Выкрутилась
Актриса, кстати, получила квартиру в знаменитом доме на Котельнической набережной благодаря случайному вмешательству самого грозного КГБ. Будучи уже "заслуженной" и "народной", Фаина Георгиевна не по статусу долго делила с соседями коммуналку в Старопименовском переулке - отдельную квартиру власти обещали выделить лишь со временем. Но неожиданно персоной Раневской заинтересовался всесильный Комитет государственной безопасности. На встречу с Раневской для моментальной "вербовки в лоб", по терминологии чекистов, послали молодого капитана по фамилии Коршунов. Он начал издалека, рассказав актрисе о сложной политической ситуации в мире, о подрывной деятельности секретных служб и Госдепа США, стремящихся к развалу великого братского СССР. Невзначай Коршунов напомнил актрисе также и о долге каждого советского гражданина оказывать посильную помощь КГБ в его благородной миссии по охране великих завоеваний социализма.
Фаина Георгиевна быстро поняла, к чему клонит капитан, и ловко выкрутилась из щекотливой ситуации. С пафосом в голосе актриса заявила, что предложение сотрудничать со славными органами для нее, несомненно, высочайшая честь, и она давно ждала этого момента, но… Есть одно маленькое "но"! Во-первых, она живет в коммунальной квартире, а во-вторых, громко разговаривает во сне. А вдруг ночью, во сне, она непроизвольно начнет сама с собой обсуждать способы выполнения секретного задания? Назовет фамилии, имена и клички агентов, явки, пароли, время встреч и прочее… А у стен тоже есть уши… Да и ее соседи-болтуны по коммуналке - настоящая находка для шпионов!
После этой истории Фаина Георгиевна и получила отдельную квартиру в престижном доме на Котельнической набережной. Правда, всемогущий Комитет остался в накладе: "стучать" на своих новых соседей Раневская под разными хитроумными предлогами наотрез отказывалась. В конце концов, пришлось людям из органов оставить актрису в покое.
Над хлебом и зрелищем
Но с жильем актрисе, можно сказать, опять не повезло. Раневская жаловалась подруге по телефону: "Получила новую квартиру (в высотке на Котельнической набережной. - Ред.). Отопление не работает. В туалете холод. Сижу на унитазе, как орел во льдах". Но это была вполне решаемая сантехническая проблема. Беда была в том, что окна расположенной на втором этаже квартиры Фаины Георгиевны выходили в каменный внутренний двор. А там располагался выход из популярного кинотеатра "Иллюзион" и место, где разгружали хлебные фургоны для здешней булочной-кондитерской. Ранним утром грузчики жутко матерились и шумели, не давая спать. Поздним вечером громко топала и хохотала публика, расходясь после последнего сеанса из "Иллюзиона". Но мало того - дни напролет с детской площадки под ее окнами доносился гомон и смех играющей и веселящейся ребятни.
- Я живу над хлебом и зрелищем, - жаловалась Раневская.
Глеб Скороходов рассказывал, что как-то актрисе позвонила Ксения Маринина, режиссер телепередачи "Кинопанорама", захотела заехать.
- Кх-Ксаночка, милая, не могли бы вы зайти и взять хлеба в нашей булочной? - попросила Фаина Георгиевна.
Ксения Борисовна, конечно, накупила целую авоську.
- Кх-Ксаночка, хлеб хороший, но надо обжечь его на огне, а то грузчики на него ссали, - неожиданно попросила Маринину Фаина Георгиевна, встретив ее у двери.
- Все готово - обожгла хлеб, - вскоре сообщила Маринина.
- Вы д-долго его обжигали, Кх-саночка? Ведь они д-долго на него ссали! - удрученно говорила Раневская.
