Трудно сказать, насколько быстро освоились Русановы в губернском центре. Глава молодой семьи через несколько месяцев по прибытии в Вологду предпринял попытку сменить место вынужденного пребывания, хотя и неудачно. Об этом известно из запроса вологодского губернатора в департамент полиции: "Владимир Александров Русанов обратился ко мне с прошением об исходотайствовании ему разрешения переехать на Дальний Восток в г. Харбин, так как ему, Русанову, по состоянию здоровья необходим более умеренный климат, чем сырой и резкий климат г. Вологды, причем проситель заявляет, что в г. Харбине ему представляется возможность заработка, который позволил бы содержать семейство… Имею честь сообщить на усмотрение департамента полиции и присовокупить, что проситель, находясь в г. Вологде, вел себя хорошо и в предосудительных поступках не замечался" (1945, с. 421). Не повезло - сам глава МВД пришел к выводу, что просителя "ввиду тенденции к рабочей пропаганде едва ли желательно пускать в Маньчжурию, где масса железнодорожных рабочих (на строительстве Китайско-Восточной железной дороги. - В. К.), но во внимание к болезни можно бы перевести в Астраханскую губернию" (там же). Дело тянулось до апреля 1902 года, когда окончательно выяснилось, что "сын купца Владимир Александров Русанов при предложении ему отбыть остающийся срок надзора в Астраханской губернии пожелал остаться в г. Вологде" (1945, с. 422). По-видимому, не последнюю роль сыграла выяснившаяся возможность поездок для статистического обследования наиболее глухих лесных углов на востоке губернии. Вологодский губернатор направил запрос в департамент полиции в связи с тем, что Русанов "обратился… с ходатайством о разрешении ему поездки в Усть-Сысольский уезд для статистических работ, предпринимаемых уездным земством одновременно с партией) по заготовлению переселенческих участков в этом уезде" (там же). Губернатор решил поддержать прошение своего подопечного вследствие "1) вполне одобрительного поведения просителя, 2) что для Русанова его пребывание в Усть-Сысольском уезде, изобилующем хвойными лесами, в летнее время может благоприятно повлиять на расстроенное его здоровье, 3) что общение просителя с населением при исполнении возложенного на него поручения не может вызывать опасений, так как население Усть-Сысольского уезда, весьма редкое и состоящее исключительно из зырян, по своей неразвитости и незнакомству с русским языком, представляет из себя среду, мало пригодную для противоправительственной пропаганды" (там же). Ссыльные обращались к исследовательской деятельности начиная со времен Великой Северной экспедиции (Овцын) и кончая многочисленными ссыльными поляками (Чекановский, Черский, Ды-бовский). Так что в поступке Русанова не было ничего неожиданного. Важно, что не все решались на подобное, да и не у всех получалось. Русанов и решился, и у него получилось ничуть не хуже, чем у его современника А. В. Журавского, оставившего по себе на Печоре добрую память, несмотря на раннюю гибель.
Мы не знаем, как отнеслась к этому решению своего супруга Мария Петровна, но в конце июля 1902 года Русанов оказался в селе Помоздино в самых верховьях Вычегды, откуда описал свои ближайшие намерения в письмах в Орел. Прежде чем перейти к его первой экспедиции в неведомое, остановимся на пути из Вологды в Усть-Сысольск и далее, описанном четверть века спустя (за указанное время этот медвежий угол не претерпел внешних изменений) известным открывателем воркутинских углей Георгием Александровичем Черновым, пути которого не однажды пересекались с русановскими. Даже если после первых походов Русанова по зырянской глухомани не осталось солидного научного результата (сопоставимого, например, со вкладом династии Черновых), без них понять истоки формирования Русанова-исследователя невозможно. Поскольку мы не располагаем необходимым материалом, в деталях это сделать едва ли возможно. Попытаемся провести, как говорят специалисты, "привязку на местности" наиболее важных жизненных событий у будущего исследователя в период его вологодской ссылки.
