- Вот у меня двое маленьких детей, кормить-поить надо. Жена работает медсестрой. А все равно двух наших зарплат не хватает. Как отпуск подходит, я зафрахтовываюсь в Сибирь, рабочим на стройку или матросом на баржу. Только так деньги и добываю. Нет, работать врачом в России совсем невыгодно стало. Вы молодец, что уехали.
Где еще можно услышать, что высококвалифицированные доктора-хирурги подрабатывают низкоквалифицированными рабочими?!
Американцы после перекуров спрашивали:
- Владимир, что они тебе рассказывали?
- Жаловались на свою тяжелую жизнь.
- Почему?
- Потому что зарабатывают мало.
- Почему? Они же делают много сложных операций!
- В России все доктора получают одну государственную зарплату, и очень низкую.
- Почему?
Новый вопрос:
- Владимир, а есть в России учебник по методу Илизарова? Надо перевести его на английский язык и издать в Америке. Это поможет распространению метода во всех англоязычных странах.
- Насколько я знаю, такого учебника нет.
- Но почему?!
В 1965 году, в свой первый приезд в Курган, учась у Илизарова, я делал зарисовки его операций. Собрав их, я понял, что материала было на целую книгу. Тогда я впервые завел с ним разговор на эту тему. Он соглашался, что надо бы написать книгу, но все нет времени. Он действительно был слишком занят операциями, разработкой все новых и новых аспектов своего метода.
Потом я заговорил с ним об этом в 1974 году, в Москве. Он опять отвечал:
- Да, да, я знаю. Я напишу. Все нет времени. Но я напишу, напишу.
Так я и уехал из Союза, не дождавшись его учебника.
Теперь я опять каждый день на занятиях делал зарисовки. Набралась уже толстая стопка рисунков с моими пометками. По ночам я рассортировывал их, и мне пришла идея: с этими зарисовками и пометками я сам смогу написать книгу. Если она будет издана в Америке, это поможет распространению его метода по многим странам.
В действительности проблема с написанием книги Илизаровым была серьезнее, чем его занятость. Ему не хватало общей научной подготовки, у него никогда не было хороших учителей. Он учился в медицинском институте во время войны в городке Кзыл-Орда, куда был эвакуирован его Симферопольский институт. Тогда был недостаток во всем, в том числе и в преподавателях института. Илизаров был САМОУЧКА и поэтому сугубый практик-эмпирик: когда ему приходили в голову светлые идеи, он тут же применял их на практике. Он с большим трудом описывал свои операции в журнальных статьях. И собрать их все в одну книгу сам не мог.
Когда через двадцать лет напряженной работы ему удалось пробиться через рогатки бюрократии, он занялся строительством института в Кургане. Это занимало массу его времени и кипучей энергии. И вот теперь он получил мировую известность и постарел, а учебника так и не написал…
По вечерам к нам в общежитие приходили студенты местного педагогического института, изучающие английский, - восемь девушек и парень. Их прислали для языковой практики. Сначала они стеснялись и жались кучкой у входа. Узнав, кто они, я привел их в наш "салон" - просторную общую комнату, где стояло пианино и бильярд, и объявил нашим:
- Это студенты, они говорят по-английски и пришли познакомиться с нами.
Американцы очень обрадовались гостям, с которыми можно говорить по-английски.
Средний возраст нашей группы был выше сорока, и эти студенты своим молодым задором и веселым смехом очень скрашивали наши вечера, помогая коротать свободное время. Завязывались беседы: они расспрашивали про Америку, наши расспрашивали их про жизнь в России. Было много смеха, мы танцевали, пели американские, английские и русские песни, выезжали вместе за город, играли в пинг-понг, волейбол и футбол.
Одна из девушек, самая юная, лет семнадцати, всегда сияла лучезарной улыбкой и играла живыми глазками. Ее звали Нина. Шутя, я как-то сказал ей:
- Я хотел бы, чтобы у меня была внучка, как ты. Хочешь, зови меня дедушкой - на "ты".