Скромный гений
Еще на съемках фильма "Весна", которые проходили в Праге, Фаина Георгиевна встретилась со своей семьей, переехавшей туда после эмиграции. Они начали общаться. Через несколько лет сестра Раневской, красавица Изабелла (Белла), теперь носившая фамилию Ален, овдовев, решила переехать в Советский Союз. Казалось бы, неустранимые бюрократические формальности помогла уладить министр культуры Е. А. Фурцева, покровительствовавшая Фаине Георгиевне. Всесильная "Екатерина Великая", как ее по праву называли, ходатайствовала, чтобы возвращенку прописали в квартиру сестры на Котельнической набережной. Все вроде бы складывалось хорошо. Однако Белла, долгие годы прожившая в славном городе Париже, была до крайности подавлена убогостью советского быта. Зная о всенародной известности Фаины, она ожидала увидеть у нее роскошную машину, загородную виллу, а попала в типовую квартиру, в которую постоянно доносился шум со двора. Белла никак не ожидала, что прославленная актриса, по западным меркам - настоящая "звезда", живет столь скромно, если не сказать, бедно. Да и полупустые полки московских магазинов после парижского изобилия не могли не шокировать избалованную иностранку. Изабелла так и не смогла привыкнуть к новой реальности. Через несколько лет после переезда врачи обнаружили у нее рак. Раневская возила сестру к самым авторитетным медицинским светилам, устраивала в элитные больницы, как могла выхаживала, но не спасла. Белла умерла в 1964 году.
* * *
Протоиерей Михаил Ардов, в молодости часто бывавший в квартире великой актрисы, рассказал такой случай. Однажды он увидел на столе Раневской фотографию, на которой были запечатлены две фигуры: сама Фаина Георгиевна и Екатерина Алексеевна Фурцева, которая смотрела на актрису снизу вверх и очень преданно. На оборотной стороне снимка рукою Раневской было написано буквально следующее:
"Е. А. Фурцева: Как поживает ваша сестра?
Я: Она умерла…"
Повертевши фотографию в руке, Ардов заметил иронически:
- Фаина Георгиевна, а Фурцева на этом снимке играет лучше, чем вы…
Но его выпад Раневская игнорировала и произнесла:
- Я очень, очень ей благодарна… Она так мне помогла. Когда приехала моя сестра из Парижа, Фурцева устроила ей прописку в моей квартире… Но она крайне невежественный человек… Я позвонила ей по телефону и говорю: "Екатерина Алексеевна, я не знаю, как вас благодарить… Вы - мой добрый гений…" А она мне отвечает: "Ну что вы! Какой же я - гений?.. Я скромный советский работник…"
Чистая лирика
На день рождения известной балерины Татьяны Вечесловой в ее доме собралось сорок - пятьдесят человек гостей. Пришли поздравить именинницу Анна Андреевна Ахматова вместе с Фаиной Георгиевной Раневской, оказавшейся в ту пору в Ленинграде.
- Смотрите, что Вам Аннушка принесла, - подтолкнула почему-то смущающуюся Ахматову Раневская.
- Поздравляю вас! Вот… - Анна Андреевна достала из сумки сверток. Там оказалась замечательная статуэтка Ахматовой работы Елены Данько. Необыкновенно изысканная фигурка сантиметров двадцати стояла на круглом белом постаменте в длинной дымчатой тунике. На подчеркнуто прямые плечи была наброшена шаль цвета терракоты. Голова - чуть опущенная и повернутая в три четверти - моментально узнавалась по знаменитому профилю с горбинкой и челке.
- Только голова у нее отбита, - сказала очень серьезно Анна Андреевна, и стало понятно ее смущение. - Но я сама приклеила, пока держится…
В тот вечер за столом Раневская сказала собравшимся гостям: "Знаете, я вчера перечитывала Пьера Ронсара, это восхитительно…" И стала читать стихотворения великого поэта по-французски, а потом и в русском переводе, опустив веки, чуть раскачиваясь под строфу:
В твоих объятьях даже смерть желанна!
Что честь и слава, что мне целый свет,
Когда моим томлениям в ответ
Твоя душа заговорит нежданно…
Но вдруг, неожиданно прервавшись и широко раскрыв глаза, спросила: "Ну как? Обосраться можно, верно?!"
