В 1933 году Хори стал вице-адмиралом - на год раньше Ямамото; разделял его взгляды и "ястребами" рассматривался даже с большим презрением. Примерно в то же время члены "флотской" фракции с адмиралом Като Кандзи во главе провели ряд совещаний (в ресторане в Акасаке), где замыслили опрокинуть раз и навсегда всех сторонников сохранения договора. Некоторые из участников этих встреч, как видно, готовились прибегнуть к весьма решительным мерам.
В январе 1933 года Осуми Минео, по словам Цунода Дзуна, "приспособленец Осуми", стал морским министром и из уважения к фракции, возглавляемой Като Кандзи, Суецугу Нобумасой и Такахаси Санкичи, потворствовал падению ряда офицеров фракции соперников, созданной Като Томосабуро. В их число входили Яманаси Кацуносин, а также Танигучи Наоми, Сакондзи Сейзо и Терасима Такеси. Наконец, Хори Тейкичи 10 декабря 1934 года вдруг снят со своего поста, а 15 декабря уволен в отставку.
Перед отъездом из Токио Ямамото замолвил слово за Хори перед министром и принцем Фусими, начальником морского генерального штаба. Ответ принца - он никогда не вмешивается в назначения; тем не менее в конце концов он как раз это и сделал, поддавшись уговорам "ястребов" в морском генеральном штабе поверить сплетням про Хори, и санкционировал его отставку. (Клеветники утверждали, что Хори виновен в трусости, как командир японской флотилии во время "шанхайского индицента". Никаких иных деталей не дано. Однако факт, что при обстреле береговых батарей на побережье Центрального Китая в поддержку сухопутных сил Хори задержался с открытием огня; имелись сведения, что поблизости от батарей находится несколько гражданских лиц. Позднее, во время корейской войны, когда японский Красный Крест начал кампанию поставок крови для сил Объединенных Наций, именно Хори задал вопрос, почему Красный Крест должен снабжать кровью только войска Объединенных Наций, а северокорейских и китайских солдат - нет; такая дискриминация, заявил он, противоречит духу Красного Креста. Подобные эпизоды проясняют суть прежних обвинений в его адрес.)
Когда Ямамото в Лондоне понял из сообщения Йоси-Ды Зенго, главы бюро по морским делам, что сон Эномото о Хори и впрямь означал плохое предзнаменование, он немедленно написал Хори письмо, в котором осуждал его отставку и "дело Сакано" как свидетельство возрастающей на флоте тенденции к пассивности и уступчивости в отношении требований армии.
"Дело Сакано" относится к событию, происшедшему в июне того же года: адмирала Сакано Цунейоси, руководителя департамента пропаганды бюро по морским делам (впоследствии отдел информации), навлекшего на себя гнев морского министра, сместили с поста. Сакано, одногодок Ямамото, окончил Морскую академию на год позже Ямамото и Хори, чьи взгляды разделял. (Ныне живет и здравствует, в летах весьма преклонных.) "До "маньчжурского инцидента", - говорит он, - флот четко отличался от армии, но в конце концов стал тем же самым". На вопрос относительно договора о разоружении отвечает: "Все эти споры велись просто потому, что Японии не разрешалось иметь несколько дополнительных процентов тоннажа - как будто это означало ее поражение. Те, кто в этих спорах участвовал, озабоченные идеей войны, не отдавали себе отчета в том, каковы национальные ресурсы в целом. Лично я уверен - их действия неверны".
Само событие произошло 1 июня, в день, когда армеец Угаки Казусиге, все еще генерал-губернатор Кореи, прибыл в Токио по случаю кампании выдвижения его на пост премьер-министра. Известная в армии фигура, он проявлял активность за кулисами политики и имел врагов как в армии, так и среди "ястребов" на флоте; адмирал Като Кандзи особенно его не любил.
В ответ на вопрос репортеров морского министерства Кокучаи о его взглядах на эту проблему Сакано сделал заявление, в котором утверждалось, что флот - "чистый лист" (то есть не отягощен предрассудками) в этом вопросе. Кокучаи как бы представлял в миниатюре флот, расколотый на "флотскую" и "договорную" фракции; волею судьбы в тот день работал репортер, разделявший взгляды "флотской" фракции, и потому написанная им статья трактовала высказывания Сакано так, что выходило, будто флот поддерживает Угаки.
