Со слов других, бой с китайцами 20 и 21 марта рисуется так: к вечеру 19 марта китайцы осмелели и повели наступление на высоты, кои занимал генерал Резухин, но были отбиты. Рано утром 20 марта стали подходить сотни 2–го Конного полка Хоботова, ведя бой с арьергардом китайцев, чем внесли в главные силы китайцев беспокойство. С подходом 2–го полка в 4 сотни, 2 орудия и 4 пулемета (20 остались в сторожевой охране на Иро) положение генерала Резухина улучшилось. Сопку № 1 китайцы заняли вечером 19 марта. Утром 20 марта китайцы повели наступление на правый фланг позиции генерала Резухина, но подошедший 2–й полк их отбросил.
Унгерн прибыл в Ургу из Гоби ночью 18 марта и, узнав, что Резухин где‑то на западе, на Улясутайском тракте, бьется с китайцами, немедленно приказал подогнать для чахар и артиллерии свежих коней и рано утром с запасными конями двинул их по пути на запад, а сам вечером 19 марта выехал на автомобиле, но, благодаря снежным сугробам по падям, подоспел на место боя часам в 10 утра 20 марта, а чахары подошли к ночи 20, сделав пробег за 1,5 суток около 130 км.
При отбитии атаки на правый фланг попал в плен офицер - китаец в чине капитана. Первое, что сделал Унгерн по прибытию на позицию - вызвал китайского капитана и предложил ему поехать к своему начальству и предложить сдаться на условиях: сложить все оружие, сдать воинское обмундирование и имущество, а за это он, генерал Унгерн, пропускает на юг всех солдат и мирных жителей с их имуществом и дает продовольствие и нужное число подвод. Китайский капитан заверил генерала Унгерна, что такие условия для китайского командования будут приемлемы, и обещал через 3–4 часа дать ответ. Но не в характере Унгерна было сидеть и ждать ответа от китайцев 3 часа. Он потребовал коня и один поскакал в лагерь китайцев. Был обстрелян китайцами с сопки № 1, но благополучно проскочил, увидал старшего китайского начальника полковника Чжоу и с ним договорился об условиях сдачи оружия утром 21 марта. Вернулся поздно ночью.
Еще до света 21 марта пронеслась команда: "По коням!" Оказывается, китайские кавалерийские начальники не пожелали разоружаться и сдавать все кавалерийское имущество, и с вечера тихо ушли на юго - запад. В китайском лагере было большое смятение из‑за нарушения договора. Генерал Унгерн приказал чахарам и 3 сотням 2–го полка во главе с есаулом Нейманом догнать беглецов и разбить беспощадно. Полковник Хоботов с одной сотней был назначен для приема оружия от китайских не убежавших войск. Резухину с 3–м полком было приказано идти в преследование на поддержку Неймана и чахар.
Целый день 21 марта шла сдача оружия и имущества, военного и конского снаряжения. Отделили для китайцев обоз и продовольствие. У мирных купцов ничего не было отобрано, и их подводы были особо выделены.
При сдаче оружия многие китайские солдаты обращались к генералу Унгерну с предложением принять их на службу. Унгерн из числа желавших отобрал 600 человек и отправил их в Ургу на сформирование конного полка.
23 марта генерал Унгерн нагнал колонну генерала Резухина, который вел бой с китайцами за перевал. Здесь был убит один из храбрейших офицеров есаул Нейман. Ночью на 24–е китайцы ушли с перевала. Гоняться за горсточкой ушедших китайских кавалеристов не имело смысла.
Вечером к перевалу прибыл из Урги на автомобиле Жамболон - ван с каким‑то важным донесением. Оба генерала долго совещались. Утром части 2–го и 3–го полка ушли в направлении Ван - хурэ.
