Повесть о старшеклассниках предвоенной поры, об их увлечении планерным спортом, о подвигах, совершенных ими во время Великой Отечественной войны. Автор повести - бывшая летчица, Герой Советского Союза.
Содержание:
Об авторе 1
ОСОБЕННЫЙ ДЕНЬ 1
СЛАВА, ТИМОХА И ДРУГИЕ 2
ЗАДНЯЯ ЦЕНТРОВКА 4
ЛЕТНОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ 5
ПРЫЖОК С ВЫШКИ 6
КОНЕЦ ПЛАНЕРКИ 7
В АЭРОКЛУБЕ 8
ВОЙНА НАЧАЛАСЬ 11
НА ТРАССЕ 12
ГРОЗОВАЯ ТУЧА 13
ДАЙТЕ ПОСТРЕЛЯТЬ! 14
УХОЖУ В АРМИЮ 15
ФРОНТОВЫЕ ДОРОГИ 16
СЛАВА 18
ЛЕКА-ДЛИННЫЙ 20
ТИМОХА 22
ВИКТОР 24
ВАЛЯ 26
ПОСЛЕДНЯЯ ГЛАВА 27
Из-за парты - на войну
Об авторе
Сколько бы ни прожил человек, самыми долгими в его жизни остаются первые восемнадцать - двадцать лет. Здесь все памятно, значителен каждый прожитый день. И на всю дальнейшую жизнь бросает свой отсвет юность.
Книга Натальи Кравцовой, которую вы прочтете сейчас, написана о юности поколения. А его юностью была война. Самая грозная из всех войн, которые когда-либо вело человечество, самая истребительная. И решалось в той войне многое, бой шел за жизнь и ради жизни на земле. Прямо из детства, со школьной скамьи уходило поколение в суровую свою юность.
Я ушла из детства в грязную теплушку,
В эшелон пехоты, в санитарный взвод.
Дальние разрывы слушал и не слушал
Ко всему привыкший сорок первый год.
Это о своих ровесниках и о себе писала Юлия Друнина, санинструктор пехотного батальона. И об этом же поколении, из которого так мало вернулось живыми, но благодаря кому столько людей живет сегодня на земле, писал Давид Самойлов, солдат призыва сорок первого года:
Сороковые, роковые,
Свинцовые, пороховые…
Война гуляет по России,
А мы такие молодые!
Навечно молодыми они и остались - большая часть поколения. Остались в памяти друзей и родных, в поэмах, в книгах, в песнях, в облике и в характере людей, живущих ныне: мальчики, школьницы, в грозный час уходившие защищать Родину.
В чем-то судьба Натальи Кравцовой была романтичней других: она не уходила на фронт, она улетала на войну. Начав летать в школе, она, в сущности, начала путь своей жизни, сама еще не зная об этом.
Перед поколением лежало столько дорог. Еще не начинали осваивать космос, но уже осваивали Северный полюс. Папанинцы, Чкалов - они были примером, они были мечтой каждого из нас. Но дорогой поколения стала дорога на фронт. И делом всей юности. А для тех, кто не вернулся, - делом всей жизни.
Не все подвиги той поры стали известны, не все известное сохранила память. И уже не каждое событие различимо в отдельности на отдалении лет. И жертвы, и небывалые испытания, и беспримерное мужество - все это теперь слилось в единый всенародный подвиг.
Герой Советского Союза Наташа Меклин, Наталья Кравцова, летчица 46-го гвардейского Таманского авиационного полка, совершила девятьсот восемьдесят боевых вылетов, а каждый такой вылет мог стать последним, становился последним для многих ее подруг. Вместе с Натальей Кравцовой пришли с войны герои ее книг - и те, кто воевал с ней в одном полку, и те, кто создан воображением, соединив в себе лучшие черты многих. Обычные люди в обыкновенной жизни, они в час испытаний думали не о себе, а о том, что каждый из них может отдать Родине. И не останавливались там, где надо было отдать за нее жизнь.
Так же как и ее героям, Наталье Кравцовой, в сущности, было очень мало лет, когда закончилась Великая Отечественная война, завершился этап человеческой истории. Как и большинство ее ровесников, вряд ли она тогда думала, что это ведь главное дело жизни совершено. Но проходили годы, и смыслом жизни стало воскресить в своих книгах тех, кто остался на войне, чтобы не забылось, не утратилось то лучшее, что они несли в себе.
"Из-за парты - на войну" - четвертая книга Натальи Кравцовой. А все они вместе - рассказ о незабываемых днях, рассказ о поколении, о комсомольцах военных лет.
