Составители сборника 1945 года раскрывают эту сферу интересов в детские годы слишком в общем виде: "Рано пристрастился Володя Русанов к чтению. Любимыми его книгами были рассказы о путешествиях и описания природы. Книги он покупал себе сам, тратя на них все деньги, которые получал в подарок от родных. Так у него в детстве составилась собственная библиотечка" (1945, с. 6), но без каких-либо конкретных ссылок. Позднее документы охранного отделения за время пребывания Русанова под стражей перечисляют: "Основы химии", "Психология" Вундта, "Введение в изучение зоологии и сравнительной анатомии" М. А. Мензбира, сочинения Г. И. Успенского, М. Е. Салтыкова-Щедрина, И. Н. Потапенко (в то время по популярности соперничавшего с А. П. Чеховым). Интересно, что в список входят самоучитель французского языка, а также книга Фритьофа Нансена о дрейфе на "Фраме" - первое зафиксированное свидетельство интереса к полярным странам. Издавна среди арестантов существовал обычай делиться с товарищами полученной с воли литературой, что также способствовало развитию кругозора. Все перечисленное позволяет считать, что молодой Русанов в период формирования жизненных взглядов и интересов отличался помимо широкого кругозора еще и вниманием к естественным наукам и стремлением к самообразованию, хотя о достигнутом уровне судить сложнее. Важнее другое - спустя несколько лет в Вологодской ссылке он успешно использовал эти познания, порой по неожиданным направлениям, что показательно само по себе, в чем читателю предстоит убедиться.
Вскоре в повседневной жизни Владимира Русанова обозначились новые сложности, возникшие благодаря его причастности к событиям, входившим в сферу компетенции охранного отделения. Во все времена становление личности молодого человека сопровождается переоценкой окружающего мира, порой приобретая форму отрицания всего достигнутого и родителями, и обществом, - в России со времен Тургенева это явление с присущими ему крайностями получило название нигилизма. С конца XIX века общественная ситуация в стране осложнилась повышенной восприимчивостью не слишком образованной молодежи к революционным идеям, нередко в самой экстремальной форме. Не избежал новых веяний и герой этой книги.
В исторической литературе вовлеченность Русанова в революционное движение приписывают его дружбе с семинаристом Владимиром Родзевичем-Белевичем, впоследствии членом РКП(б), умершим от чахотки в разгар Гражданской войны. Оба входили в кружок, собиравшийся для обсуждения политических и общественных проблем на квартире у учительницы Надежды Смерчинской, находившейся под негласным надзором полиции. В докладной записке орловского губернатора министру внутренних дел от 12 октября 1894 года сообщалось, что "к Смерчинской ходило много гостей и все молодые люди обоего пола, от четырех до пятнадцати человек, почти ежедневно; гости эти пили чай, что-то читали и писали, просиживали иногда до рассвета…" (1945, с. 400), среди которых оказался и Русанов. Описанная выше ситуация, однако, не была столь мирной, судя по заявлению одного из участников: "Когда вы все изучите, тогда составите союз и будете бороться с правительством" (там же). При попытке установить связь с местными рабочими члены кружка в августе 1894 года оказались в поле зрения охранки, включая Русанова, причастность которого была установлена на основании показаний одного из арестованных. "Благодаря своему твердому поведению во время следствия Владимир Александрович благополучно выпутался из этой истории" (1945, с. 8), считают составители сборника 1945 года, но это был только первый раунд в его длительном поединке с охранным отделением, который он выдержал. Видимо, к этому же времени относится характеристика Русанова одной из участниц кружка, несомненно, неравнодушной к нему: "Высокий блондин, полный жизни и энергии, он, как говорится, был душой нашей организации в то время, но он более чем кто-либо из нас вдавался в теоретическую область. Читал он много, толково, говорил превосходно, никогда в спорах не оскорблял противника и, между тем, оставался победителем. Симпатии слушателей всегда были на его стороне" (Орловская правда. 1940. 13 ноября).