В преследование китайцев были посланы чахары. Путь бежавших китайцев устлан был трупами людей и скота. Профессор Оссендовский в своих воспоминаниях о виденном им поле боя (19–21 марта) картинно описывает его и, действительно, к нему в полной мере подходят слова А. С. Пушкина: "О поле, поле чистое, кто усеял тебя костями…" Так бесславно погибли последние войска генерала Сюя. Профессор (?) Оссендовский в своих воспоминаниях ярко характеризует "поле усеянное, неубранное от трупов людей и коней", когда он проезжал по нему спустя много времени после боя.
Генерал Резухин захватил большую и богатую добычу. Бои генералов Унгерна в Гоби и Резухина к югу от Барун - хурэ имели решающее значение крепкому занятию Халхи "белыми русскими". У Китайского правительства не оставалось иллюзии о ее возврате. Генерал Унгерн спокойно перешел созидательной работе в Халхе.
Генерал Унгерн в Урге.
Жуткие дни переживали русские люди в Урге с 1 по 7 февраля 1921 г. Было известно, что китайские генералы решили издать приказ об уничтожении в Урге всех русских. Высокий комиссар Чэнь И сумел воспротивиться изданию такого приказа генералами.
Увоз Богдо - гэгэна тибетцами в монастырь хубилгана Манджушри убедил китайцев в том, что вся Халха восстала против них и им нужно уходить оттуда за неимением сил к сопротивлению против всех народных масс. 3 февраля начался исход. Русские заперлись в своих домах, вооружились, чем кто мог, чтобы в случае нападения гаминов продать жизнь дороже.
Из 12000–15000 человек гарнизона района Урги в Маймачен (у Троицкосавска) пришло не больше половины, так как часть бежала на юго - запад при выходе из Урги, часть отделилась по пути на Троицкосавск, уходя хунхузничать по Орхону и Селенге. Много погибло, не имея теплой одежды. С китайцами ушли русские большевики, как Чайванов, но Парняков и Кучеренко, по неизвестной причине, остались в Урге.
Перед наступлением на Ургу генерал Унгерн отдал приказ: "При занятии Урги всех коммунистов и евреев уничтожать на месте, имущество их забирать. Одну треть забранного сдавать в штаб, а две трети оставлять в свою пользу".
Унгерновцы, заняв Ургу, первым делом учинили избиение евреев всех полов и возрастов. Сохранилась одна маленькая девочка, кажется, из семьи Задовских, которую русская няня прикрыла своим старым телом, не дав изрубить ее, и потребовала, чтобы ее вели к "старшему". Когда ее привели в штаб в помещение банка, то она заявила, что девочку она удочеряет, и здесь же произведен был упрощенный обряд крещения.
Группа евреев укрылась в запретном монгольском районе. Они сидели смирно три - четыре дня, но не высидели долго и показались за оградой запретной зоны. Агенты подполковника Сипайлова неотлучно следили за ними и, как только они появились, схватили их и перерубили. Дольше других оставалась в живых красивая, молодая еврейка Шейнеман, согласившаяся быть наложницей Сипайлова, но эта большая жертва не спасла ее. Через неделю она была задушена самим Сипайловым.
Первые три дня в Урге унгерновцами творились великие и скорбные беззакония.
Генерал Унгерн в первый же день занятия Урги часа в 4 дня обедал у барона Витте, на котором присутствовала семья барона Фитингофа и барон Тизенгаузен с женой. Этот обед в шутку назвали "обед четырех баронских семей".
В первый же день изрублен был наборщик Кучеренко и Цветков, бывший комиссаром на Германском фронте. Протоиерей Федор Парняков арестован и заключен в подвал при Комендантском управлении в здании банка. 6 или 7 февраля, после долгих допросов, с протоиерея Парнякова сняли наперсный крест и изрубили шашками. Умер Парняков, как говорили очевидцы, мужественно. Наперсный крест передал мне Жданов.
За 4 и 5 февраля пронесся первый шквал унгерновских репрессий в Урге. Мирные жители стали вылезать из своих нор. Проходя через Захадыр (торговая часть), видим повешенного человека на перекладине китайского магазина (при входе), одетого в тарлык с погонами. Это один из многих - повешенный за мародерство. Вешали, рубили и расстреливали не только мародеров, но и лиц, сеявших панику. За панические слухи был расстрелян неизвестный мне подполковник Дроздов.