- Нет, вы можете звать меня внучкой, но я вас буду звать по имени-отчеству. Какое у вас отчество?
- У американцев нет отчеств.
- Нет, серьезно - какое?
- Ну, если хочешь, зови меня Американович…
В небольшом институтском валютном магазине (для лечившихся там иностранцев) мы покупали жевательную резинку, кока-колу, конфеты, печенье, шоколад и раздавали студенткам и нашим поварихам и официанткам. Для мужчин интересней, конечно, были сигареты и хорошая водка. У всех нас были с собой какие-нибудь сувениры, и мы раздали их очень быстро. Русские наши друзья всегда шумно радовались американским безделушкам.
Через несколько вечеров девушки-студентки стали подходить ко мне и спрашивать:
- Нельзя ли от кого-нибудь получить приглашение в Америку, чтобы приехать и временно там поработать?
- Какую работу вы имеете в виду?
- Мы слышали, что можно устроится бэби-ситгерами - сидеть с детьми. Нам говорили, что за эту работу в Америке хорошо платят.
- Но ведь вы учитесь. Что будет с вашей учебой?
На это они грустно отвечали:
- По-настоящему мы даже не знаем, для чего учимся. За работу учителя или переводчика платят такие гроши, на которые не проживешь.
Или говорили со смехом:
- А может быть, нам повезет и мы выйдем за американских миллионеров…
Потом кто-то из наших докторов действительно пригласил в Америку одну из студенток. С другими я долго вел переписку, но вызов устроить никому не смог. А моя "внучка" вскоре вышла замуж и уехала в Москву.
Единственного парня в их группе звали Миша, но он просил называть его по-английски - Майкл. Если девушки обсуждали со мной практические вопросы их будущей жизни, часто шутили и смеялись, то Майкл любил порассуждать о политике, покритиковать новые веяния в стране. Затянувшись американской сигаретой, он заводил разговор:
- Я так думаю: все эти слова Горбачева о перестройке и гласности - только сманивание народа на свою сторону. А на самом деле все как было, так и есть. И даже хуже становится. Поэтому многие хотели бы уехать, как сделали вы. Вот и девчонки наши просятся в Америку. Но я не уеду - я хочу дождаться, когда из России к чертям изгонят надоевшую всем коммунистическую партию. Может, хоть тогда начнет что-то меняться. Правда, народ до того унижен этой партией, что не скоро сможет опомниться. По всей стране сплошное пьянство и воровство.
Пьянства действительно в Кургане хватало. Каждый день, проезжая мимо винного магазина, мы видели, как там толпились в очереди пьяные мужчины.
- Владимир, кто эти люди, почему они всегда здесь?
- Они стоят за водкой. Их называют "алкаши".
Некоторые, напившись, тут же и валялись. Изредка подъезжала милиция и увозила их в вытрезвитель.
- Владимир, что такое вытрезвитель? - американцы произносили слово с трудом.
Ну как им объяснить, что такое это уникальное типично советское "заведение"? При массовом алкоголизме во многих странах, включая Америку, тысячи людей лечатся от алкоголизма в специальных учреждениях. Но они именно лечатся, а не вытрезвляются. Русские алкоголики - чемпионы среди всех других.
Пьянство, объяснял я коллегам, - древнейшая русская традиция, берущая начало еще от скифов. Как отрезвляли скифов, я не знаю, но современных русских пьяниц в бессознательном состоянии доставляют в вытрезвители, где их не лечат, а только приводят в чувство. Потом они опять напиваются, и опять туда попадают. Когда я был директором клиники, мы с моими ассистентами вынуждены были сами строить такой вытрезвитель в подвале хирургического корпуса. Иначе невозможно было работать от засилья пьяных. И хотя я никогда не был членом общества масонов-каменщиков, но тоже укладывал там кирпичи.