Логово, или Иллюзия императорской жизни
Летом 1964 года Фаина Раневская жила в Комарове в Доме Театрального общества. Анатолий Найман вспоминал: "В то лето Раневская принесла Ахматовой книгу Качалова-химика о стекле. "Фаина всегда читает не то, что все остальное человечество, - сказала А. А. - Я у нее попросила". Возможно, у обеих был специальный интерес к автору, мужу известной с 10-х годов актрисы Тиме. Через несколько дней мы вышли на прогулку, вернулись, в двери торчала записка от Раневской: "Madame Рабби! Очень досадно - не застала! Очень вас прошу, - пожалуйста, передайте Толе мою просьбу - прицепить к велосипеду книгу "Стекло", и если меня не застанет, пусть бросит в мое логово".
"Логово" был номер на первом этаже Дома Театрального общества, где жила актриса. В другой раз он мог быть назван "иллюзией императорской жизни" - словцо Раневской из тех, которыми Ахматова широко пользовалась".
Париж - это провинция
"Шведы требуют для меня Нобелевку, - как-то сказала Ахматова Раневской и достала из сумочки газетную вырезку. - Вот, в Стокгольме напечатали". - "Стокгольм, - произнесла Раневская. - Как провинциально!" Ахматова засмеялась: "Могу показать то же самое из Парижа, если вам больше нравится". - "Париж, Нью-Йорк, - продолжала та печально. - Все, все провинция". - "Что же не провинция, Фаина?" - тон вопроса был насмешливый: Ахматова насмехалась и над Парижем, и над серьезностью собеседницы. "Провинциально все, - отозвалась Раневская, не поддаваясь приглашению пошутить. - Все провинциально, кроме Библии". (Анатолий Найман).
Друга любить - себя не щадить
- Не знаю большего величия, чем доброта, - говорила Фаина Георгиевна. "Друга любить - себя не щадить. Я была такой", - записала она в своем дневнике.
Многие современники Фаины Георгиевны знали ее как вспыльчивого, порой капризного, часто язвительного человека. Но никто и никогда не знал ее скупердяйкой и жадиной.
Однажды, когда Фаине было пятнадцать, она увидела, что по улице идет ее сверстница. Была осень, холодина стояла страшная, а девочка почему-то была босиком. Фаина отдала ей свои модные туфли какой-то очень известной в те времена фирмы - с тупыми вывороченными носками. А когда благодетельница вернулась домой, разразился страшный скандал. Отец Гирши Хаймович набросился на Фаину, возмущенно потрясая кулаками: "В этом доме нет ничего, что ты заработала! Как ты могла отдать не принадлежащую тебе вещь! Изволь вести себя так, как подобает девушке из приличной семьи". Фаине тогда впервые захотелось убежать из дома…
О доброте и щедрости Раневской до сих пор вспоминают со слезами на глазах. Говорили, что любой бедный человек мог подсесть к ней в трамвае и, попросив денег, тут же их получить. Она большую часть своей зарплаты раздавала своим друзьям, считая, что они нуждаются в средствах больше, чем она. Раневская часто заходила в закулисный буфет и покупала конфеты или пирожные, или еще что-нибудь. Не для себя - с ее страшным диабетом ей нельзя было употреблять ничего сладкого, - а для того, чтобы угостить кого-нибудь из коллег-актеров.
Известен такой случай. В конце 1930-х Раневская, получив в театре зарплату, отправилась к своей доброй знакомой Марине Цветаевой, которая остро нуждалась в деньгах. Вытащив пачку купюр, Фаина Георгиевна хотела было разделить ее поровну, однако рассеянная поэтесса не углядела ее намерения и взяла всю пачку: "Фаина, спасибо, я знала, что вы сама доброта!" Но дома Раневскую как всегда ждала куча нахлебников, поэтому, чтобы как-то выкрутиться, ей пришлось продать свое золотое колечко. Но она никогда ни о чем не жалела.