Итак, на местном пароходике из Вологды по Сухоне через Великий Устюг на Северную Двину с Котласом и далее вверх по Вычегде строго по Г. А. Чернову: "Мы залюбовались панорамой берега. Наш пароходишко пошел мимо города Сольвычегодска. Вблизи я рассмотрел, что вокруг старинного собора сгруппировалось несколько церквей. Утро следующего дня встретило нас дождем, дул противный встречный ветер. Неслись рваные низкие облака. И берега реки показались мне однообразными, неприветливыми. Унылый пейзаж наводил тоску… Вдоль всей реки не оказалось ни одной пристани. Пароход, прямо тыкаясь носом в берег, останавливался около каждого селения, хотя нельзя сказать, что селения на Вычегде были часты. Обычно это небольшие деревеньки. Изредка на высоком берегу среди посеревших и покосившихся от времени бревенчатых изб возвышалась белая церковка, вносившая особый колорит в однообразную картину северной природы. Пароход подолгу стоял у каждого населенного пункта, выгружая и нагружая тюки, ящики и дрова. Редкие селения, отсутствие пристаней, месиво грязи на берегу, унылая природа - вот первое впечатление о территории…края" (1974, с. 12). Не лучшее впечатление производил на приехавших впервые (тем более не по своей воле) и сам "Усть-Сысольск, расположенный на высоком берегу реки Сысолы при впадении ее в Вычегду. Издалека, с Вычегды, видна церковь, красующаяся на краю высокого берега среди высоких тополей. Вид изумительный, но не городской. Поднявшись на берег, я сразу попал в березовый светлый парк. Но по выходе из парка набережная омрачилась неприветливой улицей с деревянными домами. Это был, между прочим, центр города… Каменных домов здесь было очень мало, есть пожарная каланча, магазин, да, может быть, наберется несколько каменных домов. Весь город состоял в большинстве из деревянных одноэтажных домов. От дома к дому проложены деревянные мостки, так называемые тротуары. Немощеные дороги. От них в сухую погоду поднималась пыль, а в дождь разливались грязные лужи. Отовсюду раздавалось кудахтанье кур, по улицам бродили козы и другой домашний скот. А роскошный, дорогостоящий Стефановский собор, возвышавшийся среди бедных построек, лишь подчеркивал убогость Усть-Сысольска" (1974, с. 14). Такие же впечатления, вероятно, от городка вынес по прибытии сюда и Русанов. Если разница между степной Орловской и лесной Калужской губерниями в свое время бросилась в глаза опытному охотнику Тургеневу, что же тогда говорить о молодом, еще не избалованном частой сменой пейзажа, уроженце степного, солнечного Орла. На его родине простор открытой местности с редкими рощами лиственных деревьев, где ничто не мешает обзору, здесь - дебри дремучих непролазных лесов под низким северным небом, закрыты тучами, окружающие тебя со всех сторон. Наверное, понадобилось время, чтобы освоиться в этом новом мире (совсем, как он вскоре убедился, небезнадежном), приспособиться к новой, непривычной местности.
Отметим, что в те времена сама статистика по своему уровню не требовала профессионалов - достаточно было гимназического курса (не говоря о студенческом уровне), чтобы проводить опрос населения с постановкой вопросов, в первую очередь экономического, в меньшей степени социологического, характера, с чем Владимир Русанов справился. А главное, это позволяло совершать разъезды, знакомиться с экзотическим таежным народом зырянами-коми и присматриваться к местности, окружающей северной природе, могучей и суровой одновременно. Несомненно, в этих поездках впервые у молодого ссыльного стал формироваться интерес не только к местным общественным проблемам, но и к природным явлениям, что подтверждают его первые публикации, о которых пойдет речь ниже и где оба направления его деятельности и интересов предстают в неразделимом переплетении. Интерес к статистическим исследованиям обозначился в России еще в середине XIX века настолько, что с самого начала образования Русского географического общества одним из его подразделений стало Отделение статистики, публиковавшее с 1851 года "Сборники статистических сведений о России". В значительной мере по настоянию Географического общества в 1897 году была проведена первая перепись населения страны не только с целью определения количества податных душ, но и для использования полученных сведений для нужд страны в целом. При этом одновременно с подсчетом населения проводилось изучение его национального состава, вероисповедания, хозяйственных занятий, оценки сельскохозяйственного и промышленного производства. К этой работе в должности статистика земской управы и приступил Русанов, причем в качестве помощника и одновременно топографа с ним отправился ссыльный А. А. Богданов, о котором сказано выше.
