Новый российский самодержец уже с первых шагов стал проявлять приверженность к некоему новому курсу, смысл и значение которого на первых порах, однако, ни сам Александр II, ни его окружение не могли внятно сформулировать. Тогда в газетной публицистике начавшиеся перемены стали называть перестройкой. Жесткие реалии, отодвигавшие Россию на обочину европейской политики, разлад во внутренней жизни государства, унаследованный от прежнего режима, одряхлевший управленческий аппарат, - все это ставило перед российским самодержцем проблемы, одолеть которые в одночасье не представлялось возможным.
Когда Горчаков приступил к своим новым обязанностям, посол Франции в России граф Морни доносил императору Наполеону III о Горчакове как "о государственном человеке с живым, острым умом, щеголяющем независимостью своих мнений и утверждающем, что принял портфель только для того, чтобы доставить торжество своим идеям".
Горчаков оказался одним из немногих, у кого действительно были свои идеи, касавшиеся государственного управления. Формулируя их, он опирался на многолетние наблюдения жизни далеко продвинувшихся в политическом укладе, в экономических и демократических традициях стран Европы.
Сообщение о назначении Горчакова министром иностранных дел привело в растерянность некоторых близких к новому государю людей. Разочарование настигло прежде всего тех, кто уверовал в свое чуть ли не наследственное право на те или иные государственные должности. Имелись, однако, и другие взгляды на эти кадровые перемены. Вот что писал о них будущий военный министр Д. А. Милютин: "…уволен от должности министра иностранных дел граф К. В. Нессельроде, принимавший в течение почти пятидесяти лет (с 1807 г.) деятельное участие во всех дипломатических делах Европы, наряду с самыми знаменитыми политическими деятелями XIX столетия. Подписанием Парижского мирного договора закончил он свое видное поприще. На место его призван князь Александр Михайлович Горчаков, выказавший много такта, энергии, ловкости на посту посланника в Вене при крайне трудных обстоятельствах последнего времени. Назначение его было принято весьма сочувственно в русском обществе; радовались у нас тому, что политика наша наконец вверена человеку русскому, притом родовитому, потомку Рюрика, сумевшему поддержать достоинство России перед вероломной и двуличной Австрией".
Двойственность в оценке личности Горчакова и едва сдерживаемое раздражение читаются в написанном в те дни письме русского посланника в Берлине А. Будберга к сыну канцлера Нессельроде: "Назначение Горчакова меня не удивило бы два года тому назад. Оно меня чрезвычайно удивляет теперь, после того, что случилось в Вене… Но может быть, ему больше повезет во главе министерства, чем во всех тех миссиях, которые ему поручались. Конечно, ума в нем достаточно…"
И хотя у государя преобладали амбициозные воззрения на историческую миссию России в международном плане, он прекрасно понимал, сколь насущным является поиск решения вопиюще сложных внутренних проблем. Насколько позволяли реалии того времени, уже в начале царствования Александр II, прислушиваясь к советам князя Горчакова и его сторонников в правительстве, решился на предоставление некоторых политических прав и свобод, начал медленный демонтаж казарменных норм и правил. Одна из первых либеральных мер - новая система получения загранпаспортов. Прежняя, "николаевская" сильно затрудняла выезд за пределы России. "По моему совету, - вспоминал впоследствии Горчаков, - Государь повелел понизить пошлину на заграничные паспорта с 500 рублей до 5 рублей за полугодичное пребывание за границей".
Министр иностранных дел в тот период стал главным, наиболее приближенным к Александру II советником практически во всех государственных делах. Он помог власти в труднейший момент ее становления обрести ощущение надежности, веры в перспективу. Ему удалось вдохнуть мужество и уверенность в самодержца, в членов его семьи и окружение, предложив энергичные меры, способные придать царствованию Александра II отличные от прежних смысл и значение.
Горчаков был человеком, к которому Александр II с давних пор - еще со времени их встреч в революционной Европе и впоследствии в Штутгарте - испытывал симпатию и доверие.
Предоставление политических прав и свобод, начало которым было положено возвращением из ссылки опальных декабристов, ослабление цензуры, открытая дискуссия о способах решения крестьянского вопроса - лишь часть проблем, которые, по воспоминаниям Горчакова, обсуждались им в доверительных беседах с Александром II.
