- Слушай, дай я сам проверю в твоих карманах.
- Проверяй, но я тебе говорю.
Кассирша терпеливо, но и с нарастающим удивлением смотрела на нас. Я полез в боковой карман его пиджака и сразу вытащил тот конверт.
- Вот видишь: никто у тебя ничего не украл!
- Ну, ладно, ладно…
Когда мы ехали в гостиницу, он сказал:
- Только ты никому в Кургане не давай знать, что у меня есть эта карточка. Не присылай мне ничего на мой институт. А то, знаешь, поползут всякие слухи.
Я вспомнил свою бывшую страну: "пойдут всякие слухи". Даже такой известный и уважаемый человек опасался слухов. До чего живуча была там зависимость людей!..
Потом я каждый месяц получал отчеты из банка, но не пересылал их Илизарову, а в завуалированной форме сообщал на его домашний адрес, что "мои" финансовые дела идут хорошо и "мой" счет в банке понемногу растет. Когда он опять приезжал в Нью-Йорк, я передавал ему все полученные бумаги. Читать он их не мог, доверял мне. И кредитной карточкой так никогда и не воспользовался.
Секретарша
Несколько недель я оборудовал свой кабинет: поставил книжный шкаф, большой рентгеновский аппарат, купил красивую лампу на письменный стол, кипятильник для кофе, чайник и небольшой холодильник. За многое я платил сам, но Мошел возвращал мне деньги - кабинет был собственностью госпиталя.
- Владимир, а холодильник для чего? - спросил Мошел.
- К нам с Френкелем будут приезжать доктора из разных стран, чтобы обучаться илизаровскому методу. У Френкеля в кабинете всегда много народу. Поэтому после операций и показа госпиталя мы с ними сядем здесь для деловых разговоров, ну, иногда и выпьем по рюмке и закусим чем-нибудь.
- Владимир, это что, русский обычай - выпивать на работе?
- В других странах доктора тоже угощали меня выпивкой.
- Ладно, после работы, это - куда ни шло.
- Не думаешь ли ты, что я алкоголик?
Он рассмеялся:
- Знаешь, кому это понравится? Френкелю. Он любитель выпить.
В подтверждение его слов первым гостем в моем кабинете стал Виктор, с которым мы выпили по рюмке холодной водки. С того дня мы с ним завели традицию: если задерживались допоздна, то после работы пропускали в моем кабинете по рюмке-другой.
Мне нравилось по вечерам сидеть в своем большом мягком кресле, за своим большим письменным столом, наговаривать на диктофон ход сделанных за день операций, вносить записи в истории болезней. Я любовался в окно на бесчисленные огни небоскребов и, покончив с делами, звонил Ирине со своего кнопочного телефона:
- Еду домой.
Я проходил через пустую комнату секретаря. Там тоже появился письменный стол, электрическая пишущая машинка, стеллажи и металлические шкафы для хранения историй болезней и рентгеновских снимков. Но самого секретаря пока не было, мне временно помогали секретари Френкеля. Это было дело администратора - найти подходящего человека. Госпиталь платил секретарю около 40 000 долларов в год - неплохие деньги. Однажды зашел ко мне Мошел:
- Слушай, завтра я буду интервьюировать одну русскую - кандидата на должность твоего секретаря. По-английски она говорит хорошо, сказала, что уже работала секретарем в банке. Если мне покажется, что она подходит, можешь потом сам поговорить с ней. Ее зовут, - он заглянул в бумажку и нетвердо произнес русское имя: - Иззабелла Ззубатофф.
Когда на другой день Мошел закончил беседу с кандидаткой, он позвонил мне, чтобы я зашел в его кабинет. Изабелла оказалась невысокая, лет около сорока, одета в строгий темный брючный костюм. В Америке принято на все интервью для поступления на работу приходить в строгом костюме - это правило. Бросались в глаза ее высоко взбитая прическа и необычный цвет волос, темно-вишневый, вроде красного вина "Бордо". Это показалось мне забавным, но я виду не подал. Мошел отрекомендовал:
- Это доктор Голяховский.