Есть непременное свойство, которое отличает книги мужественных людей. Что бы ни испытывали герои их, проходя через сомнения, трудности, через бой и кровь, молодому человеку, читая такие книги, хочется самому все это испытать, быть так же достойным своего времени.
Вот это прекрасное свойство в первую очередь отличает книги Натальи Кравцовой.
Григорий Бакланов
ОСОБЕННЫЙ ДЕНЬ
Нет, не сидится мне сегодня на уроках. Я рассеянно слушаю учителей, отвечаю невпопад и никак не могу дождаться конца занятий.
Последний час кажется самым долгим. То и дело я оборачиваюсь и узнаю время у разговорчивой Мурки - у нее есть часы.
- Сколько осталось?
- Пятнадцать!
Мурка, оторвавшись от разговора с соседкой, отвечает мгновенно, и каждый раз в ее глазах вспыхивает огонек - для нее это вроде игры.
Проходит еще немного времени, и я, не выдержав, опять спрашиваю:
- Сколько?
- Двенадцать! - громко шепчет Мурка, наклоняясь вперед: может быть, я скажу, куда так спешу.
Я вздыхаю.
А в правом ряду впереди сидит Валя Чугарина и напряженно смотрит на учителя, думая, конечно, о полетах. Только Валя понимает мое состояние. Она часто оборачивается, бросая на меня быстрый, взволнованный взгляд. Учится Валя средне, но в этом не ее вина: дома ей приходится помогать больной матери и ухаживать за младшими сестренками, садится за уроки она поздно вечером, когда все уснут и в единственной комнате становится тихо. Но в планерную школу Валя записалась: стать летчиком - ее мечта.
…На огромном зеленом поле стоят планеры. Их много. А где же мой? Из множества планеров, окрашенных в разные цвета, я выбираю самый красивый - белый. И вот я уже в кабине…
Никогда еще я не видела настоящего аэродрома - только в кино. Да и планера не видела. Но это неважно… Забыв обо всем на свете, я быстро набрасываю строчки, зачеркиваю, переписываю.
Поднимусь я в небо чайкой белою -
светлые просторы впереди.
Улечу я ввысь мечтою смелою -
сердце не вмещается в груди.Синий океан - дорога длинная.
Знаю, будет берег дик и крут.
Птицы-тучки, стая лебединая,
в дальние края меня зовут…
Кто-то легонько толкает меня в бок.
- Тала! Наталка!
Это Мурка. И я слышу голос учителя:
- …Пожалуйста, повторите!
Я встаю и, покраснев, пытаюсь вспомнить, о чем он говорил. Биография Коцюбинского… Но что именно? Нудно я начинаю:
- Ну, значит, Коцюбинский в это время… много работает, пишет.
Учитель, подняв брови, смотрит на меня, всем своим видом выражая крайнее удивление: ведь я отличница.
- Садитесь. Надо слушать, а не витать в облаках.
Как медленно тянется время!
В классе оживление - последние минуты перед звонком. Книги давно собраны, портфель в руках, и я, как бегун на старте, жду сигнала, чтобы сорваться с места. Сегодня особенный день - сегодня я впервые поднимусь на планере! Но я никому ничего не говорю: а вдруг полет не состоится, что-нибудь помешает…
Звонок! Я выбегаю в коридор, но здесь мне преграждает путь Оля Кузьменко.
- Талка, ты куда?
Оля учится в параллельном классе. Мы с ней большие друзья, рядом живем, вместе занимаемся в гимнастическом кружке и обычно делимся всеми своими горестями и радостями. Но сегодня я, не задерживаясь, на ходу объясняю ей:
- Я очень спешу, Оля! Потом расскажу, вечером!
Прыгая по лестнице через две-три ступеньки, я почти спустилась с третьего этажа на первый, когда вспомнила, что могу встретить учителя физкультуры, Федора Ивановича, и тогда мне не поздоровится: уже два раза подряд я пропускаю гимнастику. Стоило мне об этом подумать, как сразу же я увидела его. Федор Иванович стоял в дверях спортзала и сурово смотрел на меня. С виноватой улыбкой я поздоровалась:
- Здравствуйте, Федор Иванович…
- Здравствуй. - Отступив от двери, он сухо пригласил меня в зал: - Проходи!
Боком, словно протискиваясь сквозь толпу, я вошла в пустой зал. Надо оправдываться, но я не знаю, что говорить: ни огорчать Федора Ивановича, ни лгать ему не хочется.
Неутомимый спортсмен, он многих в нашей школе заразил страстной любовью к плаванию, гимнастике, легкой атлетике. Я с удовольствием занималась под его руководством, но последнее время стала иногда пропускать гимнастику, потому что совпадали часы занятий в гимнастической секции и стрелковой школе. Теперь добавилась еще и планерная, или, как мы называли ее, планерка. О ней я вообще умалчивала.
