Дело в юбке
Клавдия Пугачева вспоминала: "В пьесе Штейна "Закон чести" нам с Раневской неожиданно пришлось играть одну роль - Нины Ивановны, жены профессора. Первоначально на эту роль была назначена Фаина. Ее первый выход сразу же пленял публику. Она выходила, садилась за пианино, брала один аккорд и под звучание этого аккорда поворачивала лицо в зал. У нее было такое выражение лица с закатанными кверху глазами, что публика начинала смеяться и аплодировать. Она брала второй аккорд и с бесконечно усталым выражением опять поворачивалась к залу. Смех нарастал. Дальше играть было уже легко, так как зрители были в ее власти. Играла она эту роль прелестно, как все, что она делала на сцене. Она вообще была актрисой вне амплуа, она могла играть все.
И вдруг Раневская заболевает, и на эту роль Охлопков назначает меня. Я отказывалась, как могла. Но тогда спектакли не отменяли, требовали срочных вводов. Охлопков настоял на своем, дал мне слово, что не будет вмешиваться и что в этой роли я могу придумать, что хочу. И еще добавил: "Ты профессорша? Профессорша. Вот себя и играй".
Что мне было делать? Я мучительно искала характер и внешний облик моей героини. После находок Фаины особенно важен был первый выход. В ту пору были модны узкие юбки, и я сшила себе узкую юбку - просто трубочку. Когда я вышла на сцену и сделала несколько шажков, публика разразилась смехом и зааплодировала. Как я играла в тот день, не знаю. Знаю, что Охлопков был в зале и распорядился, чтобы впредь мы играли в очередь с Фаиной.
Поздно вечером мне позвонила Фаина:
- Чертовка, что ты там придумала, что на твой выход тебе устроили овацию?
- Успокойся, - говорю, - аплодировали не мне, а моей юбке. Ты лучше подумай, каково мне было появиться перед публикой, которая пришла на тебя, тебя любит и тебя ждала.
- Не морочь мне голову. Что за юбка такая?
Я рассказала. Пауза.
- А можно, я тоже себе сделаю такую?
- Пожалуйста.
На следующем спектакле я пошла смотреть Фаину в новой юбке. Когда она вышла, меня объял великий страх, что она упадет. Ходить в ней она не могла. Она еле-еле дошла до пианино и рухнула на стул. Во втором акте она эту юбку сняла.
Вообще-то, соревноваться с Раневской по части пародий, в том числе пародий на наряды и на моды, было невозможно. Она вдруг приходит в немыслимой шляпе и затевает такую игру: "Хочешь, я пройду в этой шляпе так, что никто ее не заметит?" И действительно, она преображалась, шляпа становилась совершенно органичной, все смотрели на Фаину, никто не замечал шляпу. Или наоборот: "Хочешь, я пройду этими туфлями так, что все их заметят?" Обыкновенные туфли. Идет. Все начинают спрашивать: "Фаина Георгиевна, где вы достали такие туфли?"
Реабилитация яиц
Борис Львович в своей книге "Актерская курилка" рассказал такую байку о Раневской.
Во время войны не хватало многих продуктов, в том числе и куриных яиц. Для приготовления яичницы и омлетов использовали яичный порошок, который поставляли в Россию американцы по ленд-лизу. Народ к этому продукту относился настороженно, поэтому в прессе постоянно печатались статьи о том, что порошок очень полезен, а вот натуральные яйца, наоборот же, очень вредны.
Война закончилась, появились продукты, и куриные яйца стали встречаться на прилавках все чаще. В один прекрасный день несколько газет поместили статьи, утверждающие, что натуральные яйца очень полезны и питательны. Говорят, в тот вечер Раневская позвонила знакомым и сообщала:
- Поздравляю, миленькие мои! Наконец-то яйца реабилитированы!