Морской министр Осуми Минео навестил серьезно в то время больного адмирала флота Того, героя Русско-японской войны, у него дома. Прочитав статью, Осуми впал в бешенство и, пригласив к себе начальника бюро персонала, приказал ему подготовить документы для увольнения Сакано в отставку. В тот вечер Сакано посетил частную резиденцию Осуми, намереваясь объяснить ему ситуацию, но все, что он сумел выжать из министра, - нельзя говорить вещей, порочащих адмирала Като, военного советника.
Сакано, член "договорной" фракции и земляк Угаки, воздержался от прямой его защиты, и его первоначальное заявление - а оно всего лишь отрицало возможность каких-либо страстей на флоте против Угаки - в конце концов восприняли как нарушающее принцип невмешательства офицеров флота в политику; поэтому его сняли с поста и сделали предупреждение. К Сакано прибыл посланец с распоряжением от начальства не появляться на публике как можно дольше и с обещанием "в скором времени исправить положение". Когда Сакано рассказал Хори об этом обещании, тот расценил его как чушь. Вполне уверенный, что его переведут на другую должность, Сакано вместо назначения на какую-нибудь малую морскую базу вдруг оказался в списке отставников, а вместе с ним и Хори.
Так в общем выглядело "дело Сакано", которое сильно опечалило и встревожило Ямамото, особенно когда та же участь постигла Хори, одного из его ближайших друзей. Ямамото оценил эти увольнения как "совершенную глупость" и потребовал объяснения: "Что более важно для флота - эскадра крейсеров или такой человек, как Хори Тейкичи?" Заявил также, что потерял всю энергию и энтузиазм в работе, - он и в самом деле казался таким подавленным, что это вызывало тревогу.
Как только Ямамото узнал о происшедшем, он догадался, что стояло за этими событиями, и его отвращение к сторонникам "флотской" фракции, уволившим Хори, оставалось с ним до конца жизни. Нагумо Чуичи (позже главнокомандующий сил, атаковавших Гавайи) был заодно с теми, кто увольнял Хори; в заявлении, протестующем против Лондонского морского договора, имя Нагумо появилось рядом с именем Суецугу Нобумасы. Таковы факты, и их следует помнить, ибо они проливают свет на Дальнейшие события.
И все же возникает вопрос: в долговременной перспективе вся эта борьба во флоте не есть ли лишь результат разногласий во взглядах на стратегию и на договор об ограничениях? Один ныне здравствующий вице-адмирал говорит нечто небезынтересное на этот счет:
"Это только моя собственная мысль, но мне кажется, что вопросы должности, гордости и военных пенсий играют какую-то роль в создании атмосферы, которая сейчас превалирует. Адмирал обычно живет комфортно - может себе позволить держать две-три служанки и иметь в своем распоряжении служебную машину министерства; но как только он уволен в отставку - всему этому приходит конец. Флотский адмирал сохраняет за собой звание на всю жизнь, однако адмиралы, как правило, уходят в отставку, насколько я помню, в 65 лет, каждый независимо от работоспособности обязан оставить службу по достижении этого возраста. Если этот человек - личность сильная и все еще любит земные блага, а у него отставка на носу, он непременно начинает противиться неизбежному. В отличие от лидеров бизнеса лишь у немногих адмиралов есть какие-то сбережения; естественно поэтому, что они, как все живые существа, стремятся сохранить за собой работу как можно дольше. Для этого надо иметь нескольких протеже, которых можно по-разному использовать, оказать на них давление, и, конечно, свалить своих соперников. В армии в самом деле происходило нечто близкое к этому: офицеры среднего звена оказывали влияние на своих вышестоящих начальников. По этой причине я иногда настоятельно утверждал, что правительству следует пересмотреть положение с пенсиями для военных; но мне неизменно отвечали: в такой бедной стране, как Япония, это неосуществимо".