- В чем дело? - спросил Федор Иванович. - Почему не была на гимнастике?
Стараясь не встретиться с ним глазами, я уставилась на мальчишек, которые в стороне барахтались на матах. Из раздевалки доносились голоса, смех.
- Так я же… Я просила Олю предупредить вас, Федор Иванович. Я была очень занята. - А сама краснею под его взглядом.
- Ну вот что, - сказал он, положив мне руку на плечо. - Скоро городские соревнования, ты это знаешь. Я на тебя надеюсь. И не один я, а вся школа. Сейчас нужно усиленно тренироваться. Запомни - усиленно!
- Я подготовлюсь, Федор Иванович!
- Все остальное пока забудь, поняла? - сказал он уже мягко.
Я с готовностью кивнула. В это время в зал заглянула Оля и воскликнула, потирая руки:
- Попалась! Хотела улизнуть? Федор Иванович, давайте привяжем ее к шведской стенке! Куда бежишь - опять на свою…
- Оля, Оля, - поспешно перебила я ее, - ты обещала показать мне новый комплекс вольных упражнений! Давай завтра…
Посмотрев на меня с удивлением, Оля расхохоталась. С короткой стрижкой, худощавая, жилистая, она была похожа на мальчишку, а лицо тонкое и огромные лучистые глаза с длинными ресницами.
- Ну и хитрюга!
- Завтра ровно в пять занятия секции, - строго предупредил Федор Иванович. - Если не явишься…
- Обязательно приду, Федор Иванович! - заверила я его, зная, что в этот день не будет ни стрельбы, ни планерки.
Оля подхватила меня под руку и потащила к двери.
- Ты домой, Оля? Пойдем вместе, - предложила я, когда мы вышли.
- Нет, у меня комсомольское бюро.
Олю, живую, энергичную, постоянно выбирали в школьное комсомольское бюро и взваливали на нее немыслимое количество нагрузок, которые она умела быстро и незаметно переложить на других, и не только переложить, но и самым категорическим образом потребовать их выполнения.
- Опять бюро?
- Опять. Ну говори: куда навострила лыжи?
- Знаешь, Оля, у нас сегодня полеты!
- По-ле-ты! - протянула она с иронией. - Верхом на на палочке! Представляю!
Оля делала вид, что полеты ее не интересуют, а сама ревниво следила за тем, как продвигаются мои летные дела.
- В самом деле - полеты на планере! Настоящие! - сказала я.
Помолчав, Оля сдержанно спросила:
- А как же гимнастика?
Я пожала плечами: не бросать же планерку!
- Как-нибудь смогу… Успею.
Мы с Олей соперничали, и еще неизвестно было, кто из нас лучше выступит на соревнованиях. И все-таки она не хотела, чтобы я забросила гимнастику.
- Как-нибудь нельзя!
Но я не могла думать ни о чем другом, кроме полетов, и у меня вырвалось:
- Как жаль, что ты тогда не записалась! Мы бы сейчас вместе… - Я не договорила - на смуглом лице Оли выступил румянец.
Я же знала: если бы не больная сестра, прикованная к постели, Оля тоже спешила бы вместе со мной. Матери у Оли не было, и на ней лежали все домашние обязанности, так что она не могла позволить себе заниматься чем-нибудь еще, кроме гимнастики.
- Я пойду, - сказала я тихо.
В моих словах прозвучала жалость, чего Оля совершенно не выносила. Мгновенно вспыхнув, она грубовато спросила:
- Ты чего разнюнилась? Пи-лот! Топай!
Сильными руками она тряхнула меня за плечи и, повернув, подтолкнула вперед. Пройдя несколько шагов, я обернулась: уперев руки в бока, Оля провожала меня насмешливо-дружеским взглядом.
Я выбегаю на улицу, и стая резвых воробьев, вспорхнув из-под самых моих ног, садится на дерево. День яркий, солнечный. Хорошо!
Домой я не иду, а почти бегу, подпрыгивая, размахивая портфелем, совсем как первоклассница. Неужели я кончаю девятый? Туго заплетенные косы подрагивают на затылке. Под ногами мелькают солнечные пятна, веселыми зайчиками скачут по моему платью, красному в белый горошек, по черной коже портфеля.
Ноги сами бегут - вперед, вперед. Длинный ряд каштанов с розоватыми пирамидками свечей провожает меня до самого дома. Мне легко и хорошо, как бывает только в шестнадцать лет, когда жизнь еще свободна от забот, а впереди тебя ждет радость. И я мчусь то вверх, то вниз по зеленым улицам моего города, ни о чем не беспокоясь, твердо убежденная, что май - самый чудесный месяц года, а Киев - лучший из городов мира!