Немузыкальная фамилия
Советского композитора Вано Ильича Мурадели по праву назвали гимнопевцем компартии. Перечень его произведений впечатляет: симфония памяти Сергея Кирова, поэма-кантата "Вождю", "Кантата о Сталине", Торжественная увертюра к 50-летию В. М. Молотова, "Песня-здравица" в честь И. В. Сталина, песня "Нас воля Сталина вела", песня "Москва-Пекин", которой он оперативно откликнулся на сближение СССР и маоистского Китая…
Раневская не признавала таких дутых авторитетов. Однажды и обласканный партией Мурадели попался на ее острый язычок.
- А ведь вы, Вано, никакой вовсе и не композитор! - поддела она его.
- Это почему же я не композитор? - с кавказской горячностью вскричал Мурадели.
- Да потому, что у вас фамилия такая. Вместо "ми" у вас "му", вместо "ре" - "ра", вместо "до" - "де", вместо "ля" - "ли". Вы же, Вано, в ноты не попадаете! - разложила композитора "по полочкам" Раневская.
* * *
А вот одному начинающему композитору, решившемуся сочинить колыбельную, Раневская язвительно заметила:
- Уважаемый, даже колыбельную нужно писать так, чтобы люди не засыпали от скуки…
Не наша идея
Однажды судьба столкнула Фаину Георгиевну с самим Лазарем Кагановичем, всесильным советским "серым кардиналом", без совета с которым даже Сталин не принимал ни одного серьезного решения и не делал никаких смелых шагов. Лазарь Моисеевич ведал всеми кадровыми вопросами компартии, был инициатором создания культа личности "отца народов" и главным организатором репрессий 1930-х годов. Одним словом, именно он породил то чудовище, масштабы преступлений которого до сих пор ужасают весь мир…
- Прогуливаюсь как-то по аллее в правительственном санатории в Сочи, - вспоминала Раневская. - Мне навстречу идет Каганович, узнал меня и с ходу начал разговор:
- Как вы там поживаете в театре? Над чем работаете?
- Ставим спектакль "Белые ночи" по Достоевскому.
Тогда он с экзальтацией воскликнул:
- А идея там какая, какая идея?
- Идея в том, что человек не должен убивать человека, - спокойно ответила Раневская.
И тут стремительно последовала категоричная оценка "серого кардинала" партии, с отрепетированным руководящим жестом рукой:
- Это не наша идея. Не наша.
И Каганович быстро удалился.
Опасный номер
На гастролях в Ленинграде в 1950 году Фаину Георгиевну разместили в роскошном номере в гостинице "Европейская" с видом на Русский музей, сквер и площадь Искусств. Раневской здесь все очень нравилось, она с удовольствием принимала в своих апартаментах ленинградских друзей и как обычно травила им антисоветские анекдоты, ругала власть и тупых чинуш. Через неделю к ней зашел администратор и предложил переехать в такой же номер на другой этаж.
- Это почему вдруг? - возмутилась Фаина Георгиевна. - Номеров много, а Раневская у вас одна.
- Да, да, - пролепетал администратор, - но мы очень вас просим переехать, уверяем, в новом номере вам будет гораздо удобнее.
- Мне и здесь хорошо, - уперлась Фаина Георгиевна.
Тогда наутро к ней лично явился директор "Европейской", по ее словам, "маленький, кривой неариец" - с просьбой переехать в другой номер. "Он не выговаривал ни одной буквы, а я сразу начала заикаться, - рассказывала потом Раневская. - Вообразите наш диалог. Бегая глазами, он сообщил мне, что ждет вскоре какого-то иерарха, а мой номер единственный с прослушивающей техникой".
После этого Фаина Георгиевна моментально переехала в предложенный ей номер этажом выше. Но на новом месте в оставшиеся ночи она так и не смогла уснуть, поскольку с ужасом вспоминала, что наговорила в опасном номере с "жучком", и гадала, что с ней теперь будет…
За кремлевскими зубцами
Однажды в Кремле устроили прием и пригласили на него самых заслуженных и известных людей страны. По высочайшему решению попала на эту светскую вечеринку и Фаина Георгиевна Раневская. Предполагалось, что великая актриса будет веселить гостей, но ей самой это было совсем не по духу. Весь вечер Раневская молчала, грустно потупив голову. Кремлевские вельможи были разочарованы. Один высокопоставленный партийный работник даже сделал выговор великой старухе:
- Мне кажется, товарищ Раневская, что даже самому большому в мире глупцу не удалось бы вас рассмешить.