Какое количество людей попало в унгерновскую мясорубку в первые дни занятия Урги, сказать затруднительно, но не свыше 100 душ.
Уже 5 февраля на стенах домов и заборах на Захадыре были расклеены объявления генерала Унгерна, призывающего поступать на службу в Азиатскую конную дивизию. Было ясно, что пока просит "честно", а потом погонит ташуром. Нужно было являться на призыв, хотя и не лежало сердце к семеновцам, деятельность коих мне была хорошо известна по 1918 году, когда я нес обязанности начальника снабжения всех белых формирований в полосе отчуждения КВЖД (Дальневосточный комитет защиты Родины и Учредительного собрания, председатель - консул Панов).
Регистрация добровольцев шла 5–6 марта в доме "Монголор" - Консульском поселке и Маймачене. Утром 7 февраля я поехал в Маймачен. В штабе генерала Унгерна не застал, а представился генералу Резухину, который принял меня любезно и предложил занять при нем должность начальника его штаба.
В тот же день Унгерну представлялись генерал Янов - старик, участник Памирских походов 1906–1907 гг., генерал Комаровский - инвалид, генерал Никитин и многие другие. Всех троих генералов барон Унгерн освободил от службы и предоставил им свободу передвижения. Генералу Комаровскому, как сослуживцу по Забайкальскому войску и полному инвалиду, Унгерн выдал солдатское денежное пособие и дзару на уртонских коней до Хайлара. Генерал Никитин тоже, кажется, получил некоторую "мзду" и уехал в Маньчжурию. Генерал Янов остался в Урге, так как страдал аппендицитом. Доктор Клингенберг сделал запоздалую операцию и генерал Янов умер, не приходя в сознание после операции.
8 или 9 февраля была объявлена мобилизация всего русского мужского населения, способного носить оружие. На площади Урги собралось человек двести народу. Сам генерал Унгерн обходил явившихся, расспрашивал. Многосемейных освободил. Всех ему понравившихся он зачислял в дивизию, или в другие части войск, или в хозяйственные учреждения. Несколько человек без всяких причин освободил от несения службы. Все освобожденные из тюрьмы 4 февраля, способные носить оружие, сами сразу же пошли на службу в части войск. Большинство из них пошло во 2–й Конный полк, так как есаул Хоботов их освободил.
Не ожидая мобилизации, большинство служащих Центросоюза, в числе 22 человек, спасаясь от репрессий против центросоюзников и ища спокойной тыловой службы, явились к подполковнику Сипайлову, прося его зачислить к нему на службу. В их числе были поручики Панков и Жданов, заслужившие плохую славу, хотя по - существу они были глубоко мирные люди.
Часть офицеров и казаков уже после регистрации и явки в полки бежали из Урги. В числе бежавших был мой бывший полковой адъютант поручик А. И. Орлов - в прошлом преподаватель Читинской гимназии, и сотник Забайкальского казачьего войска Патрин. Бежали они ночью, верхами направляясь в горы Хэнтэй, где их изловить было трудно. Впоследствии доходили слухи, что Орлов и Патрин благополучно добрались до Читы. Причины бегства - крайняя враждебность к семе- новцам. Они оба в 1919 г. уехали от атамана Семенова на фронт к адмиралу Колчаку. Решение их бежать для сохранения жизни было, пожалуй, правильным, так как рано или поздно Сипайлов или Безродный узнали бы их прошлое, и генерал Унгерн едва ли пощадил бы их.
9 февраля те китайские купцы, кои не бежали из Урги, открыли магазины и лавки. Имущество их оставалось в целости.
Генерал Унгерн поселился в самой Урге, в брошенной китайцами импани. Во дворе были поставлены три больших юрты. Одну занял сам Унгерн, в другой поместилось человек 5–6 лам - прорицателей, и третья юрта предназначена была для штаба генерала Унгерна. Конвой разместился в фанзах.