10
В Лондоне переговоры шли в течение всего ноября и декабря. Британцы проявляли желание избежать тупика и найти путь к компромиссу. Предложили даже, если невозможно договориться о количественных ограничениях, подписать соглашение, касающееся по крайней мере качественных: например, ограничить тоннаж отдельных кораблей и калибр их пушек - это средство замедлить гонку вооружений. Тем не менее американская делегация настаивала, что Лондонский морской договор следует изменить, а Вашингтонский морской договор - в принципе сохранить. С наступлением декабря американцы стали пользоваться Рождеством как предлогом для возвращения на короткое время домой. Ямамото говорил, что, даже если переговоры будут приостановлены, лучше зафиксировать дату повторного созыва конференции, и предлагал продлить перерыв до марта следующего года; сам он на это время намеревался вернуться в Японию. Но американцы ответили неопределенно: мол, не имеет смысла устанавливать дату ради даты; 20 декабря посол Дэвис, начальник морских операций и остальная часть делегации покинули Лондон и направились домой.
В последующий период предстояло продолжить неофициальные переговоры между Японией и Британией; на каком-то этапе договорились: возможно некое решение - включить японские предложения в британский компромиссный план, а Британия пусть уговорит Америку согласиться с результатом.
Как Ямамото и обещал на прощальном ужине в Токио, он редко обращался за свежими инструкциями домой, но дважды в декабре - одиннадцатого и двадцать пятого - обстоятельства потребовали от него послать запрос в Токио, чтобы узнать мнение правительства. Однако за это время в домашней атмосфере произошли неуловимые перемены. Хотя кажется, что власти предержащие на флоте сохраняли трезвость рассудка, но молодые офицеры - "ястребы" и отставники - создали особый климат, шумно, заявляя: оставить все на откуп Ямамото -г- он соблазнится давать обещания от имени Японии, и страна на очередной конференции в будущем году окажется связанной по рукам и ногам. Это мнение отражено в ответах из Токио на запросы Ямамото, ожидавшего дальнейших инструкций; от этих ответов определенно веяло холодом, и в них подразумевалось: раз уж в переговорах наступил перерыв, ему не следует брать на себя слишком много.
Тем не менее Ямамото не прекращал своих усилий до Нового года. Британская сторона тоже, по всей видимости, не желала сдаваться.На главной конференции,в 1935 году, место Ямамото в Лондоне должно было перейти к Нагано Осами, человеку, как считали в его окружении, совершенно иного типа. Но к этому времени и Англия, и Америка уже оставили надежды на успех конференции. Теперь она расценивалась как формальность, неболее, и стало ясно, что решающим периодом для разоружения на море - определившим, будет мир жить с договором или ринется в неограниченную гонку, строить военные корабли, - оказались те три месяца (начиная с октября 1934 года), в течение которых Ямамото проявил такую настойчивость.
В середине января 1935 года, через день после того,как было принято решение прервать даже неофициальные переговоры с Британией, начальник штаба флота Чатфилд позвонил Мизоте частным образом и попросил устроить еще одну встречу с Ямамото. Однако настаивал, чтобы это происходило в обстановке строгой секретности и даже сам Мизота не присутствовал. Рано утром наследующий день Мизота - до сих пор он ниразу не оставлял Ямамото одного - выехал в автомашине главы делегации, одетый в широкие спортивные брюки для игры в гольф (нехватка двух пальцев на руке не позволяла Ямамото надежно держать клюшку, и он никогда не играл в гольф). В вестибюле отеля дежурили репортеры, и немало; увидев, что переводчик Ямамото удалился на машине, они разошлись, уверенные - ничего существенного сегодня уже не произойдет.
Несколько позднее Ямамото вызвал такси и тоже уехал на неофициальную встречу с Чатфилдом. Неосталось сведений, о чем беседовали эти двое. Наверняка, однако, никакого соглашения они не достигли. Ямамото и сопровождающие его лица покинули 28 января "Гровенор-Хаус", отель, где провели три месяца; посол Мацудайра проводил их до вокзала Виктория; там они сели в поезд, начав первый этап путешествия в Японию через Сибирь.
