Подошла его очередь выйти на манеж. Юра прочел стихи, басню, получил задание на этюд: будто потерял на манеже ключ от квартиры и надо его найти. Решение он придумал не самое оригинальное: сделал вид, будто долго ищет ключ, потому что вокруг темно, хоть глаз коли. Зажигал настоящие спички (Юре казалось, если зажигать спички на ярко освещенном манеже, то будет смешно), но никто находку не оценил. И вот наконец Юра кинулся на ковер и что-то поднял! Увы, это оказался не ключ, а плевок. Он брезгливо вытер руку о штаны, и в зале наконец-то засмеялись.
Весь остаток дня после вступительных экзаменов комиссия принимала решение о том, кого зачислить на курс. И только вечером к абитуриентам, ожидающим вердикта, вышел какой-то человек со списком и буднично, в алфавитном порядке зачитал фамилии всех принятых в цирковую студию. Среди них произнес и фамилию "Никулин" [26]. Из 368 абитуриентов в студию зачислили всего 18 человек, а пятерых взяли кандидатами. А еще позднее, в восемь часов вечера, в Камерном театре проходил последний тур конкурса, на который Никулина тоже допустили. И он решил туда поехать. И вот ведь как сложилось - Юру по результатам экзаменов приняли и в студию Камерного театра! То ничего, а то две удачи в один день!
Вернувшись домой, Юра долго обсуждал с родителями события этого удивительного дня. Долго решали - куда же все-таки идти? В студию Камерного театра или в студию цирка? Владимир Андреевич был за цирк, где, как он уже неоднократно говорил, легче и быстрее можно проявить себя, найти новые интересные формы клоунады. И Юра, подумав, решил остановиться на цирке…[27]
ЦИРКОВАЯ СТУДИЯ
Итак, 1946 год. Двадцатипятилетний Юрий Никулин - наконец-то студент. Учащийся студии клоунады при Московском ордена Ленина государственном цирке на Цветном бульваре. Наконец-то он получает рабочую продовольственную карточку, талоны на сухой паек, а также стипендию в 500 (!) рублей [28]. Ни в одном институте после войны не платили такой большой стипендии: только отличникам и только на старших курсах давали 400. Главное управление цирков Комитета по делам искусств отпустило значительные средства на студию клоунады. Стране, победившей фашизм, нужна была мирная жизнь - а значит, не только хлеб, но и зрелища. А поскольку хлеба в стране, можно сказать, не было, оставалось дать людям как можно больше хорошего, легкого, веселого зрелища. Стране нужны были клоуны. Стране нужны были хорошие клоуны. И чтобы страна их получила, преподавать в цирковую студию клоунады пригласили только маститых профессионалов - Федоровича, Буше, Альперова, Лебедева, Степанова…
Александр Александрович Федорович, руководитель студии, был опытнейшим театральным режиссером. Он стремился привить учащимся общую актерскую культуру, хороший вкус, приучить думать. У каждого из поступивших в студию было свое представление о том, что такое цирк, каким должен быть клоун. Часто оно основывалось на малом знании циркового искусства и на расхожем мнении, что цирк - форма застывшая и ничего нового здесь не требуется: если старые клоунады зрителю нравятся, зачем от них отказываться и придумывать что-то свое? Надо просто повторить то, что уже давно придумали другие. Вот это ошибочное представление Федорович пытался разрушить в сознании студийцев. Свои занятия он строил так, будто готовил артистов драмы.