- Но разве они не работают, эти алкаши?
- Быть алкоголиком в России - уже как бы профессия.
- Но на это же нельзя жить, надо зарабатывать.
- Они где-нибудь подработают - и сразу все пропивают. А то воруют - на работе воруют, у своих же семей воруют, на улицах воруют. Но они недолго живут, многие погибают еще молодыми. Да и вообще пьянство в России считается нормой.
В Кургане произошел такой интересный случай: у одного из наших преподавателей, хорошего доктора и искусного хирурга, был день сорокалетия. Мы на доллары купили ему в подарок финскую квадратную бутыль водки в четыре литра. Такой большой бутыли он в жизни не видел и после празднования юбилея рассказывал:
- Спасибо вам - водка замечательная! Мы собрались только своей семьей, восемь человек, все пили за ваше здоровье.
Я пошутил:
- Надеюсь, для семьи не мало было?
- По правде говоря, не хватило, - признался доктор. - Пришлось еще сбегать в магазин за двумя поллитрами.
Американцы со смехом передавали друг другу эту историю.
В больницах пить водку запрещается. Но некоторые больные в Курганском институте умудрялись прятать поллитровые бутылки под кольца илизаровского аппарата и проносить их в палаты, чтобы пить ночью тайком.
- Владимир, религия в России разрешена - молиться людям не запрещают?
- Не рекомендуют, но и не запрещают.
- Где молятся жители Кургана?
Я попросил, чтобы нас повезли в церковь.
В один из воскресных дней была устроена культурно-историческая экскурсия по городу. Смешливые студентки и Миша-Майкл поехали с нами.
Первая остановка - у церкви. Небольшая деревянная церквушка, сруб с традиционной луковкой, картинно стояла на холме у края города. Перед ней, в березовой рощице, сидело несколько старух, повязанных серыми и черными платками (эти платки в Америке называются "бабушка", с ударением на втором слоге). Завидев полный автобус хорошо одетых туристов, они кинулись на паперть: "Подайте Христа ради".
В Америке тоже есть нищие-попрошайки, в основном в больших городах. Но это почти всегда молодые мужчины, большей частью наркоманы и алкоголики. Они не стоят у церквей, а снуют в толпе и в вагонах метро. Их нет в маленьких городках и поселках, они - порождение культуры крупных городов, ее отбросы. И просят они вовсе не от голода. Но те жалкие русские старухи просили от явной нищеты, и американцы стали раздавать им доллары.
Майкл мрачно комментировал:
- Напрасно дают - старухам все равно ничего не достанется, все их мужики отнимут, мужья или сыновья. И тут же пропьют.
В полутемном храме висело несколько темных икон, возле них горели чахлые свечи. Очевидно, место это было не очень популярное в Кургане - ставили свечки и крестились всего несколько женщин. Войдя, наши девушки-студентки тоже стали креститься и шевелить губами, произнося молитвы. Майкл опять прокомментировал:
- Вот до чего коммунисты народ довели - нашим девчонкам надеяться больше не на кого, кроме как на Бога.
Американцы выходили из храма притихшие. На них подействовала его бедность.
- Как называется эта церковь? - спрашивали они.
Студентки не знали. Я тоже понятия не имел и пошутил:
- Святого Гавриила, в честь Илизарова.
Американцы поверили:
- Неужели он так популярен, что его именем назвали церковь?!
Девчонки расхохотались, и даже Майкл усмехнулся.
- А синагога здесь есть? - спрашивали евреи из нашей группы.
Синагоги в городе не было.
- Как же так? Это дискриминация! Где же евреям молиться?
- Да они не молятся. Советская власть за долгие годы отучила их молиться. Немногие живущие в Сибири евреи - ассимилированные. Профессор Илизаров, его старая мать Голда, его сестры, которые здесь живут, - евреи. Но они не молятся.
