Над Марией всё время витала угроза пострижения в монахини, так как Иоанна Васильевича в последние годы занимала возможность жениться на англичанке, включая и саму Королеву Елизавету I. Все эти царские "вздыхания" и "мечтания" результатов никаких не принесли, и дальше разговоров и предварительных переговоров дело не пошло.
18 марта 1584 года Царь Иоанн Грозный преставился. На престол вступил его сын Фёдор, чтивший безмерно усопшего родителя. "Новый летописец", составленный около 1630 года, так описывает это событие: "В ту же зиму (Царь) тяжело заболел и, чувствуя близость смерти, повелел Митрополиту Дионисию себя постричь, и нарекли ему имя Иона. На Царство же Московское благословил царствовать Сына Своего Царевича Фёодора Ивановича, а сыну своему меньшому Царевичу Димитрию Ивановичу повелел дать удел град Углич со всем уездом и с доходами. Сам же отдал душу свою Богу марта 18 день, на память святого отца нашего Кирилла Иерусалимского"^^^.
Из царской предсмертной воли следует, что, во-первых. Самодержец признавал Дмитрия своим законным сыном. Во-вторых, ему в удел давался Углич с уездом, то есть Дмитрий Иоаннович становился удельным князем, получал свою личную вотчину. Иногда пишут о том, что Дмитрий с матерью "оказались в ссылке" в Угличе, но подобные утверждения не соответствуют действительности. Углич на Волге - один из древнейших городов России, датой основания которого принято считать 937 год. Это был важный торговый пункт, центр развитых ремёсел. Ранее он уже был "в уделе" у любимого брата Первого Царя Георгия (Юрия) Васильевича (1532–1563), которому во владение передал его Иоанн Грозный.
Углич с уездом насчитывал 25 вёрст, имел три собора, 150 приходов и церквей, 12 монастырей и от 30 до 40 тысяч жителей. В городе имелся свой кремль, окруженный высоким бревенчатым забором с девятью глухими и двумя проездными башнями. На территории кремля располагался Богоявленский монастырь, Спасо-Преображенский собор и ряд хозяйственных построек. Имелись и свои "царские палаты "^^^ в которых и разместилась отверженная Царица Мария с сыном Дмитрием. Другие представители клана Нагих разместились поодаль, в самом Угличе, имели свои "дворы". Жизнедеятельность Нагих обеспечивали многие десятки дворовых людей.
Мария с сыном и близкими прибыла в Углич 24 мая 1584 года. Англичанин Горсей свидетельствовал: "Царицу сопровождала разная свита, её отпустили с платьем, драгоценностями, пропитанием, лошадьми и прочим - всё это на широкую ногу, как подобает Государыне "^^^.
В Угличе оказались влиятельные представителя рода Нагих. Отец Марии - Фёдор Фёдорович, её братья Михаил и Григорий, дядя Андрей Александрович. Нагие не просто "жили в Угличе", но жили по-царски. Мария Нагая всем своим поведением постоянно подчёркивала, что она - "природная" Царица, а её сын "подлинный" будущий Царь. Родственники Марии, которые находились рядом с "царицей", вели себя так, будто угличская земля не есть частица Руси, а вполне "независимое", самостоятельное "Углицское царство", их царство. Эта комедия тщеславия оборвалась в один миг - 15 мая 1591 года...
Глава 4
Событие тёмное, "дело" роковое
Теперь настала пора внимательно рассмотреть событие 15 мая 1591 года, которое, как уже выше говорилось, оказалось не просто резонансным, но во многом определившим рисунок исторического действия в последующие десятилетия. Что же касается исторического облика Бориса Годунова, то до сего дня смерть Царевича Дмитрия всё ещё остаётся для немало числа людей "позорным клеймом" на "исторической репутации" Третьего Русского Царя. Как велеречиво высказался Н. М. Карамзин, "проклятие веков заглушает в Истории добрую славу Борисову "^^^ Николай Михайлович единственный среди историков решался говорить и от имени "веков", и от имени "Истории"...