- А вы попробуйте, - простодушно предложила Фаина Георгиевна.
- Товарищ Раневская, ох, и трудно сейчас жить честным людям! - на том же приеме пожаловался Фаине Георгиевне один видный партиец.
- Ну, а вам-то что? - язвительно заметила актриса.
Смельчак
В начале 1960-х годов вместе с Раневской в Театре им. Пушкина служил молодой Высоцкий. Но на сцене они не пересекались: Фаина Георгиевна была уже "народной", а Владимир Семенович играл в массовке. Так, в спектакле про колхозную жизнь "Свиные хвостики" он изображал пятидесятилетнего председателя колхоза, хотя самому актеру в ту пору было 22. Конечно, таких ролей для него было мало, и это приводило к депрессии, неверию в свои силы… И тогда Высоцкий срывался и не приходил в театр неделями, а на сцене иногда бывал нетрезв. Режиссер Борис Равенских за это несколько раз грозился выгнать актера из театра, строчил ему выговоры… От увольнения Высоцкого спасало только заступничество Фаины Георгиевны - она, едва ли не единственная в те времена, верила в него, считая очень талантливым человеком.
Как рассказывала актриса Алла Демидова, познакомились Раневская и Высоцкий случайно.
Фаина Георгиевна как-то стояла в вестибюле Театра им. Пушкина перед доской приказов и читала о бесконечных выговорах одному и тому же актеру за разные провинности.
- Бог мой, кто же это такой смельчак?! - громко на весь холл восторженно воскликнула она.
- Это я, - скромно ответил худенький юноша, который случайно оказался рядом. Это был Владимир Высоцкий.
Осторожно, г…!
Раневская каялась, что иногда, малодушно уступая просьбам кинорежиссеров, играла в фильмах, от которых, по ее словам, ей "хотелось блевать". Зато потом ругала себя долго и беспощадно. Фаина Георгиевна говорила, что советский кинематограф стал "братской могилой ее ролей".
Актер и режиссер Борис Львович вспоминал: "Моя тетка, жившая в Риге, часто бывала в Москве и в доме подруги встречалась с Раневской. Тетку по совпадению тоже звали Фаиной, и Раневскую это радовало. "Мы с вами две Фаньки, - говорила она, - очень редкое имя!" Однажды она вдруг позвонила тетке в Ригу, чего до той поры никогда не делала. "Фанечка, - прогудела она в трубку своим неповторимым басом, - вы уже посмотрели фильм "Осторожно, бабушка!" со мной в главной роли?"
Тетка ужасно разволновалась:
- Нет, Фаина Георгиевна, к сожалению, еще не видела, но завтра же пойду посмотрю, наверное, у нас уже где-нибудь идет?
- Ага, ага, наверное, идет, - сказала Раневская, - так я чего звоню-то? Не ходите ни в коем случае: фильм редкое говно!"
Даная с папироской
Одной из ярчайших театральных работ Раневской была роль Бабушки в спектакле Театра им. Пушкина "Деревья умирают стоя". Артист Витольд Успенский, игравший на сцене ее внука, рассказал Борису Львовичу, как Фаина Георгиевна однажды нахулиганила. На гастролях собрались как-то молодые актеры выпить-закусить. Бегут гурьбой по гостиничной лестнице вниз, в ресторан, а навстречу тяжело поднимается Раневская. "Ах, молодые люди, - завздыхала она, - вы бежите гулять-веселиться, а я, старая старуха, буду лежать в номере одна, в тоске и грусти…" "Фаина Георгиевна, - загалдели молодые наперебой, - идемте с нами в ресторан, для нас это такая честь - посидеть с вами!.." "Нет, дорогие мои, - вздыхала та, - я старая старуха, я уж буду в номере лежать… Разве что чашечку кофе мне принесите!" "Вот вы, дружок, - обратилась она к артисту Шевцову, - не откажите в любезности…" "Момент! - крикнул Шевцов, - для вас - все!" Вот он держит чашечку кофе, стучит в дверь Раневской, слышит ее бас: "Войдите!"… Входит - и от неожиданности роняет чашку. Положив на пол матрас, открыв настежь окна, лежит совершенно голая, как Даная, великая артистка и курит. Шевцов уронил чашку. Невозмутимо посмотрев на остолбеневшего Шевцова, Раневская пророкотала: "Голубчик, вас шокировало, что я курю "Беломор"?"