О впечатлениях пути к исходному пункту своего маршрута в село Помоздино в верховьях Вычегды он упомянул буквально одной фразой в письме в Орел, написанному 21 июля 1902 года: "До сих пор приходилось жить в сравнительно культурных условиях - ночевать в деревнях, ездить на лошадях и по дорогам, иметь раз в неделю почту и пр. и пр.", тогда как далее он излагает более сложные планы и намерения: "Маршрут таков: от села Помоздино вверх по Вычегде на север, затем по Чер-Вычегде, затем придется полверсты тащить лодки посуху, и тогда мы попадем в Печорский бассейн. По Ижме будем подниматься на север до границы Архангельской губернии, затем свернем на юго-запад по реке Седью - до этого пункта нам попадется пять селений от 3 до 12 дворов, но дальше начинается настоящая пустыня… С верховьев Седью мы пойдем по совершенно неизвестным местам, никто кроме зырян-охотников здесь не бывал - это будет наиболее трудная часть пути, так как придется пробираться среди огромного болота… Предстоящее путешествие будет венцом всего, я страстно его желаю и радуюсь, что, наконец-то осуществляется добрая доля того, о чем я не смел мечтать". Затем следуют детали подготовки к маршруту, не лишенные молодого желания покрасоваться перед близкими, вроде: "Привесил кинжал, который напоминает мне купившего его А. П. (отчима. - В. К.) или "Спасибо тебе за ружье - оно хорошо и верно бьет, я из него много дичи стреляю, и себе и товарищам" (1945, с. 372).
Позднее район предстоящих исследований, в пределах которого и проходил намеченный маршрут, Русанов описал так: "Площадь, занимаемая зырянами, огромна; ее поверхность во всяком случае больше 200 тысяч кв. верст (площадь Республики Коми, по современным данным, 416 тысяч квадратных километров. - В. К,). Точный учет этой площади пока невозможен, так как наибольшая часть северо-восточной России никогда точной съемке не подлежала. Приблизительные границы Зырянского края лежат между Уральским хребтом и Северной Двиной - с востока на запад и между северными окраинами Пермской губернии и тундрами Архангельской губернии - с юга на север.
Все население приютилось вдоль больших рек, остальное пространство остается пустыней и служит охотничьим районом для зырян. Общая населенность края чрезвычайно слаба, и чем севернее, тем слабее; в то время как по всей Европейской России в среднем на 1 кв. версту приходится почти 30 человек, в этой части… приходится меньше одного жителя" (1945, с. 328). Теперь читателю понятно, с какими трудностями столкнулся начинающий исследователь на описанной территории.
В отношении того маршрута и первого полевого сезона
1902 года на местности даже в сборнике трудов исследователя издания 1945 года имеются существенные разночтения, которые могут быть разрешены, по-видимому, только новыми находками в вологодских архивах. Действительно, на карте в этом издании большая часть русановского маршрута показана на основании письма, цитированного выше, причем с пометкой "июль 1902 года", что неверно. Ведь, отправив письмо из Помоздино 21 июля, Русанов особо отмечает: "С месяц вы не услышите обо мне ничего", а затем добавляет: "Я приеду, кажется, поздно - в конце сентября" (там же, с. 373), и, таким образом, его полевая деятельность в 1902 году пришлась в основном на август-сентябрь. Это во-первых. Во-вторых, наши замечания по положению маршрута на местности включают следующие поправки по сравнению со сведениями сборника 1945 года. Если на Седью Русанов попал с устья, достигнув впадения этой реки в Ижму, то это означает, что в своем крайнем северном пункте он оказался в районе современных городов Ухта и Сосногорск на нынешней Воркутинской железнодорожной магистрали, построенной силами заключенных сорок лет спустя после походов Русанова в краю коми. Дальнейший подъем вверх по Седью, то есть с началом возвращения, приводил его к южным отрогам Тиманского кряжа - возвышенности Очьпарма с абсолютными отметками до 325 метров на современных картах (гора Потчурк), откуда, учитывая отсутствие у него надежных карт, он легко мог оказаться как в бассейне Вычегды (по реке Воле), так и Вишеры (по реке Нишере), причем сплав по последней выводил бы его непосредственно к Усть-Сысольску. Эти места не посещались ни одним исследователем - в какой-то деревушке вообще впервые увидали русского. Тем не менее указание на находки именно на реке Воль моллюсков Spirifer из рода Stola Rhynchonella, принадлежащих к среднему девону, показывает, что его обратный путь на юг проходил именно по этой реке. Поэтому утверждение составителей русановского сборника о пути "сквозь густые леса и обширные болота, расположенные между верховьем Ижмы и Синдерским озером" (с. 16), то есть на пространстве более 150 километров непроходимой северной тайги, лишь сбивает с толку при анализе возвращения исследователя в его первом самостоятельном маршруте, который для его будущего имел огромное. значение - он ощутил свою способность к работе в очень сложных условиях и нужно было только время, чтобы это его качество раскрылось в полной мере. Отметим также еще одну деталь - откуда у выпускника духовной семинарии знания, позволяющие ему проводить палеонтологические определения, не прибегая к помощи специалистов? Ответа на этот интересный вопрос нет, но само по себе, учитывая будущую профессию Русанова, это обстоятельство заставляет задуматься.