Первым публично "обличил" Бориса Годунова интриган и клятвопреступник Василий Шуйский в июне 1605 года, накануне прибытия в Москву законного "Царя Димитрия Иоанновича". Правда, тогда пришлось уверять, что, несмотря "на козни" Бориса Годунова, Царевич "чудом" избежал смерти. Самозванцу и присягали как сыну Царя Иоанна Васильевича.
Даже мать Царевича - Мария Нагая, теперь инокиня Марфа, вызванная из своего монастырского уединения, тут же прилюдно, со слезами на глазах, признала "родное дитя". Вот как сцену встречи "сына" с "матушкой" описал очевидец, французский наёмник Жан Маржерет. "Он (Лжедмитрий. - А,Б.) выехал ей навстречу за версту от города. Поговорив с сыном около четверти часа, в присутствии всех вельмож и граждан, она села в карету, а Царь и вся знать провожали её пешком до самого дворца "^^^.
Менее чем через год, когда первая Лжедмитриада позорно провалилась, а "законного " убили, тело сожгли и прах развеяли по ветру, всем главным участникам позорного действия прошлось снова прилюдно рыдать и просить "у народа православного " прощения. Особенно голосила инокиня Марфа; каялась, что "ради страха иудейского" признала в самозванце своего сына. В этом месте невольно хочется воскликнуть: хороша же была "монахиня "!..
В июне 1606 года состоялось всенародное прославление Царевича Дмитрия в лике благоверного^^^ и публично были выставлены его останки, оказавшиеся нетленными. Сохранилось описание "святых и честных мощей". "Мощи его целые, ничем не вредимые, только в некоторых местах немножко тело вредилося, и на лице плоть, и на голове волосы целы и крепкие, и ожерелье жемчужное с пуговицами всё цело, и в руце левой полотенце тафтяное, шитое золотом и серебром, целое. Кафтан весь таков же и сапожки на нём целы, только подошвы на ногах попоролися, а на персех (на груди) орешки положены, на персех горсть. Сказывают, что коли он играл, тешился орехами и ел, и ту пору его убили, и орехи кровью полились, и того дня оные орехи ему в горсти положили, и те орехи целы"^^^.
Или вот ещё одна картина, описанная известным очевидцем. "В гробу число одежд его было такое: одна, которая обычно при жизни его надевалась после первой на сорочку, была подпоясана, затем две, одного качества, сотканные из белой ткани, которые надевались прямо на белое тело, сорочка и штаники, покрывающие нижние части тела до ступней; сверх них, кроме этого сапожки с обувными платками, вид их тёмно-красный, а шапка на честной его голове из-за недостатков моего зрения забылась, [не знаю], была ли она тут с прочими [вещами], или нет. Замечательно и то, чем занимался он во время убиения... занятие у него по всему было чисто младенческое: потому что в гробнице, внутри её, у святой его груди хранились орехи, тогда у него бывшие, обагренные при убийстве его честной кровью, самостоятельно и обычно выросшие, притом дикие...
Прославление Царевича в 1606 году неизбежно поставило перед власть имущими два вопроса, решать которые надо было незамедлительно. Первый - признать Дмитрия непременно насильственно убиенным. Второй - создать "каноническую" историю убиения, то есть письменно зафиксировать взгляд Шуйского и его окружения на событие, происшедшее за пятнадцать лет до того. И эти два вопроса, как казалось, были решены "раз и навсегда".
Канонизация Царевича Дмитрия должна была навеки закрепить в сознании людей не факт самоубийства, а картину убиения невинного агнца. Как заключал С. Ф. Платонов, "мог ли рискнуть русский человек XVII века усомниться в том, что говорило "житие" Царевича и что он слышал в чине службы новому чудотворцу.
Несомненно, находились люди, понимавшие, как выразился Платонов, что "Шуйский играет со святыней ", но против общего настроения лета 1606 года никто выступить не отважился. Могила Царевича в Архангельском соборе - его похоронили в том месте, где ранее находилась гробница Бориса Годунова, - должна была стать не только местом поклонения, но и как бы вечным зримым приговором "злодеям", убившим невинное создание. Правда, существовало решение Освященного собора июня 1591 года, "слово" Первопатриарха Иова, признавших именно самоубиение Царевича Дмитрия, но в 1606 году об этом старались не вспоминать.