"Какое счастье, что я не успела поделиться пополам, что отдала все! После ее смерти на душе осталось чувство страшной вины за то, что случилось в Елабуге", - в старости писала Раневская, вспоминая тот случай с Цветаевой.
Финансовое кредо Раневской выражалось в одной фразе: "Деньги мешают, и когда их нет, и когда они есть". По советским меркам она получала приличную зарплату - 350 рэ, но деньги эти оседали в карманах домработниц, таксистов (Раневская панически боялась толпы, и из-за этого не ездила на метро), вручались врачам, друзьям и просто хорошим, а иногда и не очень хорошим людям. Также быстро раздаривались дорогие вещи, заводившиеся у Раневской (подарки поклонников и знакомых). Думать о других людях, делать им добро - в этом заключалась суть ее характера. Бескорыстие актрисы вошло в легенды. Богемная Москва смаковала историю про то, как однажды Фуфа испугалась врученной ей толстой пачки купюр - гонорара за съемки в очередном фильме. Ринулась в театр, где стала расспрашивать первых же встречных, не нужно ли им денег на покупку чего-нибудь… Один взял на брюки, другой - на обувь, а третья - на материю для юбки.
Раневская раздала все, и лишь потом спохватилась, что себе ни копейки не оставила. "Поздно я вспомнила, что мне тоже, пожалуй, не мешает что-нибудь прикупить. И ведь раздала совсем не тем, кому хотела", - корила она себя потом.
Ей должны были почти все коллеги, и о долгах этих она никогда не вспоминала. При этом Фаина Георгиевна жила очень скромно. Единственная роскошь, которую она себе позволяла, - это, нежась в ванне, пить чай из самовара. Часто раздав все в долг, она сама еле сводила концы с концами. В 1948 году в своей записной книжке Раневская сделала такую запись: "Перерыла все бумаги, обшарила все карманы и не нашла ничего похожего на денежные знаки…"
Ее добрая знакомая певица и актриса Елена Камбурова вспоминала: "Она дарила все - книги, пластинки, вещи. Однажды подарила мне платье, которое было сшито в Париже - безумной красоты, я на него смотрю и до сих пор не решаюсь надеть… Любила угощать. Встречая гостей, первым делом спрашивала: "Не голодны ли вы?" Однажды она сказала мне: "Утром приходила Мариночка Неелова, принесла огурцы, зелень, и я подумала: как хорошо - вечером придет Камбурова, будет, чем угостить".
"Когда я уходила из ее квартиры, то должна была проверить свои карманы, потому что она норовила засунуть тебе духи, салфеточки, - вспоминала Марина Неелова, талант которой Фаина Георгиевна высоко ценила. - У Фаины Георгиевны была потребность делиться. Дверь в ее квартиру была открыта днем и ночью. Этим, к сожалению, часто пользовались "добрые люди".
Страшно отомстила
Да, бескорыстие и отзывчивость Фаины Георгиевны как магнитом притягивали к ней всевозможных жуликов и мошенников. Раневская прекрасно осознавала, что зачастую не только порядочные люди пользуются ее расположением и добротой. Но ничего поделать с собой не могла.
Как рассказывала Марина Неелова, однажды Фаине Георгиевне позвонил молодой человек, сказав, что он студент-филолог и сейчас напряженно готовится к защите дипломной работы о творчестве Пушкина. На эту тему Раневская была готова говорить всегда. Юноша стал посещать квартиру Фаины Георгиевны чуть ли не каждый день. Приходил с пустым портфелем, а уходил с тяжеленным. Вынес половину богатой домашней библиотеки актрисы. Как выяснилось, Фаина Георгиевна прекрасно знала об этом. "И вы никак не реагировали? Почему?" - спросила ее изумленная Неелова. "Я ему страшно отомстила!" - "Как же?" - "Когда он в очередной раз пришел ко мне, я своим голосом через запертую дверь сказала: "Раневской нет дома".