- Как, профессор Илизаров еврей?! Владимир, ты правду говоришь, что Илизаров еврей?
- Конечно, правду.
- Как же он добился такого высокого положения в России?
- Талантом и упорством. Но ему нелегко это далось.
Они еще долго обсуждали это поразившее их сообщение и расспрашивали меня о положении евреев в России. Американцы привыкли считать, что, раз в Советском Союзе был антисемитизм, значит, евреев преследовали чуть ли не так же, как в гитлеровской Германии. Я объяснял им, что в сталинские времена некоторых евреев действительно арестовывали и казнили. Но это была компания против всей интеллигенции. Евреев ущемляли в правах и позже, пробиваться им было тяжело. А все-таки они пробивались, и среди советских докторов было много евреев.
- В Америке до 30-х годов тоже был большой антисемитизм, евреев старались не принимать в университеты и на работу. А те евреи, которые учились и работали, испытывали на себе дискриминацию. Но все равно синагоги не закрывались, и евреи свободно ходили в них молиться. Не как у вас в России…
Из церкви нас повезли в музей декабристов. Курган был одним из городов, куда после каторги ссылали на жительство участников восстания 1825 года. Здесь жили друг Пушкина поэт Кюхельбекер, князь Трубецкой. В городе сохранились два больших бревенчатых сруба. И выглядели они лучше, чем многие современные дома. Правда, их поддерживали, потому что в них теперь был музей.
Для нашей группы в музее был дан концерт силами местных артистов-любителей: звучали мелодичные русские романсы и фортепьянные сочинения Глинки, Чайковского, Рахманинова.
Мы закончили день веселым пикником за городом, с шашлыками, которые умело зажарил Майкл, и, конечно, с большим количеством водки.
На последнем занятии Илизарова не было. Нам сказали, что сам Горбачев пригласил его поехать с ним в Италию на открытие советской выставки. Там, как одно из достижений советской науки, должен был демонстрироваться илизаровский аппарат. Нам вручили красивые дипломы на двух языках об окончании курсов. Дипломы были заранее подписаны Илизаровым. Этой подписи наши доктора и профессора радовались, как дети:
- Повешу в своем кабинете - пусть все видят, у кого я учился!
На прощание мы заказали банкет в ресторане для наших русских коллег, пригласив на него также студентов и официанток. Девушки, наверное, редко бывали в ресторанах, стеснялись, но пришли до неузнаваемости нарядные. Илизаровцы и наши доктора говорили короткие тосты, мы раздали всем подарки. Потом оркестр загремел веселую музыку, все пошли танцевать. Лишь Майкл до танцев не снисходил.
Но вот заиграли русскую плясовую, и девушки вытолкнули в круг мою "внучку" Нину. Она грациозно откинулась назад, подбоченилась одной рукой, другую подняла с платочком - и плавно поплыла кругом. Мы все ею залюбовались. И тут неожиданно выскочил в круг Майкл, без пиджака, с засученными рукавами. Он заломил руку за голову и пошел вприсядку вокруг Нины. Вот это была пляска! А когда заиграли еврейский танец "Хора" - тут уж все пустились плясать, задирая ноги.
Под конец вечера некоторые из наших учителей заплетающимся языком изъяснялись в любви американским докторам:
- Я тебя уваж-ж-жаю… оч-ч-чень…
Но без этого банкет не был бы русским.
Уже на улице я сказал Майклу:
- Я не знал, что вы такой прекрасный танцор.
- Да я не танцор вовсе. Но я русак до мозга костей и обожаю русскую пляску.
Если встречали нас в Курганском аэропорту сугубо официально, то провожали по-настоящему сердечно. Девушки принесли цветы и, как полагается девушкам при прощаниях, плакали. Моя "внучка" сказала:
- Как бы я хотела, чтобы у меня был такой дедушка, как вы…
Замялась и поправилась:
- Как ты.