- Здравствуйте, - сказал я по-русски.
Она немного испуганно пролепетала:
- Good morning, - хотя была уже середина дня.
Я хорошо понимал состояние человека, ждущего, чтобы его приняли на приличную работу. Тем более - иммигранта из России. Поэтому я старался держаться с Изабеллой как можно проще, чтобы снять напряжение:
- Пойдемте в наш кафетерий. Там и поговорим.
Я начал с того, что рассказал ей о себе, о том, чем занимался в Союзе, как эмигрировал в Штаты, через какие трудности прошел, и о том, какая у меня теперь в госпитале работа.
- А теперь вы расскажите немного о себе.
Она была ленинградка, уехала в Америку на год позже меня, в 1979-м, с мужем и маленьким сыном. В Ленинграде училась в педагогическом институте, собиралась писать диссертацию по истории.
- На какую тему?
- Об английской королеве Елизавете Первой.
Я подумал, что, конечно, это весьма далеко от работы, на которую она нанималась. Но я сам люблю историю и с уважением отношусь к тем, кто ею занимается.
- Когда вы можете выйти на работу?
Обрадовавшись, что ее берут, Изабелла осмелела:
- Можно через две недели?
В тот день, когда она начала работать, я должен был читать лекцию для медицинских сестер госпиталя - дать им общее представление, почему и как происходит образование новой костной ткани на месте растяжения, когда мы удлиняем кости. Лекция была назначена на пять часов, после работы. Я предложил Изабелле:
- Если у вас есть время, оставайтесь на мою лекцию. Это поможет вам войти в курс того, чем я занимаюсь. Но не считайте себя обязанной оставаться.
Изабелла согласилась и на лекции скромно примостилась с краю аудитории.
Собралось около двухсот сестер, почти все после работы или с вечерней смены. Чтобы после утомительного дня они меня слушали, надо было дать им заряд для внимательности. Всякая лекция - это театр одного актера. Но лектор не должен лицедействовать, он только должен уметь наладить контакт с аудиторией, держать ее в напряжении интереса. В этом тоже есть артистизм своего рода. Важнее всего - самое начало.
- Спасибо, что собрались, - приветствовал я слушательниц. - Моя мама тоже была медицинская сестра, и я горжусь, что я - сын медицинской сестры.
Поднялся восторженный гул, все весело зааплодировали. Мне удалось сразу покорить аудиторию, и лекция прошла удачно. Я видел, что на Изабеллу это произвело впечатление.
На следующее утро она робко похвалила меня:
- Мне понравилась ваша лекция, доктор Голяховский. Вы так хорошо сразу начали, и потом все понятно и интересно рассказывали.
- Спасибо, Изабелла. Но давайте договоримся: зовите меня просто Владимир.
- Мне как-то неудобно… Можно по имени-отчеству?
- Вы считаете, что я - старик?
- Ой, нет, нет, что вы!.. Я так не думаю, - она зарделась, став почти цвета своих волос.
- Не обижайтесь, я пошутил. Но в Америке ведь нет отчеств. Только при очень официальных отношениях американцы называют друг друга по фамилии, а так - всегда по имени. Меня и в госпитале все зовут "доктор Владимир".
- Тогда и я буду называть вас доктор Владимир.
- Нет, просто - Владимир.
Изабелла оказалась очень старательная и сметливая, она быстро осваивалась с новой для нее работой и легко входила в контакты с другими секретарями. А секретарь врача в Америке - сложная и хлопотная профессия.
