Деловые способности у Нила проявились рано. Он сбежал из дома и поступил клоуном в цирк, быстро разбогател и купил трех слонов. Выступал с ними, потом их продал и на эти деньги учился в медицинском институте. Нил и теперь вел очень необычную жизнь. Он покупал старые, разрушенные пожаром или временем дома, восстанавливал и перепродавал за большие деньги. Кроме того, Нил скупал под Нью-Йорком особняки-развалюхи с хорошими земельными участками, и превращал их в настоящие дворцы. Он много работал на стройках, засветло вставал, приезжал на поезде в Нью-Йорк, делал операции и постоянно был на телефонной связи со своими архитекторами, строителями, снабженцами: нанимал, распоряжался, указывал. Какое-то время они с женой жили в отреставрированном доме, затем его продавали - и все начиналось сначала. Наши доктора поговаривали, что он зарабатывал миллионы.
В последнем по счету обновленном доме в богатом пригороде Гринвич Нил с женой организовали сбор пожертвований для пострадавших от армянского землетрясения. Ожидалось, что их соседи-богачи дадут много денег и вещей. В субботу утром я приехал туда, чтобы вместе с ними принимать соседей-жертвователей. Я, иммигрант из СССР, для них был как бы и представитель несчастной Армении.
По пути к дому Нила были вывешены плакаты-указатели: "Семья Кахановиц, сбор пожертвований для Армении".
Двухэтажный особняк стоял в парке на берегу озера и блистал свежестью. От его стен веяло запахом новой краски, паркетные полы сверкали, как в императорских дворцах, громадные окна поражали зеркальной чистотой. Было в доме двенадцать или пятнадцать комнат, но хозяева жили только в двух. Остальные стояли пустые, без мебели: все равно скоро продавать. Жена Нила была первый раз беременна, через месяц ей предстояло рожать. Нил показал фотографию дома, когда он его купил: совершенная развалюха после пожара. Если бы мне предложили его за один доллар, я и то не взял бы. Да, надо сильно любить такой бизнес… и надо иметь такую жену.
- Сколько у тебя ушло времени на ремонт?
- Почти два года.
- А теперь что?
- Опять куплю что-нибудь и займусь восстановлением.
- Но ведь у вас скоро будет ребенок.
- Ничего, мы умеем приспосабливаться, - типично американский ответ.
У меня вертелось на языке спросить, сколько он заработает на продаже одного дома. Но американцы охотно говорят о том, сколько зарабатывают другие, а про самих себя - никогда.
Гостей принимали в зале на первом этаже. Там стоял небольшой столик с орехами, фруктами, печеньем и кока-колой, в общем, это не был настоящий прием. В Гринвиче обитают богатые люди, от них ждали короткого визита с привозом каких-нибудь вещей и денег. Многие осматривали дом. Нил был в этом заинтересован и водил соседей по комнатам. Обо мне говорили гостям как о представителе пострадавшей страны. Ко мне подходили, выражали сочувствие. Я объяснял, что поеду туда вместе с Кахановицами и обязательно расскажу, как американцы дружественно отнеслись к пострадавшим.
Гости принесли много хороших вещей, в основном новую одежду, и более двух тысяч долларов. Жена Нила все собирала - она будет раздавать это в Армении.
Москва, Москва…
Приближалось время отлета. Моя задача была везти более тонны груза - инструменты, лекарства и собранные вещи, общей стоимостью больше миллиона долларов. По специальному решению советского правительства грузы для Армении не облагались пошлиной. Так что не приходилось ожидать задержек с их получением. Часть пожертвований пойдет в московские больницы, где лежали привезенные из мест землетрясения раненые, основную часть надо везти дальше, в Армению. Мы с Мошелом упаковали все в большие картонные ящики, на каждом я написал свое имя крупными буквами, по-русски и по-английски, чтобы не было ошибок при их получении.
Кахановицы хотели найти в Москве родственников и улетели на два дня раньше, налегке, везя только пожертвованные деньги. Для них был зарезервирован номер в гостинице "Белград". Поскольку работать мы должны вместе, Нил обещал там же зарезервировать номер для меня.