Вышла из положения
Фаина Георгиевна умела шутить с простодушным веселым озорством, обходясь и без всяких "непечатных" словечек. Анна Андреевна Ахматова часто рассказывала о Фаине Георгиевне разные смешные истории. Вот одна из них. Однажды Раневская пришла домой после спектакля уставшая, промокшая до костей. Только переступила порог - тут же зазвонил телефон. Это был один из почитателей, принявшийся осыпать актрису комплиментами. А она стояла в мокрых ботинках и пальто, устало кивая: "Да, да, да". И так почти целый час. В конце концов, Раневская не выдержала и сказала: "Извините, не могу больше говорить, ведь я говорю с вами из телефона-автомата, здесь уже толпа ждет, в дверь будки колотят".
О Фаине Георгиевне ходила еще такая байка.
Будто бы кто-то часа в два ночи позвонил ей. Она сняла трубку. И своим чудным басистым голосом нараспев произнесла: "Алло-о-о…"
- Это номер: 265–07–89? - уточнил кто-то на том конце провода.
- Вы с ума сошли, - отвечала Фаина Георгиевна, - у меня вообще нет телефона.
* * *
В другой раз назойливая поклонница стала выпрашивать у Фаины Георгиевны номер ее телефона. На что та ответила с искренним изумлением в глазах:
- Милая, вы что, с ума сошли? Ну откуда я знаю свой телефон? Я же сама себе никогда не звоню.
Крайняя мера
Когда Фаина Георгиевна жила еще в одной квартире с Вульфами, она принимала посильное участие в воспитании маленького Алеши Щеглова, своего "эрзац-внука".
Как-то раз мальчик ночью стал капризничать и не засыпал. Павла Леонтьевна Вульф смело предложила:
- Может, я спою ему колыбельную?
- Ну, зачем же сразу так сурово, - возразила Раневская. - Давай еще попробуем по-хорошему.
Красная Шапочка и математика
Однажды после вечернего чтения маленький Алеша Щеглов спросил свою "эрзац-бабушку":
- А как Красная Шапочка узнала, что на кровати лежит не бабушка, а серый волк?
- Да очень просто: внучка просто посчитала ноги - волк имеет аж четыре ноги, а бабушка только две. Я же тебе говорила: "Арифметика - великая вещь. И ее надо знать назубок".
Черным по белому
Как-то маленький Алеша спросил у Фуфы: - Что это ты все время пьешь что-то из бутылочки, а потом пищишь "пи-пи-пи"?
- Это новое лекарство, - отвечает Раневская. - Читать умеешь? Вот читай: на бутылочке черным по белому написано: "Принимай после пищи".
* * *
- Фуфа! - будит Раневскую "эрзац-внук". - Мне кажется, где-то пищит мышь…
- Ну и что ты хочешь от меня? Чтобы я пошла ее смазать?
Днем с огнем
Фаина Раневская долго прожила в доме номер 7 по Старопименовскому переулку в самом центре Москвы. В комнате актрисы в огромной коммунальной квартире было всегда темно, поскольку та почти упиралась своим остекленным эркером в стену соседнего здания. И днем и ночью Раневской приходилось включать электричество. Словом, эту комнату Фаине Георгиевне так и хотелось уподобить гробу. Гостям, приходящим к ней домой впервые, хозяйка жаловалась:
- Эх, живу, как Диоген. Посмотрите, днем с огнем!