Секретарш принято часто саркастически изображать как бездельниц, которые сквозь зубы отвечают на телефонные звонки, а в основном заняты уходом за своими ногтями. В бюрократических офисах это, может, и так, но в частной медицине от секретаря зависит успех работы доктора, то есть его заработок. Секретарь - это и связь, и промежуточное звено в работе с пациентами. Все деловые звонки и переписка тоже проходит через секретаря. В каждом из этих дел всегда бывает много осложнений, и хороший секретарь должен уметь быстро их разрешать. Зачастую у секретаря нет времени даже для полагающегося часового перерыва на ланч, и многие задерживаются на работе, заканчивая сегодняшние дела, потому что завтра их будет не меньше. Работы так много, что в частных офисах жены докторов зачастую помогают секретарю.
Все это было внове для Изабеллы, и на первых порах мне самому и другим секретарям приходилось многое ей объяснять. Но я проводил значительную часть времени в операционной, на обходах больных, на медицинских конференциях и на занятиях с резидентами, поэтому в своем кабинете бывал только рано утром, а потом появлялся к концу дня. Правда, среди дня я звонил Изабелле по внутреннему телефону. Иногда она вызывала меня по бипперу и сообщала срочные дела. Когда к концу дня я, усталый, приходил в кабинет, то всегда видел Изабеллу занятой переговорами по телефону. Сидя расслабленно в своем большом кресле, я с удовлетворением слушал, как в соседней комнате она отвечала на частые телефонные звонки:
- Кабинет доктора Голяховского, добрый день. Что я могу сделать для вас?
Потом шли долгие переговоры, то по-английски, то по-русски. Пациентам-иммигрантам все приходилось растолковывать по многу раз - и адрес госпиталя, и как до него доехать. Надо было иметь много терпения, чтобы они все поняли и запомнили. Терпения у Изабеллы было много.
Закончив, она входила ко мне с большим блокнотом в руках и, заглядывая в него, забрасывала меня накопившимися за день делами:
- Владимир, на завтра на прием уже записано пятнадцать пациентов, и еще двое звонили и умоляли принять их.
- Что с ними?
- У одной перелом ноги, который не срастается уже год. Она совсем отчаялась, плакала в трубку. А у другого, пожилого, такие страшные боли в спине, что он не может ни встать, ни сесть.
- Когда же мы успеем их принять, если у нас и так уже пятнадцать?
- Владимир, но они так слезно просили… Жалко ведь их.
- Ну хорошо - запишите их тоже. Что еще?
- Звонила старшая сестра и просила завтра начать вашу первую операцию позже, потому что перед вами будет очень большая.
- На какое время?
- На три часа.
- Ого, это значит, что раньше десяти вечера мне отсюда не уйти!
- Так что - сказать ей, что вы не согласны?
- Не надо. По крайней мере мы успеем принять всех больных, вместе с вашими жалостными.
- Еще из страховой компании просили прислать копии того, что я уже посылала к оплате. Второй раз они просят одно и то же, говорят, им нужны дополнительные сведения. Я все собрала и послала. Обещали через месяц прислать чек на четыре тысячи долларов.
- Надеюсь, что пришлют… Что еще?
- Еще администратор Мошел прислал нам в офис компьютер.
- Компьютер? Вы умеете на нем работать?
- На моей прежней работе я умела, но у нас другие программы.
Компьютеры только входили в обиход медицинских офисов.
Техник из фирмы установил и подключил компьютер и принтер. Я с интересом рассматривал агрегат: у меня еще не было опыта работы с ними. Потом несколько дней я с уважением наблюдал, как Изабелла быстро осваивалась с ним.
- Изабелла, вы - гений.
Она смеялась:
- Нет, Владимир, я не гений, но у меня гениальный муж.
- Чем он занимается?
- Он как раз специалист по компьютерам.
В общем, у нас быстро наладились добрые отношения. Мы были довольны друг другом. Единственное, что меня продолжало забавлять в Изабелле, - это ее высоко взбитая прическа. Цвет волос довольно часто менялся - от "бордо" до черного. Моя секретарша считала прическу главным достоинством своей внешности и очень ревниво относилась к замечаниям на сей счет. Но прошло немного времени - и она сама стала обсуждать ее со мной. Это сделалось предметом моих незлобных шуток, и Изабелла уже не воспринимала их с обидой, а смеялась.