Как в любом театральном учебном заведении, в студии Московского цирка обязательными дисциплинами были актерское мастерство, музыка, сценическое движение. Федорович вел также беседы о системе Станиславского. В дальнейшем отнюдь не всё, что дал студийцам Александр Федорович, Никулин применил на манеже. Но Александр Александрович воспитал в нем, как и в других учащихся, то главное, что необходимо любому артисту и на сцене, и на эстраде, и на арене - неуемное желание творить, быть требовательным к себе, к своему репертуару. Студийцев, будущих клоунов, Федорович наставлял: "Ищите смешное в повседневной жизни". И Юра Никулин повседневно искал. Искал, где мог: в трамвае, в переулках, в магазине. Разыгрывал какие-то сценки прямо на улице, приводя в смятение прохожих…
Александр Борисович Буше… В студии он вел курс технологии циркового искусства. Он беседовал со студийцами о специфике работы на манеже, технологии циркового представления, рассказывал о своей жизни, о своей работе. Буше был человеком легендарным - уникальным, неповторимым шпрехшталмейстером (инспектором манежа) Московского цирка. Ни на одном из шпрехшталмейстеров, которых Никулин когда-либо видел, - у нас ли, за рубежом ли, - фрак не сидел так, как на Буше. Фрак для Александра Борисовича отглаживали и чистили ежедневно. Буше выглядел импозантно, элегантно, артистично, а главное - торжественно. Он выходил на манеж, и все чувствовали: сейчас начнется праздник, феерия, торжество! Буше не просто объявлял номера в последовательности их в программе - он и блестяще вел диалоги с клоунами, и свободно держался на манеже, и пользовался авторитетом среди артистов. Его подчиненные работали, как выдрессированные звери. Стоило Буше хлопнуть в ладоши - знак, что ритм работы на манеже ускорился, - как люди начинали двигаться в два раза быстрее. Униформисты стояли всегда в идеально начищенной обуви, с идеальными прическами, в пригнанных костюмах, готовые по любому, едва заметному знаку Буше четко выполнить его указание. Один вид униформистов, стоящих по струнке в проходе перед форгангом, вызывал у зрителей восхищение.
Однажды на занятии в студии клоунады Буше, расстегнув рубашку, показал студийцам свои ключицы с двумя переломами на каждой. Получил он их на работе, во время представления. Одна артистка, акробатка, случайно сорвалась и полетела вниз с большой высоты. Буше самоотверженно бросился ее ловить и принял столь сильный удар, что сломал ключицы в двух местах. Но артистку он спас.
Дмитрий Сергеевич Альперов… Потомственный клоун, он начал выступать еще до революции. Юра мальчишкой видел Дмитрия Альперова, когда ходил с отцом в цирк. И вот теперь это его преподаватель. Своим хорошо поставленным, громким, рокочущим голосом он рассказывал о былых временах, рассказывал так образно, что все студийцы мысленно переносились на полвека назад и как будто сами оказывались в старом дореволюционном цирке. Многое из рассказов Дмитрия Альперова звучало абсолютно неправдоподобно. Например, он рассказывал, как клоун Рибо (он работал в цирке на рубеже веков), появляясь на манеже, показывал публике свой большой кулак и потом целиком засовывал его в рот. Для этого номера он специально сделал операцию - разрезал углы рта примерно на полтора сантиметра, что было не очень заметно, если держать рот закрытым, но зато давало возможность засунуть в рот весь кулак. Зрители смеялись.
Акробатику в студии вел Николай Степанов, сам опытный акробат, начавший тренировать артистов и преподавать еще до войны, после серьезной травмы, полученной на манеже. Юре приходилось на его занятиях трудно, потому что акробатика требует физически развитого тела и начинать заниматься ею надо с детства. Он же в свои 25 лет только-только начал осваивать первые акробатические упражнения. Да и рост подкачал - все же высокому, худому человеку намного сложнее крутиться в воздухе. Тем не менее Юра отличался прилежанием, и Степанов иногда даже ставил его в пример. Он говорил - вот, мол, какой нескладный, долговязый, а освоил кульбит, фордерш-прунг или еще какой-нибудь акробатический трюк. А когда Степанов хотел кому-то из студийцев указать, что тот работает явно ниже своих возможностей, то после короткого выговора обязательно добавлял: "Смотри, даже Никулин делает это хорошо, а ты…"
На уроках акробатики Юра научился хотя и примитивно, но достаточно четко делать каскады и почувствовал, как у него окрепли руки, шире стали плечи. На лонже он мог даже сделать передний и задний сальто-мортале. Но он заметил: за секунду перед прыжком у него в голове возникает очень вредная мысль: "А может быть, не прыгать?" Это самое страшное перед выполнением трюка - раздумывать, делать его или не делать. Думать так - верный путь к травме, и в итоге Юра прыгать перестал.