За три поездки в Россию в один 1989 год мне удалось посмотреть на разную жизнь в ней. И везде она была намного хуже, чем когда я уезжал одиннадцать лет назад. И мне все больше становилось ясно, что страна катилась куда-то вниз. Полтораста лет назад Гоголь патетически вопрошал: "Русь, куда несешься ты? Дай ответ". И сам тогда же написал: "Не дает ответа" ("Мертвые души"). Тогда ему, проницательному художнику, было еще неясно. Но теперь ответ, кажется, был ясен - Россия неслась в пропасть.
Через год после поездки в Курган я получил письмо от Майкла. Он писал, что больше не может жить в катящейся в пропасть России и просил устроить ему приглашение на работу в Америку.
Бразилия
Книги рождаются в муках и сомнениях.
После поездки в Курган я не переставал думать об издании в Америке практического руководства по илизаровским операциям. Я знал, каким должен быть этот учебник. Американцы любят manual, руководства с указаниями, что и как делать в разных случаях, и с иллюстрациями - наподобие поваренных книг.
Однако идея была слишком смелая: до сих пор я не видел ни одного американского учебника, написанного русским врачом. Десятки американских медицинских издательств издают тысячи солидных книг, и все они написаны авторитетными западными учеными. К тому же мой английский был, как говорится, "черно-белый", не слишком выразительный. Вот если бы Френкель согласился стать моим соавтором…
Я показал свои курганские зарисовки Виктору. В них было много уточненных мною мелких технических деталей. Он рассматривал их с интересом.
- Виктор, у меня предложение: давай по этим рисункам напишем вместе практическое руководство.
- Хорошая идея. Но зачем я тебе? Пиши сам.
- Нет, со мной просто не станут вести переговоры. С тобой - другое дело: ты американец, у тебя имя.
- Ну, если хочешь, напиши заявку, мы ее вместе отредактируем и разошлем по издательствам. Но я заранее предупреждаю, что в этом бизнесе моя доля будет незначительной. Пусть твое имя стоит первым, и гонорар мне не нужен. Пиши сам и показывай мне.
По правде сказать, я рассчитывал, что буду лишь рисовать иллюстрации и давать к ним объяснения, а текст станет писать Виктор. Но получалось, что я нашел себе еще одно нелегкое занятие. Как я с ним справлюсь?!. Но уж слишком заманчива была цель. Говорят, смелость города берет. Смелость или - самонадеянность?..
Не прошло и десяти дней с моего возвращения из Кургана, как Виктор вызвал меня из госпитальной палаты к телефону:
- Владимир, слушай, как насчет того, чтобы полететь в Бразилию?
- В Бразилию? Зачем? Когда?
- Через три дня, на конгресс по илизаровскому методу в Университете Сан-Пауло. Приглашение пришло только сегодня. Я лететь не могу, поезжай сам и сделай доклад о наших операциях. Между прочим, Илизаров тоже должен там быть. Возьми с собой Ирину, если она захочет…
Захочет ли Ирина в Бразилию? Конечно, захочет! Единственное, что мы знали о ней с детства, - это стихи Маршака:
Под пальмами Бразилии, От зноя утомлен, Идет-бредет Базилио, Бразильский почтальон…
Неужели мы с Ириной тоже окажемся под пальмами. Бразилии?!
Я позвонил Ирине на работу:
- Хочешь полететь со мной в Бразилию?
- Как - в Бразилию?! Когда, зачем?
- Лететь надо через три дня, на конгресс в Сан-Пауло.
- Почему так срочно и неожиданно?
- Потому что это - бразильцы, такой у них порядок.
- Хорошо, я сейчас спрошу своего шефа - отпустит ли он меня? А на сколько?
- По крайней мере, на неделю.
Ирину, конечно, отпустили. В Америке начальники не препятствуют своим подчиненным получать удовольствия от жизни, как это постоянно делалось в Советском Союзе.