* * *
Актрисе Марии Владимировне Мироновой Раневская заявила:
- Моя комната не предназначена для людей. Это сущий колодец. Я чувствую себя ведром, которое туда опустили.
- Но ведь так нельзя жить, дорогая Фаина Георгиевна! - в сердцах воскликнула Мария Владимировна.
- А к-хто вам сказал, что это жизнь? - последовал резонный ответ.
Миронова решительно подошла к окну эркера. Подергала за ручку, чтобы открыть, но безрезультатно. Окно комнатки великой актрисы почти упиралось в глухую стену.
- Бог мой! У вас даже окно не открывается… - возмутилась Марина Владимировна.
- По барышне говядина, по дерьму черепок, - последовал ответ.
Приспичило
В начале 1950-х годов Фаине Георгиевне наконец-то дали отдельную квартиру. Причем сразу просторную двушку в элитной сталинской высотке на Котельнической набережной. В этом доме жили сплошь знаменитости: актрисы Клара Лучко, Лидия Смирнова, Нонна Мордюкова, Марина Ладынина с мужем кинорежиссером Иваном Пырьевым, поэт Александр Твардовский, балерина Галина Уланова, дрессировщица Ирина Бугримова, композитор Никита Богословский. Последний, известный шутник, придумал такую фривольную загадку: "В нашем доме в одной квартире девять лауреатов спят в одной постели. Кто это?" Гости терялись в догадках и строили недвусмысленные предположения о звездной "групповухе". "Пырьев с Ладыниной!" - довольно потирал руки композитор, выслушав все пикантные версии. На двоих у актрисы и режиссера действительно было 9 государственных премий.
Отношения Фаины Георгиевны со звездными соседями складывались по-разному. Больше всего она сдружилась с автором "Василия Теркина". Александр Твардовский часто заходил к актрисе просто так, по-свойски. А начались их соседские посиделки с небольшого конфуза: как-то поэт забыл ключи, а его домочадцы все, как назло, были на даче. И тут Твардовскому нестерпимо захотелось в туалет. Не справлять же великому поэту нужду на лестничной площадке?! Пришлось позвонить в квартиру этажом ниже, к Раневской. "Понимаете, дорогая знаменитая соседка, я мог обратиться только к вам. Звоню домой - никто не отвечает. Понял - все на даче. Думаю, как мне быть? Вспомнил, этажом ниже - вы. Пойду к ней, она интеллигентная. Только к ней одной в этом доме, - высокопарно начал поэт и тут его голос дрогнул. - Ой, извините, понимаете, жутко приспичило… Мне нужно в туалет…" Глаза у поэта были виноватые, как у нашкодившего ребенка.
Потом она кормила его завтраком… Знакомство, начавшееся столь оригинально, понравилось обоим, поэт проговорил с актрисой несколько часов кряду. Провожая незваного гостя, Раневская пригласила его почаще заходить к ней: "Приходите еще, - говорила актриса, - двери моего клозета всегда открыты для вас!"
Твардовский был не дурак выпить. В своем дневнике Фаина Георгиевна записала: "Иногда просил водку. Спрашивал, нет ли у меня водки. Я ему не давала ее…
…Мы часто встречались у лифта. Александр Трифонович (нетрезвый) пытался открыть лифт, вертя ручку в обратную сторону. Подхожу и вдруг слышу на мое предложение помочь:
- Может быть, вы приняли меня за Долматовского? Так я не Долматовский.
Я рассмеялась.
Твардовский гневно:
- Я не вижу ничего смешного".
Фаина Георгиевна любила Твардовского, как она говорила, "за аристократизм". Очень скорбела о безвременном уходе Александра Трифоновича еще совсем не старым, шестидесятилетним. "Какая мука, какая тоска смертная, когда уходят такие, как Твардовский", - сокрушалась она.