Заработки
С появлением секретаря я начал регулярно, два раза в неделю, принимать частных пациентов в нашей "ассоциации ортопедов" - группе заведующих отделами. Мошел спросил:
- Владимир, сколько ты хочешь брать за первый прием и сколько за последующие?
Я считал, что в нашей группе стоимость приема фиксированная, поэтому не знал, что ответить. Мошел инструктировал меня:
- Каждый доктор может варьировать плату в широких, но разумных пределах, до 300–350 долларов за прием.
- Так много?! И страховые компании соглашаются это оплачивать?
- Нет, такую сумму страховые компании полностью оплачивать не станут. Пациент должен сам доплатить разницу между тем, что берет доктор, и тем, что оплатила его страховка.
- Кто же все-таки определяет, сколько брать доктору?
- Это индивидуально: определяет сам доктор. Чем он более квалифицированный, тем большую сумму вправе назначить. Это его дело. Доктора в нашей группе берут от 200 до 350 долларов.
- С любого пациента? - удивился я.
- Нет, например, "Медикейд", страховка для бедных, вообще не оплачивает доктору частный прием. Поэтому у нас и в других частных офисах пациентов с "Медикейдом" не принимают. Они должны идти в поликлиники или в приемные отделения госпиталей.
- Но у меня будет много русских пациентов-иммигрантов, а у них у всех "Медикейд".
- Поэтому ты будешь принимать их не в офисе, а раз в неделю в клинике. Для этого Френкель и создал твою "Русскую клинику", где ты сможешь лечить их вместе с резидентами.
- А как насчет пациентов со страховкой "Медикер" для пенсионеров? С них ведь тоже нельзя просить так много.
- "Медикер" оплачивает за первый прием 85 долларов и по 65 за последующие. Многие доктора не любят принимать в офисах и этих пациентов, но, по закону, отказывать им нельзя. К тому же у обеспеченных пенсионеров есть вторая страховка, частная, которая покрывает то, что не доплатил "Медикер". Все другие частные страховки оплачивают прием или полностью, или частично.
Пока еще неопытный в этих делах, я смущенно сказал:
- Я себя так дорого ценить пока не могу. Пусть будет за первый прием сто, а за последующие - по пятьдесят…
- Нет, ты не можешь брать так мало по сравнению с тем, что берут остальные.
- О'кей, сколько берет Френкель?
- Он как раз берет меньше других. Он считает несправедливым заставлять пациентов много доплачивать, поэтому за первый визит берет 175, а за последующие - по 125.
Но если он, известный профессор, президент и главный хирург госпиталя, берет столько, то мне в начале моей практики, наверняка нужно брать меньше. Я сказал:
- Тогда пусть моя оплата будет 150 за первый и 100 за последующие визиты.
Мошел улыбнулся:
- О'кей, пожалуй, для начала это будет правильно. Говорил я тебе, что сделаю тебя миллионером? Так вот, Владимир, ты уже на пути.
- Спасибо на добром слове. Знаешь, в России есть поговорка: "Богатеет не тот, кто много зарабатывает, а тот, кто мало тратит".
- Как, как? Скажи еще раз, - расхохотался он. - Ладно, ты можешь позволить себе тратить…
Получать большие деньги приятно, но просить с пациентов доплату казалось мне неудобным: как это делать? Во мне еще жили советские привычки. Но Мошел дал инструкцию Изабелле, что она сама, а не я, должна брать деньги с пациентов. Просить деньги и она не привыкла и была немного смущена, но это входило в ее обязанности.
При записи пациентов на прием Изабелла по телефону спрашивала, какая у них страховка, и сообщала им, сколько я беру. На приеме они давали ей страховое удостоверение, и она посылала его номер в компанию. Оттуда месяца через два-три приходил чек. Но ей почти не приходилось просить у них дополнительные деньги: к моему удивлению, большинство страховых компаний оплачивали визиты почти полностью, а разница в 20–30 долларов не составляла проблем для американцев.
