За первые три месяца мы едва только были введены в строй после отпуска и поступления в часть, в то время, как на других аэродромах наши сверстники уже летали по третьему классу, а некоторые уже и прилетали к нам со значком лётчика третьего класса.
Нам такое положение не нравилось, и мы возмущались, но возмущались только в своём кругу молодых: попробуй, скажи командиру полка, что он неправильно принимает решение на производство полётов! Жалобы были в те времена не в моде. Максимум куда доходили наши жалобы - это до командира эскадрильи, который пенял на погоду, заверял нас, что мы ещё налетаемся и на этом всё заканчивалось.
Таким образом, за первый год мы едва ли успели сдать на третий класс, хотя уже прошли немалую часть вывозной программы днём в сложных метеоусловиях и даже приступили к вывозным полётам ночью в простых.
Экзамен на звание лётчика третьего класса в то время был не прост. Мало было получить опыт полётов в простых метеоусловиях (ПМУ) в составе пары, звена и эскадрильи. Мало было отстреляться на полигоне, в воздухе по мишени и на потолке самолёта. Надо было выполнить манёвр с посадкой на чужом аэродроме всем полком, для чего нужно было отвлечь все эскадрильи полка, летавшие по более усложнённой программе от своих задач и переключить их на подготовку к аэродромному манёвру в угоду нашей молодой эскадре. Мало того - нужно было отвлечь ещё и чужой полк, потому, что по тогдашним условиям нужно было пройти целую войну: полк наводится на полк, идёт воздушный бой двух полков где-то у чёрта на куличках и потом противник садится на нашем, а мы - на их аэродроме. Короче говоря, целое воздушное сражение, в котором наломать дров можно было очень просто. Всё время, что-то этому мешало: то некому нести боевое дежурство, то отпуск какой-либо эскадрилье, то подготовка к параду, то погода... И вот, наконец, это время пришло. Установилась отличная погода, все были на местах, парадная эпопея закончилась, - пора было браться и за молодых. Как всегда, такое крупное мероприятие начиналось с тревоги. О том, что она будет, мы догадались ещё накануне по прибытии представителей из Главного штаба, так, что тревога нас не застала врасплох. Собрались быстро и чётко, вовремя выехали на аэродром. Короткая постановка задачи, бегом по самолётам - и вот уже звено за звеном, эскадрилья за эскадрильей полк поднимается в воздух. Я себе поставил задачу одну: не потерять ведущего. Что бы то ни было, как бы там ни было - мне надо сесть вместе со своим ведущим.
Я до сих пор, побывав в разных передрягах и пройдя немалую школу, всё-таки считаю своей великой заслугой то, что я тогда не только не заблудился, не разбился и даже не разбил самолёт, а умудрился не потерять своего ведущего. Взлёт парами, набор эшелона сбора, сбор эскадрильи - всё прошло нормально, в строгом соответствии до секунды с разработкой.
Мы гнались за первой эскадрильей, которая ожидала нас над аэродромом на петле - есть такая тактическая метода - сбор на петле. За нами гналась третья эскадрилья.
Нашли мы первую. Пристроились. В воздухе стало тесновато. Вот пристроилась и третья. Высота 12000. В глазах рябит от самолётов - тридцать шесть самолётов - словно растревоженный рой ос.
Только всё это я видел каким-то краем глаза: всё моё внимание - ведущему. Я присосался буквально к нему, вижу на его самолёте каждую заклёпку и уже ничто не может меня оторвать от него. Уж, что-что, а в строю я держаться умею.
Идём в режиме полного радиомолчания - такое условие радиомаскировки. Лишь изредка слышны в наушниках короткие команды с КП - командного пункта дивизии, дающие курсы командиру полка: нас наводят на полк противника. Иногда мельком вижу кучу наших самолётов и становится не по себе - когда сойдутся два полка - будет уже не тридцать шесть, а семьдесят два самолёта! И не просто будут лететь все рядышком, а вести маневренный воздушный бой: задача каждого - уничтожить противника, заснять его своим кинопулемётом, привезти его снимки, да не просто снимки, а снимки сбитого противника.
И вот свершилось! Я не видел всей картины боя - всё моё внимание было - на ведущего. Только вдруг по тому, как резки вдруг стали мои движения при попытке сохранить своё место в строю, я понял, что строй напрягся, стал маневрировать.
