Однако в Москве, вопреки ожиданиям Троцкого, поддержку Ленина получил Сталин. Видимо, опасаясь чрезмерного усиления власти наркомвоенмора, за спиной которого стояли организованные воинские соединения, руководимые опытными генералами, Ленин продолжал начатую ранее игру. 8 октября Сталин был назначен членом Реввоенсовета Республики, что не могло не быть воспринято Троцким как личное оскорбление. Проглотив, однако, обиду, нарком, поразмыслив, пришел к выводу, что может примириться с ленинским решением, ибо оно означало уход Сталина с Южного фронта.
Ленин в то же время понимал, что ему ни в коем случае не следует идти на существенное ухудшение отношений с Троцким. Встретившись со Сталиным по прибытии того в Москву, Ленин внушил ему, как следует себя вести, если он желает остаться в высшей иерархии. По поручению Ленина Свердлов 23 октября телеграфировал наркому о "новой" позиции Сталина, который будто бы стремится теперь к конструктивному сотрудничеству с Троцким: "…Сталин надеется, что ему на работе удастся убедить в правильности его взглядов… Сообщая Вам, Лев Давидович, обо всех этих заявлениях Сталина, я прошу Вас обдумать их и ответить, во-первых, согласны ли Вы объясниться лично со Сталиным, для чего он согласен приехать, а во-вторых, считаете ли Вы возможным на известных конкретных условиях устранить прежние трения и наладить совместную работу, чего так желает Сталин".
Как видно из письма, Ленин и Свердлов во что бы то ни стало стремились и "устроить" Сталина, и сохранить добрые отношения с Троцким. Большевистский вождь скрывал от Троцкого доносы Сталина, а от Сталина скрывал возмущенные телеграммы Троцкого. Стремление усмирить одного и умиротворить другого, максимально использовать обоих являлось характерной чертой ленинской линии в отношении широко уже развернувшейся вражды между наркомвоенмором, являвшимся ведущим большевистским политиком, и наркомнацем, стремившимся продемонстрировать свои полководческие таланты, жесткость и связь с низами.
Можно полагать, что какое-то время Сталин действительно стремился наладить с Троцким нормальные отношения и даже искал его покровительства, не оставляя планов переиграть ненавистного ему в глубине души наркома. Свидетельством желания помириться должна была послужить опубликованная вскоре статья Сталина к годовщине Октябрьского переворота, отдававшая должное роли Троцкого в этом перевороте, но в то же время в устах ее автора звучавшая лицемерной лестью.
Перемирие длилось недолго, ибо Троцкий смотрел на Сталина сверху вниз, хотя старался не демонстрировать этого, и продолжал считать его покровителем партизанских методов руководства армией. Сталин также вскоре перешел на конфронтационные позиции. Он принадлежал к числу тех деятелей, которые обладали не только организационными способностями, но и мастерством интригана, что могло приносить плоды лишь в обстановке искусственного разжигания конфликтов.
При прямом или косвенном покровительстве Сталина снова развернулись нападки на военных специалистов. Появилась статья близкого к Сталину и Ворошилову члена ВЦИК А. 3. Каменского "Давно пора" (в 1920 году Каменский станет заместителем наркома по делам национальностей, которым являлся Сталин). В статье осуждалось использование военных специалистов как "николаевских контрреволюционеров". Хотя фамилия Троцкого не упоминалась, в статье содержались почти прямые нападки на него, причем главным среди обвинений были бессудные расстрелы "лучших товарищей" (в качестве примера приводился лишь один случай, причем не расстрела, а угрозы такового). Не говорилось о расстрелах беспартийных офицеров, рядовых красноармейцев и других лиц, которые не обладали партийной "охранной грамотой". Речь шла только об оказывавшихся в опасности из-за своей низкой компетентности и "коммунистического чванства" комиссаров и полупартизанских командиров.
Понимая, что статья Каменского инспирирована Сталиным (об этом свидетельствовала их близость), Троцкий ответил обширным письмом в ЦК от 25 декабря, в котором, опровергая утверждения автора, просил "заявить во всеобщее сведение о том, является ли политика военного ведомства моей личной политикой, политикой какой-либо группы или же политикой нашей партии в целом". На этот раз Ленин полностью поддержал Троцкого. Не откладывая дела в долгий ящик, он в тот же день созвал партийный ареопаг - ЦК, которым было принято постановление "О политике военного ведомства", написанное, как видно по содержанию и стилю, самим Троцким. Здесь подчеркивалась ошибочность мнения, "будто политика военного ведомства есть продукт личных воззрений отдельных товарищей или отдельной группы". Более того, ЦК объявил выговор несчастному Каменскому (за газетную статью!), но предусмотрительно не упомянул подстрекателя его выступления.