И Шуйским, и Нагим, и Лжедмитрию было необходимо, чтобы главным "злоумышлителем", или, как бы теперь сказали, "заказчиком" преступления, был выставлен именно Борис Годунов. У всех у них имелись и личные, как то было в случае с Лжедмитрием, и клановые, как в случае с Нагими и Шуйскими ,обиды и претензии к покойному Царю. Они все ненавидели Годунова не только как личного, но именно как "кровного" врага.
Указанным перечнем фамилий круг заклятых врагов Годунова не исчерпывается. Наличествовал ещё один влиятельный боярский род, все члены которого просто пылали ненавистью к Борису Годунову - Романовы. Причины подобного стойкого неприятия коренились в придворно-династических хитросплетениях, в игре тщеславия и в непрощаемых родовых обидах.
Романовы по праву матримониальных связей были близко связаны с последними Рюриковичами: Иоанном Грозным и Фёдором Иоанновичем. Когда Фёдор Иоаннович в 1584 году вступил на престол, то пятеро его двоюродных братьев - сыновья боярина Никиты Романовича Юрьева стремились занять приоритетные позиции в московских коридорах власти. Никита Романович Юрьев (ум.1586), от которого и пошло прозвание Романовы, приходился братом первой жене Иоанна Грозного - Анастасии Романовне (1532–1560), матери Царя Фёдора Иоанновича.
Никита Романович был женат дважды; второй раз на княжне Евдокии Александровне Горбатой-Шуйской (ум. 1581), которая принадлежала к потомкам суздальско-нижегородских Рюриковичей. Таким образом, Романовы, или, как их звали Никитичи, породнились с боярским родом Шуйских. От этого брака родилось шестеро сыновей: Фёдор, с 1619 года - Патриарх Филарет (1556–1633), Лев (ум.1595), Никифор (ум.1601), Михаил (ум. 1602), Александр (ум. 1602), Василий (ум. 1602).
Никита Романович после восшествия на престол Царя Фёдора I в марте 1584 года оказался на первых ролях в государстве. После его смерти дети его таковых позиций уже не имели, хотя и приходились двоюродными братьями Царю Фёдору Иоанновичу. В 90-х годах XVI столетия Романовы, особенно старший из Никитичей - Фёдор, занимали влиятельные позиции в среде боярства. Когда встал вопрос о новом Царе в 1598 году, то Романовы, по праву первородства, могли надеяться на своё воцарение, но этого не случилось; Царем был провозглашен Борис Годунов. Ходили слухи, что Борис Годунов якобы "дал клятву" Фёдору Никитичу, что будет держать его "главным советником в государственном управлении".
В официально-церковном жизнеописании Фёдора-Филарета, одобренном "Издательским советом Русской Православной Церкви", можно прочитать следующее: "Были у самого Фёдора Никитича планы на воцарение, неизвестно; в коломенском дворце, однако, был найден его портрет в царском одеянии с подписью "Царь Фёдор Никитич Романов"". Невольно возникает вопрос: а разве это не есть аргумент в пользу властолюбивых поползновений? Но на этот вопрос ответа нет. И далее, с какой-то меланхолической отрешенностью автор жизнеописания кадетско-либеральный профессор А. А. Кизеветтер (1866–1933) роняет: "Он подписался под избирательной грамотой Бориса "^^^.
Но ведь Фёдор Никитич не просто подписал какую-то ни к чему не обязывающую "бумагу"; он дал крестоцеловальную клятву перед Лицом Божиим Царю Борису Годунову, клятву. от которой его никто не освобождал. Для либерала А. А. Кизеветтера подобная "мелочь" не имела значения; классические русские либералы - все сплошь почти атеисты, материалисты и вероненавистники. Они вряд ли даже и понимают, что это такое - клятва на Кресте. Однако церковный Издательский совет мог бы внести необходимые смысловые коррективы, хотя бы в виде примечания. Но не внёс; наверное "либеральная точка зрения" их вполне удовлетворила...