В Москве и у меня жили родственники, теща с мужем, двоюродные братья с семьями и еще много хороших старых друзей. Я не видел их одиннадцать лет и хотел привезти им подарки. Зная советский товарный дефицит, я старался подобрать что-то нужное, особенно для племянников. И еще я знал, что по делам мне придется иметь контакты с разными бюрократическими инстанциями, поэтому запасся массой недорогих сувениров: наручные часы на батарейках, калькуляторы, наборы косметики, шариковые ручки - все возьмут. Я захватил и несколько экземпляров своих воспоминаний, чтобы подарить друзьям. Но разрешат ли ввезти книги, я не знал - этот товар всегда был под подозрением властей, следивших за "чистотой" коммунистической идеологии.
За день до вылета к госпиталю подкатил грузовик, и я вместе с шофером перетаскал всю тонну груза в кузов.
И вот - лечу в Москву…
…Когда в 1978 году, в старое время правления Брежнева, мы из нее уезжали, у нас не было никакой надежды еще раз ее увидеть. Мир коммунизма повернулся к нам спиной, как к изменникам Родины. И хотя я был профессором и занимал видное положение, ко мне тоже повернулись спиной - никто из моих коллег, кроме очень близких друзей, со мной не простился, не сказал на прощание доброго слова. Все боялись показать связь со мной. Происходящее теперь казалось почти нереальным: Советский Союз все больше поворачивался лицом к миру. И вот я лечу ТУДА. В доброй встрече с друзьями я был уверен, но повернутся ли ко мне лицом мои бывшие сослуживцы, те, кто меня предал?
"Боинг-747" подлетал к тому же Шереметьевскому аэропорту, с которого я улетал из Москвы. Я прильнул к окну - внизу показалась все та же убогая русская деревенька, которую я видел, когда улетал. Вспомнились слова Некрасова: "Ты и убогая, ты и обильная…" Аэропорт тесный и бедный. Паспорта проверяли долго, подозрительно всматриваясь в лица. А когда мы прошли бюрократический паспортный контроль, началась русская неразбериха. Чемоданы выезжали на двух не сообщающихся друг с другом лентах-транспортерах. Люди кидались от одной ленты к другой. И я тоже бегал туда-сюда, пока наконец не ухватил свои два чемодана.
Сумрачный таможенник попросил меня открыть один из них. Первое, что он увидел, было штук двадцать шариковых ручек. Под ними были мои книги.
- Это зачем столько ручек?
- Для подарков.
- Зачем так много? Подарки ввозить запрещено.
Опять яркое воспоминание: "нельзя", "не разрешается", "запрещается"… самые популярные слова из официального советского лексикона. Однако на любые запрещения были способы их обходить. Я протянул таможеннику три красивые ручки:
- Возьмите, это вам подарок.
Выражение сумрачности сменилось мягкой улыбкой. Самый искусный актер позавидовал бы такой богатой мимике. Значит, ему подарки делать - можно. Дальше он ничего смотреть не стал, и книги мои его никак не заинтересовали.
Встречали меня два старых друга, Вахтанг Немсадзе, грузин, и Оганес Оганесян, армянин. Они оба давно жили и работали в Москве, оба были профессорами. С Вахтангом я учился в медицинском институте, Оганес (мы звали его Овик) работал со мной в ЦИТО - первом пункте перевозки моего груза. Теперь он одновременно представлял и наш институт, и пострадавшую Армению. Объятия, похлопывания по спине:
- Здравствуй, дорогой! Да ты ничуть не изменился!
- Здравствуй, дружище!
- Наконец-то приехал, как я рад тебя видеть!
- И я рад ужасно!
- Можно ли было себе представить, что еще увидимся?
- Да, да, и я тоже не представлял…
- Куда поедем теперь?
- Первым делом - в отель "Белград". У меня там заказан номер, я оставлю чемоданы. Завтра надо снова приезжать сюда за получением груза. Будет грузовик?
- Володя, дорогой, все устроено…
По дороге из Шереметьева я жадно смотрел по сторонам. Путь знакомый, здесь я провел детство и юность. Вот развилка с Волоколамским шоссе, вот станция метро "Сокол" и церковь Всех Святых бывшего села Всесвятского. Сюда моя бабушка Прасковья Васильевна ходила святить куличи. А вот уже и метро "Аэропорт", рядом с которым наш писательский жилищный кооператив. Но вот что меня удивляло: на всем пути был только один новый дом, построенный за столько лет. Все остальное - ужасно знакомое, но постаревшее и обветшавшее. Рад ли я был видеть все это снова? Конечно, рад. Но смотрел я глазами жителя Нью-Йорка, где новые дома растут, как грибы, где столько величественных небоскребов. И мне казалось, что все дома, вся Москва за эти одиннадцать лет как будто съежились.
