В то же время нарком отнюдь не считал методы террора и устрашения единственно приемлемыми. Он не был оголтелым садистом. Уже во время первой экспедиции на фронт Троцкий стал применять методы психологического воздействия на толпу малограмотных и запуганных красноармейцев, а также псевдоматериальные стимулы. При посещении частей красноармейцев выстраивали шпалерами, наркома встречали криками "ура!" и исполнением "Марсельезы" ("Интернационал" еще в моду не вошел). В ритуал входило фотографирование. Иногда местные воинские начальники ухитрялись даже найти киноаппараты и запечатлеть встречу в динамике. Неизменно проводились митинги, на которых Троцкий выступал эмоционально, неординарно, доходчивым слогом.
Эта чистейшей воды демагогия, как правило, оказывала мощное воздействие. При посещении одной из частей под Самарой Троцкий вывел из шеренги случайно попавшегося на глаза красноармейца и заявил во всеуслышание: "Брат! Я такой же, как ты. Нам с тобой нужна свобода - тебе и мне. Ее дали нам большевики. А вот оттуда (он сделал неопределенный жест рукой в сторону, где предположительно находился противник. - Г. Ч.) сегодня могут прийти белые офицеры и помещики, чтобы нас с тобой превратить в рабов". Естественно, этот в общем-то отвратительный эпизод затем передавали красноармейцы-крестьяне, видевшие "справедливого барина", с разнообразными вымышленными подробностями, что повышало авторитет и власть наркома. Троцкий возил с собой мешки с бумажными деньгами. На раздаваемые деньги можно было в лучшем случае купить пачки махорки, но важен был сам факт раздачи неких сумм от его имени.
Хорошо зная цену тем большевистским крикунам-карьеристам, которые не умели и не желали совмещать слово и дело (сам он также был крикуном, но, в отличие от многих других, деловым), Троцкий в одном из писем Ленину из Свияжска требовал: "Коммунистов направлять сюда таких, которые умеют подчиняться, готовы переносить лишения и согласны умирать. Легковесных агитаторов тут не нужно". Любопытно, что в этом же письме был особый пункт: "Направьте в Свияжск один хороший оркестр музыки". Оркестр прислали, и он исполнял "Марсельезу" и другие гимны и марши, прежде всего при появлении и проводах Троцкого.
Так во фронтовых условиях проявлялось и развивалось природное лицедейство Троцкого. Сказать, что оно перерастало в циничное лицемерие, все же нельзя, ибо он верил в идеалы международной революции, что подтвердили перипетии его дальнейшей судьбы и трагический жизненный итог. Тем более запутанным и трагичным был тот кровавый исторический клубок, в который попадали миллионы людей, превращавшихся при его личном участии в толпу и оказавшихся на больший или меньший срок (иногда на всю жизнь) в заблуждении, уверовав в возможность достижения этого всемирного "светлого завтра".
Девятого сентября Казань была осаждена, но Троцкий медлил со штурмом, понимая, что уличные бои приведут к большому числу жертв среди мирного населения. Идя на кровавые репрессии в тех случаях, когда считал их целесообразными для устрашения непокорных или для наведения дисциплины, он все же сохранял несколько бблыдую трезвость и выдержку, нежели другие ведущие большевистские деятели, включая Ленина. 10 сентября Троцкий получил шифровку от председателя Совнаркома: "Удивлен и встревожен замедлением операции. По-моему, нельзя жалеть города и откладывать дальше, ибо необходимо беспощадное истребление, раз только верно, что Казань в железном кольце".
Троцкий, однако, осмелился ослушаться шефа, выразившего ему явное недовольство. Нарком даже отказался от внезапности операции. Он обратился к жителям Казани с требованием покинуть город на ближайшие дни и прежде всего как можно скорее удалить детей. При этом, правда, в телеграмме Ленину он как бы извинялся, утверждал, что предположение, будто он щадит Казань, неосновательно. "Артиллеристы противника лучше наших. Отсюда затяжка. Сейчас, благодаря значительному перевесу сил, надеюсь на скорую развязку".
Одиннадцатого сентября Казань была занята, и в этот же день Троцкий выступил в городском театре с большой речью, посвященной в основном полемике с защитниками идеи Учредительного собрания. Оратор обрушивался на правительства стран Антанты, поддерживавшие как выступление чехов и словаков, так и восстановление в России демократической власти.
В этот же день Троцкий послал телеграмму Ленину, полную гордости, чувства правоты и удовлетворенного честолюбия по поводу результатов курса, который он проводил в армии: "Сейчас, когда Казань в наших руках и в городе царит безукоризненный порядок, считаю долгом с новой силой подтвердить то, о чем докладывал в начале операции под Казанью. Солдаты Красной Армии в подавляющем своем большинстве представляют превосходный боевой материал".
Свияжско-казанский эпизод ярко показывает методы и приемы, к которым прибегал Троцкий в руководстве операциями Красной армии и в следующие месяцы и годы. Учитывая, что книга эта не посвящена Троцкому только как военному деятелю, я не буду детально останавливаться на дальнейшем его руководстве военными действиями, иначе пришлось бы пересказать всю историю Гражданской войны 1918–1920 годов, что в данных рамках невозможно.