На уроках техники речи студийцев учили смеяться. Смех всегда заразителен, если только это настоящий смех, а не подделка. Преподаватели рассказывали об использовании смеха в номерах. Можно смеяться так, как это делали знаменитые артисты цирка Бим и Бом. У них, например, целый номер строился на смехе. Сначала начинал беспричинно смеяться Бом и заражал своим смехом Бима. Публика, видя покатывающихся от смеха клоунов, тоже не могла удержаться, и тогда в зрительном зале возникал всеобщий хохот. Юре занятия по технике смеха давались с трудом. Смех у него выходил неестественным, неискренним. Возможно, ничего не получалось потому, что он считал - клоун не должен смеяться сам. И для себя уже решил: "Когда буду работать на манеже, пусть публика смеется надо мной, а я постараюсь сохранить невозмутимый вид". Идеалом для Юры был популярный американский "комик без улыбки" Бастер Китон, фильмы с участием которого он специально смотрел как учебный материал.
Большое впечатление произвел на Юру рассказ Дмитрия Сергеевича Альперова о клоуне Киссо, работавшем до революции в Киеве. Киссо выходил из-за форганга - занавеса в проходе - на манеж и шел мимо специально выстроенной шеренги униформистов, внимательно их осматривая, и останавливал свой взгляд на последнем - маленьком и толстеньком. И вдруг хихикал от того, что видел перед собой такого смешного человека. Киссо, как бы стесняясь своего смеха, отворачивался в сторону, а потом, не выдерживая, вновь смотрел на этого униформиста и тут же снова прыскал от смеха. Униформист делал вид, что не обращает внимания на клоуна. А Киссо смеялся все сильнее, и публика вслед за ним тоже начинала хохотать.
Смеется публика, все громче и громче хохочет Киссо. Возникал такой заразительный смех, что никто уже не мог удержаться. Смеялись над Киссо. Смеялись вместе с Киссо. Смеялись над униформистом. Хохотали потому уже, что кто-то рядом сидящий смешно смеется. Иногда Киссо выжидал момент, когда публика переставала смеяться, и снова, краем глаза взглянув на униформиста, будто нехотя заливался смехом. Зрители за ним - тоже.
В финале, обессилев от смеха, Киссо падал на опилки, как бы теряя сознание. Его клали на носилки и уносили с манежа. Когда его проносили мимо толстенького униформиста, Киссо приподнимал голову, пристально смотрел на него, тонким голосом издавал протяжное "и-и-и…" - и падал в изнеможении на носилки.
Это был труднейший номер, требующий большого физического напряжения.
Дмитрий Сергеевич Альперов рассказывал о Киссо со всеми подробностями. На одном из выступлений, когда Киссо, блистательно исполняя свой коронный номер, довел зал до исступленного хохота, он, как всегда, упал на ковер. Его положили на носилки и понесли за кулисы. В тот момент, когда требовалось приподнять голову и увидеть смешного униформиста, Киссо почему-то этого не сделал. Всё стало ясно только за кулисами: клоун умер…
День 8755-й день. 15 декабря 1946 года
Спустя пару месяцев учебы студийцев начали занимать на представлениях в парадах-прологах и в подсадках. Первой подсадкой для всех студийцев и Юры, в том числе, стала клоунада "Шапки", которую исполняли клоуны Демаш и Мозель, старые цирковые артисты, выступавшие порознь на арене еще с 1905 года. Дуэт они составили уже после революции, в 1924 году. Это была одна из лучших клоунских пар в стране. Они неоднократно работали по целому сезону в Москве, Ленинграде, Одессе, Киеве. А когда клоуна приглашают на сезон в такие крупные города - это значит, что класс его работы действительно высочайший. Демаш и Мозель раз в два-три месяца полностью меняли свой репертуар, постоянно придумывая и создавая новые клоунады.