Вскоре на новое, аналогичное письмо Троцкого Ленин ответил запиской, которая, по сути дела, давала наркому полноту власти не только в решении военных вопросов, но и в расправе с неугодными лицами: "Зная твердый характер распоряжений тов. Троцкого, я настолько убежден, в абсолютной степени убежден, в правильности, целесообразности и необходимости для пользы дела даваемого тов. Троцким распоряжения, что поддерживаю это распоряжение целиком". Записка была написана на бланке председателя Совнаркома, причем в самой нижней части бланка, как бы давая Троцкому возможность использовать верхнюю часть листа для собственных распоряжений. Комментируя ленинскую записку, Троцкий писал: "Для применения репрессий мне не нужно было никаких дополнительных полномочий. Заявление Ленина не имело ни малейшего юридического значения. Это демонстративное выражение полного и безусловного доверия к мотивам моих действий предлагалось исключительно для партии и по существу было направлено против закулисной кампании Сталина. Прибавлю, что я ни разу не делал из этого документа никакого употребления".
Думается, этой записке Ленина не следует придавать столь большое значение, как это делал Троцкий. Он сам признает широту своих полномочий в применении репрессий. Ленинская записка ничего не прибавляла. Это был документ, с одной стороны, продолжавшейся политической игры "и нашим, и вашим" - на этот раз чаша весов склонялась в пользу Троцкого. С другой стороны, Ленин во все большей степени ощущал опасность для партийного руководства и лично для себя так называемой "военной оппозиции", которая складывалась в кругах средних и низших партийных кадров, что могло привести к опасным для власти последствиям.
Оппозиция по военному вопросу начала складываться в первые месяцы формирования Красной армии. Состояла она в отстаивании выборного начала в комплектовании командного состава, в выступлениях против дисциплины, централизации и, главное, против привлечения в армию старых специалистов - бывших генералов и офицеров. Вначале эти выступления были разрозненными и с ббльшим или меньшим трудом подавлялись Троцким и другими деятелями, которые выступали за формирование регулярной армии, осознавая, что только она способна обеспечить сохранение установленного режима.
Но постепенно, пользуясь покровительством отдельных руководителей, неопределенностью позиции Ленина, оппозиция набирала силу. Ленин вначале более или менее терпимо относился к раздраженному отношению значительной части партийных кадров к военспецам, так как якобы не представлял себе масштабов и жизненной важности этой проблемы.
Троцкий вспоминал, что в начале 1919 года, когда с востока наступал Колчак, во время очередного приезда в Москву он встретился с Лениным на одном из заседаний. Последний ошарашил Троцкого запиской: "А не прогнать нам всех специалистов поголовно и не назначить ли Лашевича главнокомандующим?" Можно полагать, что Ленин как бы провоцировал Троцкого, проверял его позицию, но последний отнесся к вопросу серьезно и недовольно ответил: "Детские игрушки". После заседания беседа продолжалась. Троцкий укоризненно заявил Ленину: "Вы спрашиваете, не лучше ли прогнать всех бывших офицеров. А знаете ли вы, сколько их теперь у нас в армии?" Ленин ответил отрицательно. "Не менее тридцати тысяч", - заявил Троцкий. Ленинская реакция была почти шоковой: "К-а-ак?" "Не менее тридцати тысяч, - повторил Троцкий. - На одного изменника приходится сотня надежных, на одного перебежчика два-три убитых. Кем их заменить?"
Эта беседа, по мнению Троцкого, привела к значительному сдвигу Ленина в пользу максимального использования военных специалистов. В появившейся почти сразу брошюре большевистский вождь писал: "Когда мне недавно тов. Троцкий сообщил, что у нас в военном ведомстве число офицеров составляет несколько десятков тысяч, тогда я получил конкретное представление, в чем заключается секрет использования нашего врага: как заставить строить коммунизм тех, кто является его противниками, строить коммунизм из кирпичей, которые подобраны капиталистами против нас! Других кирпичей нам не дано!"
Думается, однако, что и на этот раз Ленин лишь выдавал себя за не очень сведущего человека. Описанный разговор с Троцким и указание в брошюре были скорее предлогом, чтобы занять более жесткую позицию в пользу использования офицеров старой армии.