Революционные увлечения не помешали ему наконец завершить затянувшееся пребывание в стенах семинарии, и теперь надо было думать о продолжении образования, что подтверждается следующим документом:
"Выдано сие свидетельство из Орловской мещанской управы орловскому мещанину В. А. Русанову…вследствии просьбы матери его и согласно приговора мещанского общества, состоявшегося 27 февраля 1897 года и утвержденного орловским губернатором, в том, что на продолжение им, Владимиром Русановым, образования в высших учебных заведениях препятствий со стороны общества и Мещанской управы не имеется" (1945, с. 10). Сложность, однако, состояла в том, что окончание семинарского курса не давало права на поступление в университет или другие светские высшие учебные заведения. Кое-как он устроился вольнослушателем на естественный факультет Киевского университета, который посещал в течение зимы 1897/98 года. Однако посещение университета пришлось прекратить из-за вмешательства полиции - его второй раунд в отношениях с охранкой оказался более серьезным и сопровождался немалыми потерями.
В декабре 1897 года полиция совершила налет на одну из явочных квартир московского "Рабочего союза", захватив документы и печатную технику, в связи с чем было привлечено к следствию до 25 человек. Какая-то причастность Русанова к делам "Союза" выяснилась только восемь месяцев спустя, когда начальник московского губернского жандармского управления генерал Шрамм приказал "сообщить… по возможности безотлагательно, где именно Русанов находится, а также могущие оказаться в делах департамента сведения о степени его политической благонадежности и сношениях" (1945, с. 402). Последовал очередной обыск, а самого Русанова этапировали в Москву. Единственно, что удалось установить полиции - факт предупреждения своего "клиента" об опасности провала одним из участников кружка, тогда как само членство в "Союзе" осталось недоказанным. Очередной жандармский документ под заголовком "Сообщение о допросе В. А. Русанова в департаменте полиции, 11 сентября 1898 года, № 9107", опубликованный в издании 1945 года (с. 403–404), проливает свет на многие обстоятельства его биографии.
Так, в графе "занятие" указано - "готовился в высшее учебное заведение - в Политехнический институт", причем указанный институт в каких-либо биографических работах о нашем герое более не фигурирует. Возраст Любови Дмитриевны отмечен в 40 лет - очевидно, родившись в 1858 году, она произвела сына на свет, имея всего 17 лет от роду, оставшись вдовой почти в 20 лет. Указана и скромная величина дохода от принадлежащего ей дома (30 рублей ежемесячно), как и учеба юного Владимира: "…сначала в Орловской гимназии прошел два класса, вышел в 1889 году, а в 1891 году поступил в духовную семинарию, курс которой окончил в 1897 году. Перешел в семинарию из гимназии, так как это освободило его от платы". Столь же полный ответ и в графе "На чей счет воспитывался": в гимназии на счет родителей, в семинарии на казенный счет. Каким-то образом выпало пребывание анкетируемого в реальном училище, которое по приведенным данным датируется 1889–1891 годами. Странным кажется солидный возраст гимназиста - 14 лет при исключении после всего двух классов гимназии. Возникает вопрос: сколько же времени он затратил на пребывание в каждом из них? Еще один интересный пункт, по которому отсутствуют какие-либо опубликованные документы, ибо в графе "Привлекался ли ранее к дознаниям" следует ответ: привлекался в Орле в 1889 году по делу Перес, в качестве свидетеля. Ответ в 27-й графе ("Что обнаружено по обыску") для нашего героя традиционен: "ничего явно преступного", так, мелочовка…
Тем не менее тут же по возвращении в Орел Русанов был вновь арестован и помещен в одиночную камеру Орловского тюремного замка, где бывшим семинаристом и университетским вольнослушателем занялись всерьез, что подтверждает, например, "Протокол примет В. А. Русанова 1898 года декабря 29 дня" (1945, с. 411), несомненно, имеющий важное значение для его биографа, особенно при описании внешности и манеры поведения героя нашего повествования. Из него следует: рост Русанова - 177 сантиметров (2 аршина и 7 7/8 вершка), для того времени явно выше среднего. О телосложении отмечено кратко, но выразительно - крепкое, здоровое. В графе "Нет ли особенной манеры держать себя" указано: "Кроме быстроты в движениях другого не заметно", при оценке наружности отмечено: "Наружность выражается живостью характера, волосы - русые, глаза - светлосиние, выражение живое, веселое, лицо - овально-заостренное, кожа - белая, с легким румянцем. Голос ясный, чистый, не заикается. При разговоре часто улыбается, обнажая верхние зубы и покачивая головой в правую сторону. Походка прямая, с наклонением правого плеча вниз" и прочее, и прочее… Хотя суть человека чаще проявляется в его делах, несомненно, внешние черты, даже полученные из такого источника, в целом рисуют образ не просто молодого деятельного человека, но еще и приятного в общении и, несомненно, активного, уверенного в себе, но не склонного подавлять окружающих.