На протяжении всей войны Троцкий пытался самыми суровыми средствами вести борьбу против халатности, небрежности, неразберихи, которые, несмотря на объявление страны военным лагерем и вытекавшие отсюда репрессивные меры, продолжали проявляться в центре и на местах. Жесткость наркома могла бы считаться оправданной, если бы речь шла об обороне страны, ее выживании в условиях агрессии. Но в данном случае на весах истории взвешивалось совершенно другое - шла самая беспощадная, какая только может быть, и в то же время самая неоправданная из всех возможных войн - кровопролитие внутри страны, когда подчас родные братья оказывались по разные стороны фронтовой линии. В этих условиях жестокость Троцкого, как Ленина и других большевистских лидеров, никак не может быть оправдана жизненными потребностями нации. В то же время само положение Троцкого в качестве наркомвоенмора предопределяло тот факт, что его действия были значительно более заметными, нежели репрессивные меры других лиц из большевистского руководства, хотя подчас и они, как мы вскоре увидим, выходили на первый план.
Жесткую политику Троцкий проводил по отношению к старому офицерству. 2 декабря 1918 года он телеграфировал члену Военно-революционного трибунала С. И. Аралову: "Мною был отдан приказ установить семейное положение командного состава из бывших офицеров и сообщить каждому под личную расписку, что его измена или предательство повлечет арест его семьи… С того времени произошел ряд фактов измены со стороны бывших офицеров, но ни в одном из этих случаев, насколько мне известно, семья предателя не была арестована, так как, по-видимому, регистрация бывших офицеров вовсе не была проведена. Такое небрежное отношение к важнейшей задаче совершенно недопустимо". Так во имя обеспечения власти правившей партии и ее лидеров, их победы в Гражданской войне и сохранения большевистского режима проливались все новые потоки крови, человеческая жизнь обесценивалась. Во имя весьма сомнительного коммунистического рая гибли и страдали миллионы людей, большинству из которых этот рай был совершенно не нужен.
Из многочисленных событий Гражданской войны с участием Троцкого заслуживает особого внимания "царицынский эпизод", в ходе которого у него возник, все более разрастаясь, конфликт со Сталиным, в конце концов переросший во взаимную смертельную ненависть.
Царицын во второй половине 1918 года являлся второстепенным участком Южного фронта, хотя был важен с точки зрения снабжения хлебом центральных районов страны и приобрел еще большую важность, когда туда был направлен Сталин в качестве "общего руководителя продовольственным делом на юге России", который, однако, расширил свои функции на военную область, получив поддержку Ленина.
Сталин прибыл в Царицын в июле 1918 года, когда антисоветские казачьи части под командованием П. Н. Краснова, ставшего атаманом Войска Донского, находились в 40–50 километрах от города и ему угрожали. Для отражения казаков еще в мае был образован Северо-Кавказский военный округ под руководством бывшего белого генерал-лейтенанта А. Е. Снесарева, который перешел на сторону большевиков, а теперь привлекал в войска опытных офицеров и в соответствии с указаниями Троцкого боролся с партизанщиной. Сталин сразу стал добиваться и в конце концов добился отстранения Снесарева, которого отозвали в Москву. Начав поиск виновных отступления красноармейских частей, Сталин приписал нескольким офицерам вредительство и приказал арестовать сотрудников артиллерийского управления штаба округа, а штаб ликвидировать. Арестованные были посажены на баржу, которую предполагалось затопить, чтобы остальным офицерам "было неповадно" изменять. Правда, начальник штаба А. Л. Носович и новый военный руководитель А. Н. Ковалевский вскоре были милостиво освобождены, но остальные остались на барже смерти и были действительно затоплены. Высшая военная инспекция республики, проверившая обвинение офицеров в заговоре, ничего криминального в их поведении не обнаружила.
Троцкий получал сведения, что Сталин пользуется поддержкой Ленина за свою "способность нажимать", и вынужден был с этим считаться. По согласованию с председателем Совнаркома он послал Сталину телеграмму с указаниями "навести порядок, объединить отряды в регулярные части, установить правильное командование, изгнав всех неповинующихся". Однако скоро убедился, что действия Сталина в Царицыне носят противоположный характер: тот поощряет самоуправство и партизанские настроения местных деятелей. Наркому доносили верные люди, что Сталин создает в городе свою группу, куда вошли пользовавшиеся его доверием полупартизанские командиры и комиссары С. М. Буденный, К. Е. Ворошилов и др.