Мы вдруг рассыпались по эскадрильям, высотомер полез вверх, потом вниз, заметался курс, радиомолчание закончилось, и эфир вдруг взорвался как-то сразу командами, ответами, докладами и квитанциями, как будто стремился наверстать и высказать всё, что было раньше зажато, не высказано.
Дальнейшее трудно было понять.
Ведущий мотался внезапно и резко, даже не предупреждая.
Земля моталась за ведущим то вверх то вниз.
Горизонт наклонялся и переворачивался.
Какие-то самолёты - то ли свои, то ли чужие - мелькали то справа, то слева, то сверху, то проскакивали снизу буквально под самым носом, меня то вдавливало в сиденье, то вытягивало из него так, что я провисал в кабине на привязной системе - я видел только одно - голову ведущего. Голова крутилась во все стороны так, как будто она была на шарнирах. Несколько раз мне приходилось рвать ручку на себя или кидаться вниз так, что чуть не выскакивал из сиденья - это когда на меня откуда-то кто-то сваливался так, что столкновение казалось неминуемым. Гашетку управления оружием я перекинул ещё раньше, готов стрелять был давно, только не до стрельбы было: творилось в воздухе такое, что было не до стрельбы.
Все наши разработки и планы полетели к чёрту.
Я едва держался в строю: вот-вот при очередном умопомрачительном манёвре с дикой перегрузкой вылечу из строя и потеряю ведущего! Совсем близко, на дальности буквально двухсот метров, промелькнул чей-то самолёт с оранжевым носом, - таких у нас не было. Я изо всей силы надавил гашетку: если бы были снаряды, - наверняка располосовал бы его в пух и прах!..
Расплата не замедлила сказаться: за эту пару секунд, пока я его держал в прицеле ведущий мой оказался чёрт знает где! Я бросил противника и кинулся к своему ведущему. Я не знаю, что мне пришлось вытворять с самолётом в течение минуты - двух, - так я никогда ещё безобразно с ним не обращался, - но мне таки удалось догнать ведущего и стать на своё место в строю.
За эти минуту - две я взмок настолько, что почувствовал, как ручейки пота текут по спине.
Не знаю, сколько ещё продолжалось это сумасшествие, мне показалось, что длится оно вечность и никогда не закончится! Это был какой-то ад, в котором метались грешники!..
И вдруг всё сразу успокоилось. Мы ушли куда-то вбок, вывалились с глубоким пикированием из этой свалки, резко потянули на себя и вышли в горизонт.
Я осмотрелся.
Ведущий был на месте, сзади за нами на удалении километров двух шла чья-то пара, какие-то самолёты по одному появлялись то слева, то справа... Компас показывал курс на восток. Перехват был тоже восточнее нашего аэродрома. Значит мы идём на Борки, там должен производить посадку наш полк. При подходе к аэродрому, километров за десять у меня замигала красная лампа аварийного остатка горючего. Значит, топлива - на пятнадцать минут. Вот чего мне стоило не потерять ведущего. Значит, на максимале высвистел керосин. В сердцах даванул на часах кнопку секундомера.
Доложить или не докладывать? Наверное, не один я в таком положении.
Скучновато стало: стрелка секундомера бежит так быстро! Можно так ведь и упасть. Ладно, потерплю пока, может, ещё и успею сесть. На аэродром вышли точно.
Роспуск.
И вдруг перед носом выскакивает чей-то самолёт. Не наш. Нужно быть внимательнее: в такой свалке и столкнуться немудрено - чужой аэродром, разные каналы связи. Мы на первом, а тот, наверное, на стартовом, немудрено, что я его не слышал. Как противно мигает лампа аварийного остатка топлива! Страшно мешает! В запасе у меня семь минут. Для захода потребуется пять. Резерв - две. Это хорошо, если датчик не врёт.
Впереди три самолёта.
Круг растянут, может и не хватить горючки. Дьявол побрал бы того, что выскочил - я его вперёд пропустил. Вот он уже на траверзе, шасси выпускает. Я выпускать не спешу - всё меньше топлива пойдёт. Докладываю выпуск шасси, а сам тяну на четвёртый разворот и выпускаю их только перед четвёртым. Ну, родненький, вытяни, не заглохни раньше времени! Посадочные щитки выпускаю уже над ближним - за километр от полосы. Опасно, а падать неохота.