Горчаков на петербургском политическом небосклоне был человеком малоизвестным: его лицо не примелькалось в светских салонах и коридорах власти. Императору, поставившему своей целью приобщить Россию к европейским ценностям, сведущий советник был необходим. Когда, в ходе долгих уговоров, Александр II получил от Горчакова согласие занять пост министра, произошла сцена, смысл и значение которой носит на первый взгляд религиозно-мистический, а по сути - глубоко символический характер. Горчаков неожиданно обратился к императору с просьбой: "Ваше Величество, снимите с одного из образов Ваших крест и возложите на меня. Да дарует он мне силы к поднятию того креста великих трудов, которые Вы возлагаете на меня с обязанностью министра иностранных дел". Лицо Государя просветлело удовольствием. Он вынес из соседней комнаты небольшой серебряный крестик и, возлагая на меня, сказал: "Примите это, князь. Да укрепятся ваши силы". Этот крестик всюду меня сопровождал".
Этот символический жест скрепил их союз. В дальнейшем в отношениях Александра II и Горчакова установился такой уровень доверия, разрушить который, несмотря на неоднократно предпринимавшиеся ближним окружением царя попытки, оказалось невозможно. За годы царствования Александр II не однажды производил замены в своем кабинете. Приходили и уходили люди разного калибра, разных достоинств. Горчаков неизменно оставался на своем месте. "В России есть только два человека, которые знают политику русского кабинета: император, который ее делает, и я, который ее подготовляет и выполняет", - сказал однажды Горчаков Бисмарку.
В самом деле, Горчаков старался строго придерживаться этого правила. В тех же случаях, когда мнения императора и министра расходились, князь использовал все свое дипломатическое искусство, чтобы убедить Александра II в своей правоте. Горчаков был тонким политиком во всем, что касалось сильных и слабых сторон личности Александра II. Ему так удавалось влиять на формирование мнений императорского окружения, что предлагаемый им подход к решению внешних проблем рано или поздно становился и точкой зрения Александра II. Бисмарк, близко наблюдавший Горчакова в годы своего пребывания в Петербурге в качестве прусского посланника, отмечал эту способность российского министра: "Если император когда-нибудь почувствует, что Горчаков ловко и незаметно, всякий раз под новыми предлогами, умеет отклонить его от собственных целей, то он окажет сопротивление, доходящее до упрямства; но Горчаков умеет блюда… всякий раз поливать новым соусом, который по вкусу императору, до сих пор он самостоятельно держит руль в своих руках, и императорский корабль идет по даваемому им направлению".
С момента назначения министром Горчаков погрузился в общегосударственную жизнь, ради чего ему пришлось от многого отказаться: от прежней размеренной жизни, от одного из сильнейших его увлечений - коллекционирования живописи и предметов искусства. Горчаков принял деятельное участие в выработке подходов к ключевой проблеме царствования - крестьянской реформе. Уже в начале 1857 года, стремясь придать динамизм и конкретность устремлениям императора, Горчаков подготовил служебную записку "О шести способах к достижению освобождения крестьян от крепостного состояния". Неподдельный интерес императора вызвала раздобытая Горчаковым брошюра, в которой были подробно изложены способы решения крестьянского вопроса в сопредельных с Россией княжествах Молдавии и Валахии.
Горчаков вступил в должность министра в обстоятельствах, которые облегчали продвижение новых идей касательно внешней политики России и открывали дорогу новациям в управлении внешнеполитическим ведомством. Появилась редкая возможность вершить многое из назревшего, для того чтобы создать отвечающий духу времени дееспособный и динамичный управленческий организм. Как никто другой Горчаков познал сильные и слабые стороны аналогичных ведомств европейских государств. Ему было с чем сравнивать и что предложить. С первых предпринятых министром шагов становилось ясно: Горчаков давно готовил себя к этой роли. Его решения были призваны способствовать повышению эффективности работы министерства, а также посольств и миссий за границей, провести кадровые перестановки и даже чистку, освободившись от случайных людей, оказавшихся в МИДе в поисках личных выгод.