Не отказывались они и от старых реприз. К примеру, на детских утренниках они показывали старинную клоунаду "Кресло". Демаш изображал кресло, накрывшись для этого специальным чехлом. Кресло чихало, падало, кусало Мозеля за палец. Дети от восторга визжали.
Обычно Демаш и Мозель появлялись на арене следующим образом. Первым на манеж выходил Демаш и восклицал:
- А где мой партнер?! Он опять опаздывает?
И тогда с криком "полундра!" из противоположного прохода появлялся Мозель. Видя веселое лицо кругленького, толстенького, добродушного человечка с голубыми глазами, с рыжими волосами, в маленькой шляпке, надетой набекрень, и в огромных ботинках, публика сразу же смеялась. А потом уже и не могла остановиться - настолько блистательно работали Демаш и Мозель.
Они уже были далеко не молоды, когда Никулин, учащийся цирковой студии, впервые увидел их за работой, но по характеру они как будто оставались детьми. Из воспоминаний
Юрия Никулина: "Сегодня за кулисами страшно ругались и спорили клоуны Демаш и Мозель (по афише Жак и Мориц). Они долго выясняли, кто из них придумал при выходе Мозеля на манеж кричать "полундра!". Мы, ученики цирковой студии, артисты, униформисты, присутствуя при их споре, смеялись, а они чуть не подрались".
В клоунаде "Шапки", где Никулину предстояло быть подсадкой, у зрителя, сидящего в первом ряду и державшего свою кепку в руках, клоуны брали эту кепку, начинали из-за нее спорить, вырывать ее друг у друга и в пылу спора в какой-то момент неожиданно отрывали от кепки козырек. Зритель, - а он конечно же был подсадкой, - пока клоуны ругались и рвали кепку друг у друга из рук, очень переживал и нервничал, что публике всегда нравилось. Правда, в конце клоунады выяснялось, что кепка цела, а артисты разодрали другую. Подмены кепок никто в публике не замечал.
Юра очень волновался из-за этой первой в его жизни подсадки. Дома долго размышлял, как же сделать, чтобы всё выглядело естественным. Всё думал, прикидывал… Решил взять с собой книгу, которая "случайно", когда у него будут отбирать кепку, упадет на пол… Во время клоунады волновался, но сделал все правильно, и зрители смеялись. В антракте за кулисами к Юре подошла жена Мозеля и сказала:
- А вы молодец! Всё сделали точно. Настолько, что я на секунду даже испугалась - у того ли человека муж взял кепку. У вас такой глупый вид, вы так хорошо испугались! Молодец!
Демашу и Мозелю тоже понравилось, как Юра Никулин сработал подсадкой у них в номере, и они обратились к руководству студии, чтобы по субботам и воскресеньям (самые ответственные в цирке дни) в подсадке занимали именно Никулина. Так Юра начал регулярно работать на манеже.
Не всегда, правда, подсадки были приятны. Были такие клоунады, в которых, к примеру, сидящего в подсадке артиста били по голове палкой и выгоняли из зала. Поэтому кое-кто из студийцев, считая это для себя унизительным, увиливал от такой работы. А Юра шел, потому что был уверен: любое участие в представлении пойдет ему только на пользу.
День 8881-й. 20 апреля 1947 года. "Сценка на лошади"
ВМосковском цирке шло представление. После выступления конюшни Бориса Манжелли в амфитеатре появился клоун Карандаш и пошел вниз по лестнице к манежу. По ходу дела он увидел в публике толстую краснощекую девчонку, показал на нее пальцем и прокричал инспектору манежа Буше: "Александр Борисович, Кукарача пришла!" Намек на популярный американский фильм 1934 года "Кукарача", песню из которого все напевали даже после войны. Шутку в публике приняли - засмеялись.