И вот, наконец, полоса! Вытянул! Не упал! Я благодарно сжимаю ручку, как будто живой самолёт послушно отзывается: ладно, мол, тебе тоже досталось.
Горючего хватило даже на заруливание. Потом местный техник удивлялся тому, сколько ушло на заправку: баки действительно были абсолютно пусты.
После посадки стали собираться. Кто где. Кто прилетел со своим ведущим, кто пристроился к чужому, но всё-таки нашему, многих вообще с нами не оказалось, - куда все подевались - неизвестно. Такое же положение и у хозяев: часть вернулась на свой аэродром вместо того, чтобы произвести посадку на нашем. Диспетчера и командиры кинулись выяснять кто где, не упал ли кто, а мы тем временем воспользовались гостеприимством хозяев и на автобусе, ещё разгорячённые этим дурацким манёвром, этим сумасшедшим воздушным боем поехали в лётную столовую.
Обед оказался на славу, хозяева постарались. Только внимания ему было уделено мало - все были переполнены впечатлениями, все старались наперебой разобрать тот или иной момент, ситуацию, беспокоила и неизвестность о тех, кто оторвался от группы - как они, где, всё ли там в порядке? Оказывается, с красной лампой аварийного остатка садился не я один, только никто не хотел докладывать о своей бесхозяйственности. Главное, что у всех это прошло благополучно.
Пока мы обедали, стала ясной обстановка: половина наших села здесь, половина - дома. Та же картина и у хозяев. Все как говорится, живы-здоровы. Хозяева предлагали нам переночевать у них, обещали показать нам подготовленный ими концерт художественной самодеятельности, однако мы этим гостеприимством не воспользовались: наши машины заняли их стоянки, и в случае возвращения их самолётов они просто не смогли бы разместить свою матчасть, да и прогноз погоды на следующий день не обещал ничего хорошего.
Короткая предполётная - и вот мы снова в воздухе, на сей раз идём прямо на свой аэродром. По дороге встретили возвращающихся от нас хозяев - они прошли ниже нас стройным порядком и ничто, казалось, не могло уже напомнить о том, что в воздухе встретились снова два противника.
Дома были дешифрованы плёнки. Оказывается, я даже сбил противника. Правда, радость моя была омрачена разгоном за поздний вывод: я вёл огонь до дистанции 70 метров, другими словами - чуть не столкнулся с противником, и в случае ведения реального огня наверняка был бы сам сбит обломками его самолёта. Тем не менее, третий класс я таки получил.
По случаю сдачи нелёгкого экзамена мы решаем ехать в Москву.
В принципе, до Москвы - 210 километров, четыре часа ходу, поезда идут один за одним. Другое дело - билеты взять на поезд - проблема.
Все хотят ехать скорым, никто не желает на пассажирский, а в пятницу вечером у кассы хоть не появляйся. Проводники без билетов брать пассажиров ещё не научились: они все ходили важные, в красивой форме с погонами, поезда в те времена были не в пример нынешним - новенькие немецкие вагоны, поставленные по репарации... Короче говоря, весь Ржев на субботу и воскресенье уезжал в Москву, а рижане во Ржеве почему-то выходить не желали - им тоже хотелось в Москву, потому билетов в эти дни на поезд Рига - Москва взять практически было невозможно.
Наша, блестящая золотом десятка пилотов, вывалилась из скрипящего всеми суставами замызганного и обшарпанного городского автобуса на пыльную площадь у придавленного годами, неоднократно восстановленного после всяческих перенесённых им передряг и чем-то похожего на наш автобус знаменитого Ржевского вокзала, знаменитого, собственно, не железной дорогой, а больше - своим так называемым рестораном, возле которого частенько происходили не просто драки, а целые сражения подпивших уркаганов, с вызовом усиленных нарядов милиции и с последующим повторным, а может и более, возвращением того или иного авторитета в законе в места не столь отдалённые, то бишь, на дальнейшее продолжение своей прервавшейся на короткое время отсидки.
Пассажиры дружно, невзирая на разницу в возрастах и рангах, по-русски, словно на стадионе, стометровкой ринулись к кассам. Финишировавший у кассового окошка первым, естественно, занимал первое место в длинной очереди. Он и имел все шансы уехать в Москву скорым. Тех же, коим здоровье не позволяло показать высокий спортивный результат, естественно, ожидал ночной пассажирский с посадкой в два часа ночи, нудными стоянками у каждого телеграфного столба и прибытием в Москву к шапошному разбору. Было ради чего побегать.