В здании Монголо - китайского банка разместилось Комендантское управление подполковника Сипайлова. Помещение китайского ямыня заняло интендантство. В Урге же разместилась артиллерия, вновь сформированное юнкерское училище, швейная, оружейная мастерская во главе с подполковником Дубовиком и другие подсобные учреждения. Штаб генерала Резухина остался в Маймачене. В Консульском поселке в доме Парыгина разместился госпиталь. 1–й Татарский полк расквартирован был в Маймачене. 2–й Конный полк, по смене его с Иро 3–м Конным полком, вновь сформированным, расквартирован был частью в Маймачене, частью в китайских казармах. Вновь формируемый 4–й Конный полк войскового старшины Маркова располагался в китайских казармах.
Между штабами генералов Унгерна и Резухина установлено было разграничение работ: первый ведал всеми политическо - административно - хозяйствеными делами, а второй - оперативными, формированием и снабжением войск и дальней разведкой.
Получив назначение на должность начальника штаба генерала Резухина, я спешно устроил семью в Консульском поселке (дом начальника конвоя), и приступил к работе. Большая фанза внутри импани. Одну половину занимал Резухин, другую штаб, где я застал за какими‑то подсчетами капитана Россианова и сотника Бочкарева. Оба дружески встретили меня.
Генерал Резухин ясно и просто объяснил мне мой круг работы, подчеркнув, что главное внимание мое должно быть сосредоточено на руководстве работой 2–го Конного полка полковника Хоботова, который несет сторожевое охранение на севере - против китайцев в Маймачене Кяхтинском и против большевиков. Вторая задача - следить за выполнением приказаний генерала Унгерна по сформированию и снабжению вновь формируемых частей войск. В его отсутствие его именем делать срочные распоряжения. При всех обстоятельствах возможно меньше писать и не разводить "канцелярщины", которой не терпит Унгерн.
Со своей стороны, Россианов и Бочкарев заверили меня в полной их готовности помочь мне в работе, и должен отметить, что оба офицера оказали мне немалые услуги в смысле ориентировки в обстановке Азиатской конной дивизии и часто выручали меня советами.
Пришлось всему уйти в работу штаба, проводя в нем с 8 часов утра до 9–10 часов ночи, налаживая работу 3–го полка: направление дальней разведки, более рациональное размещение основных застав сторожевого охранения, снабжение и пополнение 3–го полка, который отправлен был для выполнения сложных и ответственных заданий в период формирования.
Командир полка, сотник Янков, из чиновников, был дельный офицер, но неопытный в военном отношении и к тому безграмотный. Выручал его помощник подполковник Островский - кадровый офицер, окончивший ускоренный курс Академии Генерального штаба.
Была налажена прочная связь с 3–м полком. Сотни расположены были на главных направлениях. Дальняя разведка разъездами налажена. Сторожевое охранение перехватывало все пути с севера. Поступали регулярно срочные донесения. Через неделю работы каждое утро (в 9 часов) у генералов Унгерна и Резухина на письменных столах лежали срочные донесения с фронта обо всем, что произошло за сутки и вопросник, требующий их указаний.
Мне удалось получить от геодезиста Лисовского составленную им на кальке новую, еще не выпущенную карту Монголии, 10 км в дюйме, но весьма точную. Геодезист Лисовский по распоряжению Российского картографического отделения три года провел в Монголии на исправлении карты и та карта, которая была в моих руках - один их первых экземпляров.
Эту карту на кальке я размножил в 3 экземплярах для обоих генералов и командира 3–го полка. По этим картам отмечались все известия с фронта, что устраняло всякие недоразумения в понимании и уточняло связь. Насколько помню, 12 февраля монголы донесли, что к Урге из Калгана по юго - западным путям подходит караван в 400 верблюдов, охраняемый китайскими солдатами. Генерал Резухин с 2 сотнями пошел навстречу каравану и встретил его в 20–25 км от Урги. К юго - запа- ду от Богдо - улы произошел короткий бой с китайской охраной каравана. Часть охраны была перебита, часть разбежалась.