Климент Ефремович Ворошилов руководил Луганским социалистическим отрядом, сумевшим пробиться к Царицыну, где его командир стал командующим 5-й Армией, а затем членом Военного совета Северо-Кавказского военного округа. Он привлек внимание Сталина "чистотой" большевистских взглядов, сочетавшихся с отсутствием полководческого таланта. Такое сочетание устраивало Сталина, ибо Ворошилов проявил по отношению к нему личную преданность. В свою очередь, Семен Михайлович Буденный, унтер-офицер во время мировой войны, в феврале 1918 года сформировал конный отряд, который начал военные действия против белых. Отряд вырос в полк, а затем в дивизию. Хотя подразделение Буденного обладало определенными боевыми качествами, в нем царили недисциплинированность и мародерство. В отличие от Ворошилова, Буденный был неплохим тактиком, но мыслить в масштабе сражений и тем более операций не мог. Он также сблизился со Сталиным, который поощрял партизанщину в его частях.
В то же время Сталин хвастал перед Лениным своими успехами и неподчинением распоряжениям наркомвоенмора. 7 июля он телеграфировал председателю Совнаркома: "Спешу на фронт. Пишу только по делу. 1) Линия южнее Царицына еще не восстановлена. Гоню и ругаю всех, кого нужно, надеюсь, скоро восстановим. Если бы наши военные "специалисты" (сапожники!) не спали и не бездельничали, линия не была бы прервана, и если линия будет восстановлена, то не благодаря военным, а вопреки им". Через несколько дней Сталин, все более раздражаясь, писал Ленину: "Если Троцкий будет, не задумываясь, раздавать направо и налево мандаты… то можно с уверенностью сказать, что через месяц у нас все развалится на Северном Кавказе… Вдолбите ему в голову… Для пользы дела мне необходимы военные полномочия… Отсутствие бумажки от Троцкого меня не остановит".
Преследование офицеров в Царицыне и использование только наиболее покорных из них показало Троцкому, что без четкого разграничения функций командиров и комиссаров их взаимоотношения не удастся нормализовать. 5 августа последовал приказ наркома, в котором, в частности, говорилось:
"1) Комиссар не командует, а наблюдает, но наблюдает зорко и твердо.
2) Комиссар относится с уважением к военным специалистам, добросовестно работающим, и всеми средствами советской власти ограждает их права и человеческое достоинство.
3) Комиссар не покоряется по пустякам, но когда бьет, то бьет наверняка.
4) Дальнейшее нарушение этих указаний повлечет за собой суровые кары.
5) За перелеты тушинских воров на театре военных действий комиссары отвечают головой".
Конфликт, однако, продолжался. 17 сентября Реввоенсовет Республики образовал Южный фронт и назначил его командующим бывшего белого генерал-лейтенанта П. П. Сытина. Однако Сталин и Ворошилов это решение опротестовали, заявив о намерении создать свой военный центр "как наиболее целесообразную в настоящий момент коллегиальную форму правления фронтом". Конфликт достиг особой остроты, когда Сталин отстранил от руководства командующего фронтом. Троцкий был возмущен. 2 октября он телеграфировал в Арзамас (там происходило переформирование Реввоенсовета Республики): "Завтра выезжаю на Южный фронт, где отношения ненормальны… Я приказал Сталину, Минину немедленно прибыть в Козлов и конструировать Реввоенсовет Южного фронта". В свою очередь, в телеграмме царицынцам Троцкий писал: "Неисполнение в течение 24 часов этого предписания заставит меня предпринять суровые меры". На свою сторону Троцкий смог на этот раз привлечь Ленина. 2 октября Сталина вызвали из ЦК к "прямому проводу" - он получил указание подчиниться Реввоенсовету.
Сталин, однако, не смирился, пытаясь обыграть Троцкого.
3 октября он направил телеграммы в ЦК и отдельно Ленину. Вторую телеграмму подписал также Ворошилов. В ней говорилось: "…Троцкий - не Военный революционный совет Республики, а приказ Троцкого - не приказ Реввоенсовета Республики. Приказы только в том случае имеют какой-нибудь смысл, если они опираются на учет сил и знакомство с делом". В этот же день Сталин послал Ленину еще одно письмо с прямой кляузой на Троцкого и беспрецедентное по тону, тем более что адресовалось оно председателю Совнаркома: "В общем дело обстоит так, что Троцкий не может петь без фальцета, действовать без крикливых жестов, причем я бы ничего не имел против жестов, если бы при этом не страдали интересы общего всем нам дела. Поэтому прошу, пока не поздно, унять Троцкого и поставить его в рамки, ибо боюсь, что сумасбродные приказы Троцкого внесут разлад между армией и командным составом и погубят фронт окончательно".
Сталин, таким образом, объявлял Троцкому войну. Оставалось принять вызов, что наркомвоенмор сделал, обратившись к Ленину с письмом 4 октября. "Категорически настаиваю на отозвании Сталина, - писал он, едва сдерживая свои чувства. - На царицынском фронте неблагополучно, несмотря на избыток сил. Ворошилов может командовать полком, но не армией [в] пятьдесят тысяч солдат… Для дипломатических переговоров времени нет. Царицын должен либо подчиниться, либо убраться. У нас колоссальное превосходство сил, но полная анархия в верхах". Из этого текста отчетливо видно, в каком раздражении находился Троцкий. Он не выбирал слов, полностью подчинившись эмоциям, что привело к логическим нелепостям, вроде выражения "Царицын должен убраться".