить и разжаловать.
Великий князь Константин Николаевич записал в своём дневнике: "Она не хочет верить в его душевную болезнь, и дело с концом! Мило! И доказывает её мягкое сердце".
Бюрократизм безумия
Снова предоставим слово историку Зимину:
"Для принятия окончательного решения по делу Николая Константиновича 12 сентября 1874 года было создано Совещание во главе с министром императорского двора (и другом Александра II - авт.) графом Александром Адлербергом. Тогда же было подготовлено окончательное медицинское заключение. В его составлении решающую роль сыграл И. М. Балинский. В заключении подтверждалось психическое расстройство великого князя. Окончательное же признание ненормального состояния здоровья члена императорской фамилии, равно как и установление над ним опёки, зависят "от Державной воли Государя Императора".
Важнейшие сановники, собравшиеся в Совещании, должны были юридически оформить официальное безумие Николая Константиновича и определить его дальнейшую судьбу. Юридическая оценка событий апреля 1874 года была подготовлена юрисконсультом Министерства императорского двора М. Баженовым который подчёркивал, что необходимо назвать поступок Николая Константиновича "действительно бессознательным, плодом болезненного расстройства ума". Великий князь подлежит лечению.
Медики рекомендовали "поместить Его Высочество в южном климате России, где такие физические болезни удобнее подлечиваются и, что для успешного лечения душевных недугов, необходимо дать умственное занятие Его Высочеству". И советовали поручить его управлению "обширную ферму, где можно заниматься пчеловодством, шелководством, скотоводством, опытами". Кроме этого, рядом с великим князем должен был, по их мысли, постоянно находиться священник, "нравственное влияние которого весьма велико".
Совещание в целом согласилось с рекомендациями медиков, однако, идею помещения великого князя на юге России министр двора А. В. Адлерберг назвал "неудобною и неосуществимою", так как это слишком было похоже на ссылку и было решено приискать имение "в одной из губерний средней полосы России". Это же совещание подготовило высочайший указ, подписанный Александром II 11 декабря 1874 года. В нём излагалась официальная версия скандала: "признаки душевной болезни", "расстройство умственных способностей". Над великим князем устанавливалась опека "в лице его августейших родителей" Персональная ответственность за судьбу великого князя была возложена на министра внутренних дел.
Наблюдения медиков за больным продолжались вплоть до декабря 1874 года. В заключении отмечалось, что Николай Константинович написал три записки, озаглавленные: "Из записок нравственно и нервно расстроенного человека". Они сразу придали этому делу некую политическую окраску и стали широко известны".
Из дневника великого князя Николая Константиновича:
"Я арестован как преступник, а объявлен умалишенным, Меня стерегут тюремщики, а пользуют психиатры".
Спустя несколько дней:
"Захворай я обычной хворью, меня бы лечили и вылечили. Недуг же мой страшен. Лекари мои - стражи, церберы. Лечат они меня пинками и тычками. Я им: "Что вы делаете?" А они в ответ: "Мы вас лечим". Лечат тем, что калечат. А ведь подлинные доктора могли бы понять, что лечение моё свобода, свидания с теми, кого люблю, возможность двигаться и действовать.
И то сказать, благодаря "сумасшествию" своему буду, верно, избавлен от тюрьмы и каторги. Но Сибирь, сдаётся мне, не хуже нынешней моей жизни, да и прежней, отроческой, под началом Мирбаха.
А ведь нетрудно докторам было бы вылечить меня. Ведь Гавровиц давно рекомендовал мне экспедицию, это-де хорошо мне для здравия душевного и физического. Вот и предписали б теперь: отправить его в путешествие, в сопровождении и под присмотром пользующего врача. Так нет же. Отказали мне и в хивинской поездке. А ведь более полугода я к ней готовился. Тут не захочешь - и вправду сойдёшь с ума.
Стражи мои решили меня развлечь. Принесли мне моего любимого попугая. А попугая этого и впрямь нельзя не любить. Чисты он клоун и пересмешник. Когда я грустен, он смеётся надо мной, так что я и сам над собой уж посмеиваюсь.
А впрочем, Жако совсем, как я. Он тоже заперт в клетке. Он и похож на узника. Пыжится, куражится, и у самого хохолок поник. Прежде, надобно сказать, он летал у нас в зимнем саду, почитай, на воле. Но садовник заметил, как расклевал Жако у пальмы лист. А пальма - редчайшая, прихотливая. Долго, года два садовник ждал на ней листьев. А Жако после этого посадили на цепь.
И вот нынче стражей из комнат моих вывели и цепочку с Жако сняли. Теперь мы с ним вдвоём, друг против друга, оба с поникшими хохолками. Всё ещё не опомнимся.
Впрочем, жить много легче, видя, что твой друг также страждет. Скажут, верно, что я себялюбец. Что ж, не спорю, это так.
Силы покидают меня. Рука дрожит. Надобно идти пить лекарство…"
"Безумен я или я преступник? Если я преступник, судите и осудите меня. Если я безумен, то лечите меня, но только дайте мне луч надежды на то, что я снова когда-нибудь увижу жизнь и свободу. То, что вы делаете - жестоко и бесчеловечно…"
Брань на вороту висит
Арест Николая Константиновича сразу оброс слухами, один нелепее другого. Некоторые из них дожили до наших дней.
Михаил Греческий рассказывает:
"Участь великого князя Николая Константиновича по-прежнему оставалась государственной тайной. Официально о его высочестве ничего не сообщали. Цензура заткнула рот газетам, но не молве. О великом князе судачила вся столица. Слухи ходили самые невероятные.
Многие петербуржцы были, впрочем, неплохо осведомлены и близки к истине. Рассказывали о краже икон и брильянтов. Правда, говорившие часто смешивали обе истории в одну. Получалось, что великий князь Николай украл и брильянты и образа, и не из матушкиной спальни, и из домовой церкви. И, дескать, самое странное, что возвели напраслину на лакея, и великий князь Николай сам же, де, оговорил его, и отправили без вины виноватого лакея в Сибирь в каторгу.
Августейшие родственники поддержали слухи про Никин оговор и неправедный суд С тех пор так и считалось в императорском семействе: Ники обвинил и упёк в рудники невинного.
Меж тем появились новые истории.
Одна великосветская дама уверяла, что его императорское высочество великий князь Николай Константинович не иконы вовсе украл, а матушкино брильянтовое колье. И что отдал он его своей американке, а та надела в оперу, а в опере в тот вечер присутствовало императорское семейство, и кто-то из великих княгинь или княжон колье её высочества узнал тотчас, как увидел.