В клади каравана было много ценного. Самым ценным были 500 новых, японского образца, винтовок, 100000 патрон к ним и 20 лотков артиллерийских снарядов к трехдюймовым японским орудиям. Много было мануфактуры, консервов и прочего добра. Груз 400 верблюдов по стоимости трудно определить, но он выражался в сотнях тысяч серебряных лан.
В один из первых вечеров после захвата каравана (14 или 15 февраля), после ужина, сидя за кофе с ликером, генерал Резухин сказал мне: "Подумайте о мероприятиях закрепления русских в Монголии и свои соображения очень кратко изложите письменно".
Через три дня представил доклад на двух страницах, суть коего в следующем.
1. Командование 5–й армии в Иркутске, придравшись по незначительному поводу к Монгольскому правительству, перейдет монгольскую границу. Азиатская конная дивизия не в силах будет задержать в десятках тысяч 5–ю советскую армию. На формирование монгольской армии в 100000 всадников потребуется минимум год. Едва ли большевики оставят на такой длительный срок генерала Унгерна в покое.
2. Немедленно все пограничные пункты занять монгольскими частями с бурятскими инструкторами. Русские на границе не должны появляться.
3. Для "белого русского дела" необходимо, чтобы в Ургу вернулся генерал Чэнь И со всем административным аппаратом и договориться с монголами об автономном управлении под сюзеренным владением Китая. Китайские войска отправить в Китай, а для охраны Монголии сформировать монгольскую армию в 100000 всадников. Инструкторами в армии - чины Азиатской конной дивизии. В этом случае Правительство СССР не рискнет на осложнение с Китаем и оставит Монголию в покое, что даст возможность создать сильную монгольскую армию и, опираясь на нее, как монголы, так и генерал Унгерн могут решать крупные проблемы.
4. Высокий комиссар Чэнь И не может отказаться от предложения сговора, так как сохранение Монголии для Китая - вопрос жизненный. Будут недовольны монголы, но они должны согласиться на временную меру, пока не будет сформирована армия и не наладится новая жизнь автономной Монголии, чтобы обороняться от китайцев и большевиков.
5. Если 5–я советская армия нарушит нейтралитет и перейдет границу Монголии, то монгольскую армию под командованием генерала Унгерна поддержит китайская армия, что является мечтой Белого движения.
Доклад мой имел успех. Меня рано подняли с постели и приказали с черновика генерала Резухина составить письмо Чэнь И в двух экземплярах. Суть письма: "Высокому комиссару в Монголии Чэнь И предлагается вернуться в Ургу и с Богдо - гэгэ- ном заключить соглашение о полной автономии Монголии под сюзеренным владычеством Китая. Власть Китая над Монголией будет осуществляться советником при Богдо - гэгэне лично Чэнь И. Охрана границ и внутреннего порядка возлагается на монгольскую армию под командованием генерала Унгерна. Содержание армии на счет Монгольского правительства, все же снабжение оружием предоставляет Китайское правительство. Китайские войска без оружия должны быть отправлены в Китай. Внешнюю политику Монголии осуществляет Китайское правительство".
Составление писем в трех экземплярах и перевод их на китайский язык занял сутки.
Встал вопрос, как письмо доставить Чэнь И. Я предлагал свои услуги ехать к Чэнь И для переговоров, но генерал Унгерн по каким‑то причинам не согласился и приказал везти письмо двум ламам - одному по пути Урга - Иро - Кяхта, другому - Урга - Менза - Кяхта. Один посланец был мне известен - лама Бодо, который в ургинской русской консульской школе преподавал монгольский язык. Другого ламу я не знал, но он был близок ко двору Богдо - гэгэна. Оба ламы, получив письма, при мне бережно завернули их в кушаки, сели на коней и в сопровождении улачин из Маймачена уехали на север.