Фёдор Никитич сам себя "освободил" от всех обязательств по отношению к Третьему Царю, став наряду с Шуйским, одним из трансляторов слухов о "злодее Борисе". Эта ненависть достигла непреодолимого рубежа после разгона клана Романовых Борисом Годуновым в 1601 году, о чём речь пойдет далее. Именно тогда царской волей боярин Фёдор Романов оказался на четыре года в ссылке в Антониевом Сийском монастыре^^^, где и принял постриг под именем Филарета, став позже здесь же, по решению Патриарха Иова и с согласия Царя Бориса, архимандритом. Монашеское пострижение должно было лишить Фёдора-Филарета всех видов на занятие престола Государства Российского.
Когда в 1604 году слухи о появлении на западных границах государства "чудом спасшегося Царевича Дмитрия " достигли далекого Антониева монастыря, то Фёдор-Филарет, до того пребывавший в слезах и печали, необычайно возрадовался и не стеснялся демонстрировать свои чувства перед братией. В Москву поступило донесение, что "Филарет живёт не по монастырскому чину, всегда смеется, неведомо чему, и говорит про мирское житьё, про птицы ловчие и про собаки, как он в мире жил". Озадаченная братия услышала из уст Филарета похвальбу, что они "увидят, каков он впредь будет "^^^ Филарет надеялся на Лжедмитрия как на избавителя от притеснений и гонений Годунова. И надежды его не обманули.
Как только Лжедмитрий обосновался в Москве, то сразу же призвал своего "сродника" Филарета, вызвал его в столицу, сделав Митрополитом Ростовским. В мае-июне 1606 года по заданию Шуйского Филарет ездил в Углич, где "открывал" мощи Царевича Дмитрия, а потом торжественно доставил их в Москву. Карьера Филарета в эпоху Лжедмитриады на том не завершилась. Предав своего родственника Царя Василия Шуйского, Филарет переметнулся на сторону нового самозванца Лжедмитрия II, обосновавшегося в селе Тушине, проклятого памятью народной "Тушинского вора".
Этот самозванец провозгласил в 1609 году Филарета - "своего родственника" - "Патриархом всея Руси". Филарет стал играть по всем правилам новой, преступной "антрепризы"; рассылал "патриаршие грамоты", призывая признать "Тушинского вора" подлинным Царевичем Дмитрием. Вполне понятно, что в политическом событийном контексте Царь Борис Годунов непременно выставлялся "погубителем", "злоумышлителем", "сосудом дьявольским", "русским иудой".
В данном пункте интересы Лжедмитриев, Василия Шуйского, Нагих и Фёдора-Филарета полностью совпадали. Разница была лишь в том, то Шуйский стремился убедить всех в гибели Царевича Дмитрия, а все прочие, что он чудом, Божиим помышлением спасся "от руки дьявольской ". Вопиющей странностью являлось то, что Филарет только недавно открывал "нетленные мощи" Царевича Дмитрия, торжественно сопровождая их из Углича в Москву, а теперь ссылался на чудо "спасения ". Но в сумятице и неразберихе Смуты некогда и некому было приводить аргументы и заниматься изобличениями. Все жили интересами и потребностями текущего времени, страстями "настоящего часа".
Не имея возможности даже кратко перечислять события Смуты, уместно только заметить, то Митрополит Ростовский Филарет оказался в польском плену в 1611 году, где и пребывал до 1619 года. В его отсутствие сын Михаил в 1613 году на Земском соборе был провозглашён Царём, которому "вся Земля Русская" присягнула на верность. Филарета рядом не было, и, надо думать, именно поэтому в очень важном документе той поры - Утверждённой грамоте об избрании на Московское государство Михаила Фёдоровича Романова, составленной в мае 1613 года и подписанной всеми церковными иерархами и прочими "большими людьми ", - нет тех интерпретаций предыдущих событий, которые возникнут позже, после возвращения Филарета в Москву.