Год спустя Русанов в докладной записке Вологодскому земству так описал условия этого маршрута: "Летом 1902 года, во время статистических работ, мне пришлось пробираться в течение двух недель то в лодке по неведомым речкам, то пешком с компасом в руках через огромные барган-иольские болота, тянущиеся между западными истоками Ижмы и Синдерским озером, имея при себе только молодого зыря-нина-рабочего, со скудным запасом пищи, пополняемым охотой и рыболовством… не останавливаясь ни перед неизбежными затруднениями, ни перед неизвестностью" (1945, с. 308). Судя по последним строкам, неукротимый характер исследователя к этому времени уже сформировался.
По мнению составителей сборника 1945 года (они использовали далеко не весь накопленный ими материал), в верховьях Седью Русанов в течение двух недель продолжал свой маршрут сначала в лодке, а затем (видимо, на водораздельном участке Очьпармы) уже пешком и с компасом в руках в условиях крайне ограниченного обзора, такого характерного для северной тайги. Порой, чтобы получить представление о местности, приходилось забираться на деревья. Имеющиеся документы не объясняют, с какой целью отделился Богданов со своими рабочими. Много мучений доставляли верховые болота, передвигаться по которым приходилось, перепрыгивая с кочки на кочку, по словам Русанова, с ловкостью жонглера, оставляя на сучьях куски одежды и то и дело теряя опору под ногами на скользких гнилых стволах бурелома, спотыкаясь разбитыми сапогами о старые корневища. Здесь была нужна не просто физическая сила, а скорее особая лесная ловкость в сочетании с мужеством, чтобы не растеряться, не остаться навсегда в лесной глухомани, выбившись из сил, превратившись в падаль, чтобы наполнить желудки обитателей северной тайги. Из этого же маршрута он вынес воспоминания о лесных зырянских избушках, предоставлявших ему кров на ночь и укрытие от непогоды, которые не однажды посещали его позднее в одной из самых блестящих европейских столиц: "Чтобы оценить всю прелесть охотничьей избушки, надо сделать полный дневной переход через эти дебри… надо промокнуть от дождя или, что еще хуже, от напитанных влагою хвойных ветвей. После этого, случайно наткнувшись к вечеру на гостеприимную и уютную лесную избушку и поскорее разведя огонь в очаге, сложенном в углу из кусков необтесанного камня и лишенном всяких признаков трубы, с каким наслаждением можно тут отдохнуть, высушиться, согреться, похлебать горячего супу и съесть несколько только что поджаренных рябчиков" (1945, с. 340). Воистину, важен не сам комфорт, а удовлетворение, которое от него получаешь, с чем согласится, вероятно, каждый опытный путешественник.
Результаты своего первого маршрута, который сам Русанов считал удачным, он изложил так: "В 1902 году впервые было проведено частичное статистико-экономическое обследование Усть-Сысольского уезда; собранный статистический материал касался верховий рек Вычегды (приток Северной Двины) и Ижмы (приток Печоры). В опросных статистических бланках вопрос об артелях предусмотрен не был… Мне удавалось констатировать существование артелей в главнейших промыслах; позже выяснилась для меня структура артелей и их большое разнообразие. Зыряне чувствуют вполне основательное недоверие ко всем чиновникам; с недоверием они отнеслись и к статистикам, но мало-помалу участливым отношением мне удалось сломить это недоверие, и тогда они охотно стали со мной говорить о своем хозяйстве, о своих опасениях и нуждах. Долгие совместные скитания по лесам, вечерние беседы у костра после утомительного перехода без дорог и тропинок особенно способствовали сближению" (1945, с. 329).
Результатом поездки или экспедиции стал очерк хозяйственной деятельности зырян-коми на обследованной территории со всеми особенностями, характерными для территории, лишенной надежных хозяйственных связей с остальной Россией с выделением основных направлений хозяйственной деятельности: охотой, рыболовством, сборов грибов и ягод, кустарными промыслами, заготовкой дров и сортового леса, а также началом использования полезных ископаемых в виде ломок брусяного (точильного) камня и копкой железных руд для небольших железоделательных заводиков.