Вот и гостиница. У стойки регистрации небольшая толпа, я бодро обращаюсь к миловидной молодой женщине-портье.
- Здравствуйте, я доктор Голяховский, из Америки. Для меня должен быть номер.
Она проверяет.
- Вашего имени в списке нет.
- Как нет?! Проверьте. - Бодрость моя пропадает.
- Я смотрю, но вас не нахожу.
- И никакой записки для меня нет?
Я подумал, может, Нил написал, что ждет меня в другой гостинице.
- Ничего на ваше имя нет.
- А мистер Кахановиц из Америки живет у вас?
- Кахановиц? Нет, гостей с такой фамилией у нас нет.
Вот это номер! Я и без номера, и Нила потерял. Уж не остановился ли он у своих могучих родственников? Что же делать? Оба моих друга разгорячились - в них заговорила буйная кавказская кровь. Они стали доказывать, что я важный человек, что приехал для помощи Армении, что мне надо дать номер:
- Да он знаменитый американский хирург!
- Да его пригласили делать операции жертвам землетрясения!
На лице регистраторши отразилось лишь слабое сочувствие:
- Что я-то могу поделать? Нет его в списке, и все.
Тут мне опять пригодилось подзабытое мной в Америке слово "взятка". Я предвидел, что кому-нибудь в гостинице надо будет что-то дать, поэтому в кармане лежал косметический набор в изящной пластмассовой коробке. Я положил его перед ней:
- Это для вас, подарок из Америки.
Она ловким движением смахнула коробку в ящик и заулыбалась так же мгновенно и так же талантливо, как таможенник в Шереметьеве:
- Что же мне с вами делать… Дать полулюкс, что ли…
- Давайте полулюкс.
Номер был хороший, но когда я пошел в ванную принять душ с дороги, нашел там половину кусочка мыла и два маленьких вафельных полотенца. Кое-как вытершись, я достал подарки для тещи и ее мужа.
- Теперь везите меня к теще. А вечером я с вами.
- Будут все ребята из нашей старой компании, - сказал Вахтанг.
Дорогие мои друзья! Если я и скучал все годы хоть по чему-то, оставленному в Москве, так это были вы. Дружбу с вами я всегда считал одной из самых больших удач моей жизни, дружбу нашей молодости. Как много общих дум и чувств разделили мы в дружеском согласии за те тридцать лет, что были вместе. И радость новой встречи с вами была для меня как награда.
В Гнездниковском переулке, в квартире Вахтанга и его жены Марьяны, - восклицания, поцелуи, объятия, возбуждение. За одиннадцать лет в Америке я не обнимался так много и так крепко. Теперь нам всем было под шестьдесят, многие стали профессорами, у многих были внуки, некоторые овдовели, а некоторых и вовсе не стало… Собрались почти все: Борис Катковский, Инна Гурьян, Автандил Чоговадзе с женой Мариной, Софа Кантер с мужем Марком, Изя Зак с дочкой Наташей (она уже тоже доктор), Саша Калмансон, еще кто-то… Вопросы, рассказы, счастливые слезы, смех - сколько радости! У меня от счастья голова шла крутом. И, конечно, от тостов тоже. Стол был уставлен разными блюдами так тесно, что между ними даже рюмку невозможно было поставить. Да и ставить ее почти не приходилось.
Тогда я был единственным из всей компании, кто эмигрировал. И в течение вечера меня отводил в сторону то один, то другой из друзей и приглушенно говорил, что тоже хотел бы эмигрировать сам или чтобы дети уехали. И просили моего совета. Обстановка была не для серьезных разговоров, и я предлагал им зайти ко мне в отель.
Теперь уже больше половины из тех, кто был со мной в тот вечер, живут в Америке или в Израиле…
Ранним утром ко мне в номер кто-то нетерпеливо постучался. Вскочив с постели, не выспавшийся после вчерашних излияний и возлияний, я решил, что это Нил Кахановиц. Но нет, в номер почти вбежал мой закадычный друг Норберт Магазаник. Все годы мы с ним часто переписывались. Он был "отказником": ему с семьей много раз отказывали в разрешении на выезд из СССР. Никакой к тому не было причины, но мало кому тогда давали разрешение (Норберта мучили потом еще два года).
Хотя от Нила не было никаких сведений, все равно надо было получать груз в Шереметьеве. За мной на двух пикапах заехали два молодых симпатичных доктора из ЦИТО, "племя младое, незнакомое".