Грамота начинается с утверждения, что верховная власть установлена на Руси Божиим Промыслом, и далее перечисляются все "славные" имена "скифетродержателей Российского царствия", начиная с князя Рюрика. В документе нет ни малейших выпадов против Бориса Годунова. Он там преподносится как законный Самодержец, всея Руси. Ничего ни о каких "злодеяниях" в Грамоте не говорится, иначе вряд ли там нашлись столь благоприятные слова для "Царя-злодея", каковым его представлял Митрополит, а затем Патриарх Филарет. В Грамоте же утверждалось совершенно иное:
"Великий государь Царь и Великий князь Борис Фёдорович, всея Руси самодержец, по благословению сестры своей Великой государыни и Царицы и Великой княгини Александры Федоровны (имеется в виду церковное имя сестры Бориса Годунова - Ирины. - А.Б.) всея Руси и по умолению первопрестольнейшего святейшего Иова Патриарха Московского и всея Руси, и митрополитов, и архиепископов, и епископов, и всего Освященного собора, бояр, и дворян, и всего христолюбивого воинства, и гостей, и торговых людей, и всех православных хрестьян всего великого Российского государства, венчался на великие государства на Владимирское, и Астраханское и Сибирское. И на все великие и преславные государства всего великого Российского царствия, от руки первопрестольнейшего великого святейшего кира^^^ Иова Патриарха Московского и всея Руси, царским венцом и диадемою, по древнему обычаю; и правяще скифетр великого Российского царствия семь лет во всём благочестиво и бодроопасно (мужественно) "^^^.
Документ определенно устанавливает "благочестие" Царя Бориса "во всём". Правда, это относится к семи годам его правления, но он однозначно провозглашается Царём законным, а таковым по определению не мог стать клятвопреступник и детоубийца.
Подобная трактовка вряд ли устроила бы Филарета, который в тот момент находился в польском заключении и в редактировании Грамоты принять участия никак не мог. Он вернулся в Москву в 1619 году и почти сразу же был возведён в сан Патриарха, став фактически соправителем государства, которого сын Царь Михаил Фёдорович слушался во всём беспрекословно.
Умному и деятельному Филарету нужна была угодная Романовым, но в первую очередь ему самому история, нужен был такой взгляд на ход событий, где бы не было места личным отступлениям и клятвопреступлениям. И такая история появилась, где во всех бедах Руси периода Смутного времени вина возлагалась на разных лиц, но в первую очередь - на Бориса Годунова. Такова господствующая концепция исторического событийного свода под названием "Новый летописец"; полное название - "Книга называемая Новый летописец".
Он был создан около 1630 года и давал широкую панораму русской жизни: с последнего периода царствования Иоанна Грозного до 1630 года, то есть за полвека. Благодаря "Летописцу" появилась строгая "официальная история", утверждавшая "единственно правильный взгляд" на ход дел в государстве и дававшая непререкаемые оценки и им, и всем деятелям. В историографии прочно утвердился тезис, что "Новый летописец" создавался при непосредственном участии Патриарха Филарета, что его создание им же и инициировалось^^^.
В период Смуты на Руси наблюдалась своего рода "свобода слова"; апологеты различных групп, задействованные в политических пертурбациях, издавали "слова" и "грамоты", где поносили противников, разоблачали их. Причём сегодня утверждали одно, завтра совершенно другое, а послезавтра, как ни в чём не бывало начинали отставать то, что совсем недавно поносили. "Новый летописец" всей этой разноголосице должен был положить конец. Поэтому данный свод производили в большом количестве, чтобы он стал доступным, образно говоря, "всей читающей Руси". Точное количество распространённых "копий" или "списков" неизвестно, но можно смело предположить, что оно было немалым: до наших дней дошло более ста списков.
Документ заслуживает особого внимания, потому что пересказ событий "Нового летописца " принял на веру Н. М. КарамЗИН и почти все последующие историки из числа обличителей Годунова. У Карамзина, например, пересказ Угличской истории построен на почти дословном воспроизведении текста "Нового летописца ", к которому Николай Михайлович только присовокупил личные эмоциональные пассажи...