В этой поездке в Европу Ямамото не останавливался ни в Париже, ни в своем любимом Монако. Но провел одну ночь в Берлине, очем его попросил японский посол в Берлине Мусанокодзи Кинтомо. Эта просьба, правда, и сходила не от самого посла, а (косвенным образом) от нацистских лидеров. После войны Мусанокодзи опубликовал свои воспоминания о Ямамото, не всегда точные в деталях, но крайне интересные; следующий эпизод взят из них.
Шел второй год захвата власти Гитлером, и Риббентроп- бывший виноторговец, ставший позднее германским министром иностранных дел, но в тот момент еще рядовой член НСДАП-уже пользовался большим влиянием внутри партии. Он тоже, но не так, как Чатфилд или Норман Дэвис, очень хотел знать, чем Ямамото занимался в Лондоне. Когда там проходили предварительные переговоры по разоружению, Риббентроп, посовещавшись с морским министром, задумал организовать остановку Ямамото в Берлине на его обратном пути для встречи с Гитлером. С этой целью он отправил секретаря в Лондон-выяснить, что происходит на переговорах, и в то же время напрямую переговорить с Ямамото и предложить ему посетить Берлин для предполагаемой беседы с Гитлером.
Ямамото не проявил особого энтузиазма в ответ на это предложение. Как и Йонаи Мицумаса, он, видимо, относился с глубоким подозрением к Германии, по крайней мере к той, что находилась под властью нацистов, - почти наверняка по этой причине Риббентроп так хотел завлечь его в Берлин. Помимо его прямого контакта,немцы обратились в японское посольство с просьбой организовать встречу. Несколько раз Мусанокодзи обсуждал этот вопрос с немцами; наконец, за день до отъезда Ямамото и его группы, позвонил в японско е посольство в Лондоне. Вначале говорил с Мацудайрой, затем пригласил к телефону Ямамото:
- Думаю, вам неплохо бы встретиться с Риббентропом и морским министром. Что касается Гитлера, знаю ваше к нему отношение и сам считаю, что встречаться вам - не лучшая идея, поэтому предлагаю просто нанести этим двоим визит вежливости.
Ямамото согласился с рекомендациями и на следующий день поездом через Голландию приехал на берлинский вокзал Фридрихштрассе. "Когда он приехал на вокзал,- пишет в последствии Мусанокодзи,- он улыбался, но не произнес ни слова. Я представил его Риббентропу, а потом морскому министру; ответы его, четкие, чеканные, производили на собеседников хорошее впечатление, но он не предпринимал абсолютно никаких усилий, чтобы добровольно задерживаться на затрагивавшихся темах разговора. В этом отношении он походил на Йонаи. Но у меня сложилось впечатление, что Ямамото значительно остроумнее". Несомненно, Ямамото настроился держать язык за зубами и не произнести ничего, что немцы бы могли воспринять как обещание. Как мы увидим позднее, несмотря на вежливые беседы между японскими и германскими моряками в этом случае, Ямамото, став заместителем министра, энергично противостоял Трехстороннему пакту между Японией, Германией и Италией.
В тот вечер в японском посольстве дали частный ужин в честь Ямамото и его группы. И опять Ямамото замкнут и молчалив. Но когда разговор каким-то образом перешел на бридж, покер и азартные игры, он вдруг преобразился и стал вовсю разглагольствовать.
После одной ночи, проведенной в Берлине, делегация пересекла Польшу и очутилась на территории России; в Москве сели на поезд, следовавший по Транссибирской магистрали.
Во время этой бесконечной поездки Ямамото проводил дни и ночи за покером и бриджем с партнерами Эномото, Мицунобу и Мизотой. В это очень холодное время года поезд подолгу стоял на каждой станции для осмотра подвижного состава и очистки льда, накопившегося на днище вагонов. В Новосибирске ожидал японский консул с большой порцией суши, приготовленного его женой. Когда поезд наконец прибыл, он вместе с женой поспешил в купе Ямамото, где обнаружил гостя в разгаре карточной игры с коллегами - повсюду вокруг разбросаны карты. Ямамото сердечно поблагодарил за посещение и насладился типично японским деликатесом, возникшим посреди сибирской зимы.