Обобщив всю доступную ему информацию по своему ведомству, жандармский поручик Дудкин смог вменить в вину своему "клиенту" лишь три обстоятельства: принадлежность к подпольному кружку, ведение устной пропаганды и передачу нелегальной литературы, с чем Русанов и был выпущен на волю в феврале 1899 года под подписку о невыезде, причем следствие продолжало набирать обороты, а полицейские агенты активно отрабатывали свое жалованье.
В ночь на 30 января 1900 года у Русанова проводится очередной обыск с последующим привлечением к дознанию в связи с революционной агитацией. В феврале Московское охранное отделение зафиксировало появление Русанова в Москве, где он прожил неделю у знакомых без прописки. Безуспешной оказалась попытка привлечь Русанова к ответственности по делу тайной революционной типографии в Твери.
Полиция явно "пасет" Русанова, не выпуская его из поля зрения, но одновременно не предъявляя обвинений. 30 июня
1900 года он снова подвергается аресту, хотя ничего "явно преступного у него обнаружено не было" (1945, с. 14), - опять по обвинению проживания в Москве без прописки. Спустя десять дней ввиду недостаточности обвинения он снова на воле. Однако такое освобождение достаточно условное, поскольку бдительный и весьма тесный полицейский надзор продолжается. Чтобы освободиться от него, он готов отправиться в Китай санитаром, набор которых объявлен в связи с так называемым боксерским восстанием. Снова неудача - вплоть до завершения следствия какие-либо отлучки ему запрещены.
В разгар полицейских преследований Русанов женится на Марии Петровне Булатовой, только недавно окончившей с золотой медалью гимназию. Брак недоучки с золотой медалисткой, несомненно, наделал шума в губернском городе и не только поэтому. В значительной мере он выглядел мезальянсом. Родители невесты занимали солидное положение в орловском обществе (отец был крупным железнодорожным чиновником и придерживался весьма консервативных взглядов) и не разделяли выбора дочери, и их согласие на брак с человеком без определенного положения, с абсолютно неясным будущим, да еще находящимся под полицейским надзором, было, несомненно, вынужденным, если только дочь просто не поставила их своим выбором перед совершившимся фактом. Забегая вперед, отмечу, что выбор обоих оказался счастливым и испытания, выпавшие на их долю, не привели их к разочарованию - несомненно, они разглядели друг в друге нечто такое, что осталось недоступно остальным, подтвердив правильность жизненного выбора всей непродолжительной совместной жизнью. Видимо, женитьба в самое сложное для Русанова время оказалась не случайной - но тогда приходится признать, что инициатива в решении принадлежала даме, что, несомненно, делает ей честь.
Неожиданно оформившийся союз не мог повлиять на маховик машины полицейских преследований, набиравший силу с каждым новым оборотом. Уже по совокупности предъявленных обвинений и объемистому сыскному делу, накопившемуся на него, каких-либо перспектив на поступлении в высшее учебное заведение у Русанова не было, учитывая практику при приеме в университет требовать свидетельство о благонадежности из полиции. Вместе с мужем такой же возможности лишалась и Мария Петровна - это становилось ее платой за совместную жизнь с избранником. Уже только поэтому тревоги ее родителей за судьбу дочери можно понять.
Отношение к политическому сыску за прошедшие века в России сложилось однозначное, однако документы этих ведомств для историков бесценны, хотя слишком часто свидетельствуют не в пользу тех, кто их составлял. Русанов с 1894 года привлекался по разным поводам к следствию, включая задержание и арест, практически ежегодно. Несмотря на это, полиция добыла минимум улик, хотя круг общения недавнего семинариста включал достаточно крупные фигуры, связанные с революционным движением. Какой-либо ценной информации от него полицейские чиновники не получили, израсходовав на работу с Русановым лишь свои силы и время. С другой стороны, говорить о каком-то его особом вкладе в революционное движение в России того времени тоже не приходится (как это делали его советские биографы по конъюнктурным соображениям). Скорее, его деятельность отражает позицию представителя разночинной интеллигенции, еще не сформировавшегося в совокупности жизненных и общественных интересов. Так называемая революционная деятельность была не более чем стихийным протестом против застоявшейся российской монархии, сковавшей производительные силы страны, типичным для многих представителей его общественного круга - и только. Гораздо серьезнее и интереснее на этом фоне выглядит именно его гражданская позиция, сформировавшаяся в молодости, но проследить ее развитие можно лишь на более длительном жизненном пути героя настоящей книги.