СЛАВА, ТИМОХА И ДРУГИЕ
Я шагала по улице Кирова, спускавшейся к Крещатику. В конце улицы находилось здание городского Дома пионеров, откуда вся наша группа должна была отправиться за город.
Хотя планерная школа работала при Доме пионеров, занимались в ней старшеклассники, уже давно вышедшие из пионерского возраста. В группе нас было человек пятнадцать, в основном парни. И только четыре девушки: Валя, сестры-близнецы Инна и Фаина, добродушные, смешливые, внешне совсем не похожие одна на другую, и я.
Сначала мы изучали теорию - основы полета. Ее преподавал нам летчик-инструктор Короленко. Загорелый, статный, щеголеватый, в темно-синей летной форме и пилотке, лихо сдвинутой набок, он любил покрасоваться перед нами, рассказывая самые невероятные истории из жизни летчиков, где он был непременным участником и главным героем. Мы слушали его раскрыв рты, однако верили далеко не каждому слову.
Хотя курс теоретических занятий был и без того коротким, всем нам не терпелось поскорее его закончить и приступить к полетам. И вот наступил наконец день, когда мы должны были ехать на планеродром и, по выражению Короленко, "почувствовать воздух".
Я уже приближалась к стадиону "Динамо", входные ворота которого все еще были украшены первомайскими флагами, когда меня окликнули:
- Натка! Бежишь как на пожар.
Догоняя меня, Слава Головин шел быстро, пружинисто, и его прямые соломенного цвета волосы, аккуратно причесанные набок, вздрагивали в такт шагам. Мускулистые руки и худощавое лицо Славы уже успели покрыться загаром: он часто бывал на Днепре, плавал на яхте в спортивном клубе.
Слава был старше меня и в этом году заканчивал десятый класс. Два года назад, когда мы с ним случайно оказались вместе в Одесском доме отдыха для молодежи, я была свидетельницей того, как он, шестнадцатилетний паренек, рискуя жизнью, бросился в бушующее море, чтобы спасти девушку. Наглотавшись воды и потеряв последние силы, она уже шла ко дну, и если бы не Слава, не знаю, чем бы все это кончилось. Спасая девушку, Слава и сам чуть не утонул. К счастью, подоспел катер и подобрал обоих…
Мы дошли до конца улицы и у самых ворот Дома пионеров столкнулись с Валей.
- Наталка, мы не опоздали? Я так спешила!
Жила Валя в дальнем конце города и всегда боялась опоздать, хотя не было случая, чтобы она куда-нибудь опоздала.
Когда мы вошли в вестибюль, ребята, сгрудившись вокруг Короленко, слушали его, а он, возвышаясь над всеми, сидел на подоконнике и, как всегда, что-то увлеченно рассказывал, широко жестикулируя.
Наш староста Володя Тимохин, или, как мы называли его, Тимоха, повернулся в нашу сторону, бросил быстрый, настороженный взгляд на Славу и сказал, обращаясь ко мне:
- А, Птичка… Давай к нам!
Неизвестно почему, Тимоха недолюбливал Славу. К Вале он относился снисходительно, как и вообще ко всем девчонкам. Мне же он откровенно симпатизировал и считал своим долгом оберегать меня. Это он прозвал меня Птичкой. Вероятно, потому, что я была худенькой, тоненькой и вообще "мелкой". Как птичка. К тому же хотела летать.
- Сюда, Птичка, - повторил Тимоха.
Заметив, что мне стало неловко от его подчеркнутого внимания ко мне одной, он добавил, обращаясь к Вале и по-прежнему игнорируя Славу:
- Присоединяйтесь…
И хотя он слегка улыбнулся, его жесткие серые глаза остались серьезными. Вообще Тимоха был человеком строгим, прямым и непреклонным. Никогда не изменял своим взглядам. В любое дело, которым занимался, вкладывал всего себя без остатка. Казалось, он уже теперь, за два года до того, как Гитлер напал на нашу страну, чувствовал, что впереди его ждет нелегкая судьба военного летчика, и заранее готовился к тому, чтобы выдержать все, что ему выпадет в будущем.
Собранный и целеустремленный, Тимоха был абсолютно точно уверен в том, что добьется в жизни своего и что в мире нет такой силы, которая может сдвинуть его с намеченного пути. Как и другие ребята, он с увлечением строил модели самолетов и сам мечтал летать, ни капельки не сомневаясь, что скоро станет летчиком-истребителем, причем только отличным.