Горчаков передал в другие ведомства несвойственные министерству функции, такие, как политическая цензура, протокол императорского двора, вопросы опеки и управления окраинными территориями, переводческая работа для сторонних нужд.
Смена самодержца в России, как правило, сопровождалась уходом тех, кто занимал ключевые посты в государстве, а также высокопоставленных чиновников.
В своих новых назначениях Горчаков-министр руководствовался прежде всего интересами дела, пытаясь противостоять конъюнктурным соображениям и креатурам, главным достоинством которых была протекция высокого лица. Особенно это касалось назначений за границу. Здесь он проявлял несвойственную тогда в таких делах твердость. Именно деловые соображения, а не принадлежность к влиятельным силам определяли для Горчакова ценность того или иного дипломатического чиновника.
В системе отношений между государствами роль посла, его способности, политический вес и личный авторитет всегда имели особое значение. От его расторопности и политического веса зависело доверие, а в иных обстоятельствах - и судьба межгосударственных отношений. Медлительность в доставке дипломатической почты, несовершенство средств связи осложняли возможность оперативно и своевременно согласовывать официальную реакцию на различные международные события. Послу необходимо было обладать высокой мерой государственной мудрости и даже политической изворотливости. Умение находить правильное решение, часто в критических ситуациях, проявляя при этом достоинство, выдержку и хладнокровие, - обязательные для дипломата качества, которые даются опытом и талантом.
В российских светских кругах преобладало легковесное отношение к исполнению посольских функций. Многим, в том числе и высокопоставленным чинам в государстве, назначение на посольскую должность казалось воздаянием за "черную" работу. Кое-кому грезилась красивая жизнь с сильными впечатлениями, веселыми развлечениями, элегантными собеседниками. "После трудов, понесенных на военном министерстве в военное время, хорошо бы отдохнуть в Париже", - говорил, метя на место посла России во Франции, князь В. А. Долгоруков, военный министр времен бесславной Крымской войны.
Мало кто мог тогда разделять взгляды Горчакова на реальное содержание дипломатической деятельности за рубежом. Пожалуй, он был единственным или одним из немногих в окружении императора, кто отчетливо понимал, что легковесное отношение к службе за пределами России оборачивалось для государства упущенными возможностями и даже потерями, восполнить которые, как правило, не удавалось. Между тем он на собственном опыте убедился, какое значение имеет должность посла, особенно в кризисных ситуациях. Ведь Горчаков, будучи посланником за границей, оказался в гуще событий, вызванных революционной волной в Европе 1848–1849 годов. Тогда, по его словам, ему пришлось пройти "огонь и воду". Затем последовали драматические 1853–1856 годы, когда в ходе крымской эпопеи Горчаков оказался единственным дипломатом высокого ранга, находившимся в эпицентре враждебной России коалиции. Да только ли это?
Сколь бы решительно ни был настроен Горчаков в отношении кадров, выбор приходилось делать из весьма ограниченного круга лиц. Таких, кто мог соответствовать уровню назревших задач, было немного. Зато имелось немало других…
Принципиальная позиция, занимаемая Горчаковым, охладила рвение влиятельных претендентов, в том числе и таких, для кого покровительство государя позволяло считать посольское назначение делом решенным. Горчаков порой вынужден был идти на крайние меры, угрожая государю своей отставкой, и ему обычно удавалось добиться своего. Вышеупомянутому князю Долгорукову так и не суждено было получить посольский пост в Париже. Тщетными оказались и усилия царских любимцев из семейства Адлербергов пристроить бездарного родственника посланником в Дрезден, затем в Брюссель…
Министр хотел видеть на посольских должностях таких людей, кто был в состоянии реально защищать интересы государства. Впоследствии, проявив твердость, он пошел наперекор своей влиятельной покровительнице, великой княгине Ольге Николаевне, пытавшейся предложить на престижную посольскую должность свою креатуру - оскандалившегося во время студенческих беспорядков 1861 года ректора Петербургского университета адмирала Н. В. Исакова.
Слов нет, царствующая династия давала немало поводов к тому, чтобы в российской элите коренилось отношение к заграничным назначениям как к своего рода инструменту поощрения и наказания. Служить за границу отправляли неугодных, угодивших же вознаграждали назначением в те страны, где их миссия сводилась, как правило, к исполнению представительских функций. Теперь положение дел изменилось.