Восьмой партсъезд
Такова была ситуация к тому времени, когда военный вопрос оказался одним из важнейших на Восьмом съезде РКП (б), состоявшемся в марте 1919 года. Накануне открытия съезда поступило известие, что войска Колчака, наступавшие на Урал, нанесли красным тяжелый удар под Уфой. В связи с этим Троцкий предложил, чтобы военные делегаты съезда возвратились на фронт, и сам решил немедленно отправиться под Уфу, несмотря на важность предстоявших дебатов. Троцкий вспоминал, что часть делегатов была недовольна: они приехали в столицу на несколько дней и не хотели уезжать. Кто-то даже пустил слух, будто он внес свое предложение, чтобы избежать дебатов о военной политике. В этих условиях нарком предложил отменить отправку военных делегатов на фронт, но поручить доклад по военному вопросу Сокольникову (он фактически должен был зачитать текст, подготовленный Троцким). Сам же он немедленно отправился на фронт и в съезде не участвовал. Троцкий признался, что сделал это в условиях, когда итоги обсуждения можно было считать предрешенными. "…Я не сомневался в победе той линии, которую считал единственно правильной". Физически отсутствуя на съезде, незримо Троцкий участвовал в нем, ибо почти не было выступлений, в которых не упоминалась бы деятельность военного ведомства и его главы.
В отчетном докладе Ленин открыто поддержал мнение наркомвоенмора: "…Возьмем вопрос об управлении военным ведомством. Здесь без доверия к штабу, к крупным организаторам-специалистам нельзя решить вопрос… Если ставить вопрос в том смысле, что мы только руками чистых коммунистов, а не с помощью буржуазных специалистов построили коммунизм, то это - мысль ребяческая".
Вопрос о военном положении рассматривался на заседании 20 марта. Предполагая бурные споры, которые могли скомпрометировать часть делегатов или отдельных видных партийцев, слово "к порядку дня" взяла Р. С. Самойлова (Землячка), дама весьма амбициозная, хотя и мало компетентная, которую не раз направляли на тот или иной фронт для острастки и самоуверенного вмешательства: ее панически боялись военспецы, ибо она запросто могла обвинить любого из них в контрреволюции. Самойлова предложила рассмотреть вопрос на закрытом заседании. Решено было все же заслушать доклад и содоклад, а затем возвратиться к предложению Самойловой. Все это было откровенным спектаклем, а Самойлова-Землячка выступала как подставное лицо, кукла, ведомая опытным кукловодом Лениным.
В докладе Сокольникова наибольшее внимание уделялось вопросу о военспецах. Докладчик заявил, что вопрос этот, по которому "было пролито немало чернил", устарел, так как даже бывшие противники их использования отказались от негативного к ним отношения. Проблема эта была проверена на опыте. "Выяснилось, что там, где военные специалисты были привлечены, где была проведена реорганизация партизанской армии в армию регулярную, там была достигнута устойчивость фронта, там был достигнут военный успех. И наоборот, там, где военные специалисты не нашли себе применения, где присланных из центра военных специалистов отсылали обратно или сажали на баржу, как это было в Кавказской армии, там мы пришли к полному разложению и исчезновению своих армий, там их нет, они разложились на наших глазах, не вынеся первого серьезного напора со стороны врага". Сокольников, таким образом, а через него Троцкий, бросал камень в огород Сталина, ибо именно по его приказу в Царицыне была осуществлена расправа с военными специалистами, посаженными на баржу и утопленными в Волге.
Вместе с тем Сокольников подчеркивал, что в армии есть тенденция "партийных синдикалистов" к расширению полномочий парторганизаций, а это является той же партизанщиной, с которой докладчик призывал вести борьбу. Обрушивался он на военную оппозицию за ее выступления против использования бывших офицеров и сравнивая их с требованиями левых коммунистов не привлекать инженеров на фабрики и заводы. Докладчик объяснял, что партия выступала за выборность командного состава, когда восстанавливала солдат против офицеров, служивших реакционным режимам, а на данном этапе отказывать пролетарской диктатуре в праве назначать командный состав армии - значит, выражать недоверие советской власти.
Двадцатого марта во второй половине дня начались заседания секций съезда, в том числе военной, которые продолжились на следующий день. В протоколы, предназначенные для печати, прения в военной секции не вошли. Иначе говоря, предложение Самойловой-Землячки было принято, хотя как, при каких обстоятельствах, неизвестно. Протоколы военной секции и закрытого заседания 21 марта пролежали в секретном архивном деле 70 лет и были опубликованы только в 1989 году.
Они дают выразительную картину положения в Красной армии, свидетельствуют о бюрократизме, беззаконии, которые творили командиры и комиссары, о нежелании крестьян, мобилизованных в армию, воевать, и насилиях, чинимых над ними, о расправах частей Красной армии, прежде всего полупартизанских формирований, над мирным населением.
В выступлениях представителей военной оппозиции не было единства. Отдельные высшие партийные деятели, прежде всего Сталин, выступая с критикой оппозиционеров, исподтишка их поддерживали, натравляли на Троцкого. В его лице резко критиковались недостатки в работе центральных военных учреждений, пытавшихся, по мнению ряда выступавших, свести на нет роль парторганизаций и комиссаров.