Правда, неудобно ей было отказывать в частном приеме русским иммигрантам. Особо настойчивыми были одесситы, жившие в районе Брайтона. Мне приходилось слышать, как Изабелла вела с ними беседы.
- Хэлло, кабинет доктора Голяховского, - говорила Изабелла по-английски и тут же переходила на русский. - Да, слушаю вас.
- Я хочу поговорить с доктором Голяховским.
- Как ваше имя и о чем вы хотите говорить с ним?
- А вам какое дело?
- Я его секретарь и должна сказать ему, кто и зачем звонит.
- Таки я вам скажу: я хочу попасть на прием к доктору.
- На что вы жалуетесь, какая у вас проблема?
- Слушайте, зачем я буду говорить это вам? Я скажу это самому доктору.
- Но, чтобы записать вас на прием, я должна знать, какая у вас проблема.
- Будьте уверены, у меня столько проблем со здоровьем, что мы с ним договоримся.
- Я не могу вас записать просто так, доктор не может терять время на приеме.
- Слушайте, что это значит - терять время?! У меня есть страховка "Медикейд", ему заплатят. А если ему будет мало, то можете приписать мне лишний визит, у нас на Брайтоне все доктора так делают.
У Изабеллы начинал дрожать голос:
- "Медикейд" работу доктора в офисе не оплачивает. И, пожалуйста, не подсказывайте, как мне работать.
- Подумаешь, какая гордая - "не подсказывайте"! Небось, вы сами так делаете. И почему это у вас "Медикейд" работу доктора не оплачивает? Что он - хуже других, что ли?
- Мой доктор не хуже, а лучше других. Но это страховка, которая дается неимущим, - объясняла, волнуясь, Изабелла.
- Неимущим? А если неимущим, то почему в Бруклине другие врачи-иммигранты принимают "Медикейд" и очень хорошо на этом зарабатывают?
- Я не могу вам объяснить, почему они его принимают. У нас его не принимают.
У Изабеллы истощалось терпение.
- Слушайте, секретарша, вы мне говорите про мои проблемы, а я вам скажу, какая у вас проблема: вы сами не хотите, чтобы меня посмотрел доктор.
- При чем тут я?! Доктор вас посмотрит в клинике, там он всех больных смотрит сам, но только вместе с резидентами.
От подобных разговоров Изабелла обессиливала:
- Владимир, сколько ж терпения нужно на этих русских!
Я старался успокоить ее шуткой:
- Изабелла, только не появляйтесь на Брайтоне, они вас побьют.
- Да я туда, к этим, ни за что не появлюсь, - уже смеялась она.
Высокие расценки за прием, какие были у нас, есть только в Нью-Йорке, да и то не во всех госпиталях. Нью-Йорк - центр медицины всей Восточной Америки, в нем расположено 15 процентов всех медицинских учреждений страны. И доктора здесь в случае суда должны платить самую высокую страховку от ошибок. От этого и возрастает стоимость лечения. В других крупных городах, в каждом штате и даже в каждом графстве (районе) свои расценки, и они гораздо ниже. Стоимость операций и стационарного лечения в госпитале в Нью-Йорке также выше, чем в целом по стране. Хирургическое лечение в среднем стоит от 30 до 150 тысяч долларов.
Система оплаты труда докторов довольно сложная, и мы с Изабеллой не быстро с ней освоились. Она спрашивала:
- Владимир, сколько вы назначите за эту операцию?
- Изабелла, давайте заглянем в наш кондуит со шкалой расценок.
Толстый справочник с расценками есть у каждого секретаря.
Вместе мы начинали искать название операции и все ее варианты. Если по шкале расценок получалось, что стоимость операции может быть от трех до четырех тысяч, я говорил Изабелле:
- Давайте просить четыре. Что для этого нужно?