Огромное значение имело то, кто будет назначен послом во Францию, поскольку именно на этом направлении реально выстраивались основные приоритеты российской внешней политики. В итоге в 1856 году в Париж отправился граф Павел Дмитриевич Киселев (1788–1872) - авторитетный государственный деятель, игравший видную роль в прежние царствования. Это был динамичный, прогрессивно мысливший политик, прошедший большой жизненный путь: участник войны с Наполеоном, боевой генерал, командир крупных воинских соединений. После окончания Русско-турецкой войны (1829–1830) он был назначен российским наместником в княжествах Молдавии и Валахии. Это ему удалось удачно осуществить первый опыт освобождения местных крестьян от крепостной зависимости.
Николай I намеревался поручить Киселеву разработку решения крестьянского вопроса и в России, создав для этого специальный комитет. Однако тогда перевес оказался на стороне дворянско-помещичьей элиты, не желавшей коренных перемен. Возобладала поддержанная императорским окружением точка зрения не менее авторитетного для Николая человека - министра финансов Е. Ф. Канкрина: "Недостатки старого известны, а нового - скрыты". Киселеву удалось лишь несколько облегчить положение государственных крестьян. Попутно следует отметить: опыт Киселева в решении крестьянской проблемы в конце концов оказался востребованным: его учеником и последователем был Николай Милютин, которому довелось, несмотря на чинимые препятствия, сыграть важнейшую роль в деле освобождения российского крестьянства. Пушкин, знавший Киселева в годы южной ссылки и затем по Петербургу, считал его "возможно, самым замечательным из наших государственных людей".
Киселев возглавил созданное государем впервые в истории России Министерство государственных имуществ, которым он управлял около восемнадцати лет, за что и был возведен в графское достоинство. Предлагая графу Киселеву должность посла в Париже, Александр II обратился к нему с такими словами: "Я здесь прошу не о согласии, а о пожертвовании с вашей стороны".
Это назначение было целесообразным и с деловой, и с политической точки зрения и свидетельствовало о серьезности намерений российского руководства.
Все последующие перестановки и новые назначения на посольские должности в ключевые страны осуществлялись, как правило, в пользу карьерных дипломатов. Так, в Вену был направлен В. П. Балабин, в Лондон - М. И. Хрептович, в Константинополь - А. П. Бутенев.
Еще важнее для министра было подвергнуть пересмотру систему функционирования самого министерства. Выдвинув во главу угла высокий профессионализм, Горчаков попытался оптимизировать работу одного из ключевых ведомств государства. В ходе пересмотра штатов, их структуры было проведено и преобразование всей системы управления. С 1859 года была восстановлена принятая в царствование Екатерины II норма - необходимость при определении на дипломатическую службу подтвердить знание двух иностранных языков и иметь диплом о высшем образовании. Были введены повторные внутриведомственные "испытания" для тех, кто готовился вступить в вакантную дипломатическую должность. Таким путем обеспечивалось преимущество тем, кто обладал незаурядными способностями, демонстрировал неординарность мышления и широту познаний. Помимо соображений сугубо профессионального свойства, эти меры ослабляли напор со стороны высокопоставленных чиновников, радевших за своих протеже. Горчаков исходил из того, что служащие Министерства иностранных дел - лица особые, наделенные рядом качеств, каких может не быть у представителей других ведомств. Их служебная значимость зависит от целого ряда достоинств, а исполняемые обязанности требуют специальной, длительной подготовки.
Особое предпочтение отдавалось умению в совершенстве владеть языком международного дипломатического общения, каким в ту пору утвердился французский. В министерстве все сотрудники изъяснялись только по-французски, что давало повод некоторым публицистам язвить, называя внешнеполитическое ведомство "иностранным министерством русских дел".
Возглавив МИД, Горчаков стал первым российским министром, обратившим внимание на необходимость систематизации и последующего изучения дипломатических документов прошлого. Начали разбирать архивы, относившиеся к истории внешней политики и государственного строительства, открыв к ним постоянный доступ для исследователей.