В громадном пакгаузе кладовщик сказал:
- Груз ваш здесь, но вы должны заплатить пошлину, две тысячи семьсот долларов.
- Как заплатить пошлину?! Это пожертвования пострадавшим от землетрясения. Мне известно, что они пошлиной не облагаются.
- Вам известно, а мне неизвестно, что в ящиках. Дайте справку, что это пожертвования…
Я протянул ему ручку, чтобы задобрить. Кладовщик подобрел, но против почти трех тысяч долларов моя ручка не тянула.
- Что же мне делать?
- Пусть наше министерство здравоохранения подтвердит, что это пожертвования.
- Могу я от вас позвонить в министерство?
Вопрос был, конечно, наивный: я привык, что в Америке многое делается по телефонному звонку. Но тут была не Америка.
- Нет. Вывозить груз без письменной справки нельзя, за-пре-ще-но, - произнес он с ударением на каждом слоге.
Вот тебе и перестройка, о которой в Америке так много писали и говорили. Все "нельзя" и "запрещено" оставались в силе. За бумагой надо было ехать в министерство, где бюрократы заставят меня провести часы. Сегодня будет уже поздно получать груз. Но что делать - поехали обратно.
В старинном здании министерства, в Рахмановском переулке, мне пришлось долго ходить из кабинета в кабинет. Мелких чиновников ничем невозможно было пробить.
- Я привез груз на миллион долларов, и не могу его получить.
- Ну и что?
- Мне нужна справка.
- Ну и что?
Когда я сунул одному из них ручку, он сказал, что такую справку может подписать только заместитель министра, но сегодня его нет.
Назавтра с утра я поехал туда, но добился приема у заместителя министра только во второй половине дня. Всегда я терпеть не мог советских бюрократов от медицины.
Этот выглядел типично: с головы до ног лощеный, взгляд суровый, мимо собеседника, слова цедил сквозь зубы. Взамен благодарности за гуманитарную помощь и за мои усилия ее доставить, он лишь холодно меня выслушал. Не скрою, что и я разговаривал с ним не очень любезно. И подарков делать ему не собирался (хотя уверен, что он взял бы).
- Справку получите у моей секретарши, - процедил большой босс.
Секретарша долго не печатала справку, потом босс ушел на важное совещание. Мы с докторами были голодные, я повел их в соседний узбекский ресторан. Ребята ели жирный плов с наслаждением - молодые всегда голодные. Когда подошло время расплачиваться, они слегка загрустили: ресторан им был не по карману. Конечно, я заплатил.
- Владимир Юльевич, мы вам отдадим, ей-богу отдадим!
- Да что вы, ребята, для меня удовольствие накормить вас! Я когда-то сам был молодым и еще помню сумму своей первой зарплаты.
В их глазах мой авторитет поднялся еще выше.
Разомлев от еды и пива, они признались, что хотели бы поговорить со мной о том, как им приехать в Америку на стажировку.
- Как у вас с английским?
- Читаем и пишем, но разговорный пока слабый.
- Ладно, принесите мне ваши резюме, я постараюсь узнать, когда вернусь.
Восторгу не было предела.
С третьего захода в приемную замминистра я преподнес его секретарше косметический набор в коробке. И сразу возникла справка. Надо было мне догадаться дать взятку сразу.
В пять утра мне позвонил Кахановиц (он привык вставать рано):
- Владимир, наконец-то я нашел тебя! Понимаешь, нас из аэропорта привезли прямо в отель "Националы", а я думал, что это "Белград". Зарезервировал тебе номер и жду. Тебя все нет и нет, и только вчера я выяснил, что мы не в "Белграде"… Ну как, получил груз? Когда будем распределять? Послезавтра нам лететь в Армению, у меня уже есть билеты.
- В том-то и дело, что не получил, - и я рассказал ему историю со справкой.
Ну и бюрократия здесь! - удивлялся Нил. Договорились встретиться в ЦИТО, куда уже привезли из Армении пострадавших с переломами позвоночника, которых нужно было срочно оперировать.
Утром опять поехали за грузом. Ребята принесли мне свои резюме, но составленные так, что в Америке их и читать не станут. Я подсказал, как переписать. В пакгаузе кладовщик бегло посмотрел на важную справку:
- А где печать?
- Какая печать? Это ведь бланк министерства и подпись замминистра. Вот, читайте.
Чего мне читать? Без печати справка недействительна. Привозите завтра, с печатью…