В седьмом ряду у самого прохода сидели два парня. Один из них хотел незаметно подставить клоуну ножку. Карандаш вовремя заметил эту хулиганскую попытку и в ответ резко надвинул парню кепку на глаза, а потом закричал, снова обращаясь к Буше:
- Александр Борисович, тут ребята пришли! Просят, чтобы я их чему-нибудь научил!
- Ну, правильно, Карандаш, - ответил ему Буше. - Надо передавать молодежи свой опыт.
И Карандаш чуть ли не насильно потащил этих парней с их мест на манеж: одного, маленького, в телогрейке и кепочке, все время улыбающегося, и другого, длинного, тощего, сутулого, одетого в старое кожаное пальто, висевшее на нем, как на вешалке, в сапогах и надетой набекрень морской фуражке. Длинный смущался и все время пытался улизнуть с манежа. Карандаш его удерживал. Вдруг из первого ряда поднялся подвыпивший пожилой гражданин в очках и довольно бойко перелез через барьер. Карандаш, казалось, немного растерялся.
- Что, тоже учиться? - спросил он гражданина.
Тот кивнул и подошел к стоящим посреди манежа парням. Зал был заинтригован: чему же будет учить этих троих Карандаш? А он, поздоровавшись с ними за руку, стал проводить шуточный медосмотр. Пожилого человека в очках заставил несколько раз присесть, затем послушал у него пульс и пощелкал себя пальцами по горлу, как бы спрашивая: не выпиваешь ли? Тот вместо ответа полез к Карандашу обниматься.
- Нет, этот не годится! - сказал Карандаш и отправил мужчину на его место.
После этого он начал осматривать двух парней: пощупал бицепсы у маленького - остался доволен, а потом долго искал мускулы у длинного, пытаясь прощупать их через рукава кожаного пальто. Затем, заставив ребят снять пальто и телогрейку скомандовал:
- Давайте лошадь!
На манеж вывели одну из лошадей Манжелли.
- Сейчас будем учиться верховой езде! - объявил Карандаш. Он хотел, чтобы молодые люди проехались верхом на лошади.
И тут началось! Карандаш помогал парням взбираться на лошадь. Делали они это с непривычки неуклюже, и всем зрителям смотреть на их потуги было очень смешно. Первым сесть на лошадь попробовал маленький, но Карандаш так его подталкивал, что тот несколько раз перелетал через лошадь и падал на барьер. Долговязый парень, увидев, в какую переделку уже попал его товарищ, снова попытался сбежать, но его вовремя схватили за рукав и не отпустили. Дали в руки лонжу, но длинный, не зная, что с ней делать, попытался надеть пояс на шею. Униформист его поправил и надел пояс, куда полагается - на талию. В конце концов парней усадили на лошадей. Щелчок шамберьера - длинного хлыста в руках руководителя конного номера, и лошади побежали по кругу. Парни, не понимая, за что им держаться, прямо на ходу полетели с лошадей. А так как для страховки их прикрепили к лонжам, то, упав с лошади, они не свалились на пол, а беспомощно летали вокруг всего манежа, смешно роняя то вещи из карманов, то сапоги.
Тогда Карандаш решил сам показать свое мастерство. Он встал на лошадь, однако, когда та перешла на рысь, и его тоже стянула лонжа. Пролетая на лонже вокруг манежа, он сбил с ног обоих парней. Едва успев подняться, они стремительно убежали с арены. Зрители, глядя на этих растерянных ребят, на их беспомощные попытки выбраться из дурацкой ситуации, буквально валились с кресел от смеха. Вместе с ними над этой сценкой смеялись билетеры, музыканты из оркестра и дирижер, другие артисты цирка, стоящие в проходах. Билетерши, которые всегда лучше других знают, что понравилось публике, а что - нет, рассказывали, как, уходя из цирка, многие зрители говорили: "Ну и посмеялись сегодня. Надо же, как повезло. Такое не всегда увидишь! Каких обормотов Карандаш из публики вытащил. Бывают же такие!"
На самом деле, "обормоты из публики" были не кто иные, как студийцы Юра Никулин и Толя Барашкин, а за легкостью и естественностью исполнения ими сценки скрывался огромный труд.