Святые деньги
Актриса Клавдия Пугачева вспоминала: "Конечно, главные наши приключения (с Раневской. - Ред.) связаны с гастролями. Если мы жили в одном номере, у нас были общие деньги на еду. Фаина их прятала и всегда забывала куда. Каждый раз мы их в панике разыскивали и, как правило, находила их я. Поэтому Фаина называла меня Шерлок. Когда мы шли на базар, коронным номером Фаины была раздача милостыни, причем крупными купюрами. Всяческие забулдыги знали это и караулили ее у ворот рынка. "Капа, - начинала Фаина, - посмотри на этого юношу, посмотри, какие у него глаза, дай ему 100 рублей. Скажи ему, что это от Раневской". - "Фаина, вот тебе 10 рублей, дай ему сама и скажи, что хочешь". И так много раз. Возвращаемся в гостиницу. "Фаина, мы сегодня раздали все, что было до зарплаты". - "Пошлячка, как ты можешь считать эти святые деньги!"
Не тот день
Да, Фаина Георгиевна была практически безотказным человеком. Крайне редко она и говорила какому-то просителю "нет". Но иногда и это случалось.
Однажды у Раневской в очередной раз стали нагло выклянчивать деньги, уверенные в ее безотказности. Назвав внушительную сумму, добавили:
- Вы ведь добрый человек, вы не откажете.
- Во мне два человека, - непривычно жестко ответила Фаина Георгиевна. - Добрый не может отказать, а второй может. Сегодня как раз дежурит второй.
Лучше роль, чем ордер на галоши
Ольга Аросева вспоминала, как трогательно заботилась о ней Фаина Георгиевна в первые послевоенные годы, какой безумно доброй была. Раневская всячески опекала тогда еще начинающую актрису, только что поступившую в Ленинградский театр драмы, которым руководил режиссер Николай Акимов. В 1946 году Фаина Георгиевна приехала в Ленинград на съемки "Золушки", где потом изумительно сыграла злую мачеху. Тогда в городе на Неве открылись первые коммерческие магазины и рестораны, и Раневская покупала для Аросевой в кафе "Квисиссан" слоеные мясные пирожки, наподобие нынешних круассанов, маленькие, легкие и очень дорогие. Купит, положит в пакетик и занесет в театр.
Ольга Аросева вспоминала, как однажды Раневская пригласила ее к себе в номер в гостинице "Астория": "Начала расспрашивать, как у меня идут дела и не надо ли поговорить с режиссером Акимовым. Потом, разглядев, во что я одета и обута, как закричит:
- Господи, в какой ты обуви?! Я сейчас же позвоню Акимову. - Набрала номер и говорит в трубку, в своей манере, медленно растягивая гласные, чуть заикаясь от ужаса и жалости ко мне: - Николай Павлович… пришла Лелечка… она совершенно промокла… Она в такой обуви… Дайте ей ордер на галоши…
Я ее начала толкать, дергать. Она тихо спрашивает:
- Что такое, Леля?
Я шиплю:
- Какой ордер?! Пусть он роль лучше даст!
Она:
- Лелечка говорит, что ей ордер на галоши не надо, что лучше ей роль дать…"
В халате на "Красной стреле"
Вспоминает Ольга Аросева:
"От ее доверчивости приходила в восторг и я, а иногда злилась. Вот является пожилая дама. Называет себя гимназической подругой Раневской. Оборванная, в жутком пальто. И Фаина прямо при мне отдает ей свою шубу. Я говорю:
- Фаина Георгиевна, а вы в чем поедете из Ленинграда в Москву?
Она отвечает:
- У меня очень теплый халат.
И ведь уехала в халате на "Красной стреле", в международном вагоне. Расскажи мне все это кто-нибудь, я бы ушам не поверила. По дороге на вокзал я продолжала возмущаться:
- Фаина Георгиевна, откуда вы знаете, что она не аферистка?
Раневская:
- Она же мне показала фотографию, где я…
Я говорю:
- Где вы? А где она? И она ли это?
Она говорит:
- Лелечка, так нельзя о людях думать…"