А пока ближайшие перспективы не сулили молодой чете ничего обнадеживающего, ибо их жизненный горизонт на два грядущих года оказался ограничен плотным частоколом вологодской тайги, за которым разглядеть просветы было трудно. Оставалось жить и работать…
Глава 3. Вологодская ссылка. Первые поиски
Ему нельзя ни выть, ни охать,
Коль он в гостях у росомах…Н. Заболоцкий
Жизнь учила веслом и винтовкой,
Крепким ветром по плечам моим…Н. Тихонов
Жизненный поворот в судьбе героя книги определил документ департамента полиции, датированный 26 июня
1901 года: "…объявляется сыну купца Владимиру Александрову Русанову, что на основании Высочайшего повеления, последовавшего в 31 день мая 1901 года в разрешении дознания по обвинению его в государственном преступлении, он, Русанов, подлежит, во вменении в наказание предварительного заключения, высылке в Вологодскую губернию под надзор полиции на два года, считая срок с 31 мая 1901 года". На этом документе имеется личная подпись того, кому это решение было адресовано: "Настоящее постановление мне объявлено 6 июля 1901 года. Владимир Русанов" (1945, с. 421).
И поехал 16 июля 1901 года несостоявшийся студент Киевского университета с молодой женой, ожидавшей ребенка, под слезы и стенания родных и близких в места не столь отдаленные. Пока в Вологду, столицу губернии, которая своими восточными, наиболее глухими пределами упиралась аж в Уральский хребет, тогда как на западе ее границы проходили вблизи железной дороги на Архангельск. Предварительное знакомство с будущими местами пребывания по карте из гимназического атласа Э. Ю. Петри не сулило ничего хорошего. Уже неподалеку от губернского центра кончались любые пути-дороги, ближайшая станция "чугунки" на востоке была только в Котласе на Северной Двине, а условные знаки городов словно сбежали оттуда в среднюю полосу России, и только линии рек, служившие там "путями сообщения", уводили в места, "куда Макар телят не гонял".
По прибытии последовали новые знакомства, в первую очередь с местными жителями и товарищами по несчастью - ссыльными, вырванными судьбой из привычной жизни больших городов, университетских центров и заводов. Местная публика оказалась интересной. На одном из фото в компании ссыльных Русанов запечатлен вместе с людьми, оставившими в российской истории весьма заметный след. В первую очередь это Борис Савинков, один из самых известных революционеров эсеровского толка и непримиримых борцов с советской властью, окончивший свой жизненный путь четверть века спустя во внутренней тюрьме Лубянки. Писатель А. М. Ремизов, один из крупнейших русских писателей первой половины века. На том же фото и первый советский нарком просвещения А. В. Луначарский, вспоминавший позже, что колония вологодских ссыльных "была очень многочисленной и жила интенсивной общественной и умственной жизнью" (1923, с. 1). В числе ближайших помощников Русанова в скором будущем оказался врач А. А. Богданов, что не помешало ему оставить ряд работ философского и экономического направления. В советское время вместе с И. И. Степановым-Скворцовым он издал учебник "Курс политической экономии", а позднее организовал в столице и возглавил Институт переливания крови. Подобный перечень окружения Русанова можно было бы продолжить. Разумеется, были и другие - опустившиеся, смирившиеся со своим подневольным положением, потерявшие интерес к жизни или водившие тесную дружбу с "зеленым змием".
Чем заняться молодому, полному сил человеку в подобной ситуации? Мария Петровна готовилась стать молодой мамой, и ее ближайшее будущее определялось этим обстоятельством, она не могла отлучаться из Вологды. Ее родители, несмотря на все претензии к неудачному выбору дочери, не забывали молодых, регулярно высылая денежные переводы, как, впрочем, и Любовь Дмитриевна с Андреем Петровичем. Можно утверждать, что с отчимом молодому Русанову очень повезло. Тот сделал для формирования личности будущего российского полярника гораздо больше, чем родной отец, преждевременно почивший от излишеств. Взаимное уважение и дружба отчима и его приемного сына подтверждаются их перепиской не только во время пребывания четы Русановых в Вологде, но и позже. Помимо скудного содержания, которое местные власти выплачивали ссыльным, денежные переводы от родных были очень кстати. Тем не менее любой дополнительный заработок для молодой семьи был отнюдь не лишним…