На сей раз победила молодость: пока мы проталкивались чуть ли не по головам к выходу из автобуса, передние уже успели рвануть к кассе, и у окошка стоял уже счастливый, залитый потом от радости победы и переполняющих его чувств парнишка лет семнадцати, за ним уже пристраивались его товарищи - наверное, половина какого-нибудь 10"Б" класса какой-нибудь районной школы, где физкультура занимала место не менее важное, чем математика.
Бежать было поздно, нам светил в лучшем случае пассажирский. А ведь так хотелось прибыть к двадцати трём в Москву, где нас ждали девочки из медицинского! Даже какой-то пехотный полковник со звездой Героя успел впереди нас. Похоже, что придётся, не солоно хлебавши, на сегодня возвращаться на базу, сходить на танцульки да баиньки в общежитие. Досадно.
До поезда два часа. Открылось окошко кассы.
Кассирша не наша. Последняя надежда пропала. Значит - домой. Мы уже отошли от хвоста длинной очереди и ругали последними словами тот переполненный автобус и своё недомыслие: последний садящийся в автобус ведь становился первым на выходе. Он, конечно, рискует вообще не уехать, но зато если уедет - то становится первым. Не сообразили. И тут нашего Юрку осенило: "Спокойненько, ребятки, счас у вас будут билеты!". Он открыл свой чемоданчик, достал свою лётную кожанку и, несмотря на довольно не низкую температуру, одел её поверх кителя. Затем он обвёл оценивающим взглядом длинную очередь с пехотным полковником в первых рядах и решительно направился к очереди: "Дважды Герои Советского Союза здесь есть?" - очередь почтительно расступалась. При малейшей задержке с очередным расступающимся, не очень желающим уступать свою очередь, Юрка уже резко выкрикивал своим авторитетным голосом: "Я спрашиваю вас: дважды Герои Советского Союза в этой очереди есть?!" - посторонился даже полковник, у которого на кителе над орденскими колодками одиноко сверкала звезда Героя. Решительным шагом Юрка подходит к окошечку и небрежно бросает деньги кассирше: "Десять купе до Москвы!". Та заворожённо смотрит на Юрку и автоматически подаёт ему билеты. Юрка с апломбом выдаёт своё коронное: "Лётчик сдачи не берёт!" и торжественным шагом направляется к нам. Пора сматываться, а то ведь и побить могут, это Ржев всё-таки. Мы с достоинством потихоньку начинаем ретироваться. И тут пехотный полковник не выдерживает такого унижения: "Позвольте, уважаемый, вы дважды Герой?.."
- Нет, - отвечает Юрка.
- Значит, Герой?
- Да нет же - отвечает Юрка.
- Так тогда почему... Почему... Как же вы взяли раньше меня?! - очередь ошарашено смотрит на Юрку. Мы пошли уже ускоренным шагом, почти побежали. Последнее, что мы разобрали "А, что нельзя спросить, что ли? Я просто поинтересовался есть ли тут дважды герои!" Мы уже неслись во весь опор, хотя, в общем-то, и зря: никто за нами не гнался, никто не хотел потерять очереди. Все стояли на месте и орали, что есть сил на убегавшего с перехваченными у них билетами Юрку... Садились мы с тыльной стороны вагонов, сразу зашли в вагон-ресторан и там просидели до Москвы. Нам повезло: никто из обманутых пассажиров нас не опознал.
Наверное, потому, что мы забрали все свободные места на этот поезд.
Сидение в вагоне-ресторане обошлось нам недёшево: на ресторан в Москве уже не очень хватало. Поэтому решили идти по программе-минимум: набрали спиртного, крабов, икры, балыка, шоколада, каких-то колбас, каких-то ещё консервов - получилось много - и на метро в общежитие мединститута.
Дежурная ошарашено переводила взгляд с блестящих лётчиков на умоляющих и целующих её студенток, на часы, показывающие ещё 10 минут до запретного времени, на зажатые в кулаке хрустящие бумажки и шоколадки, щедро выложенные на тумбочку - и, наконец, сдалась: "Только на десять минут! Я понимаю, что это ваши родственники, но ночевать мужчинам у нас не положено. И упаси бог вас шуметь, - меня выгонят с работы..." Мы не шумели. Мы просто шёпотом пили. Девочки регулировали уровень сигнала...
Что было потом, мне помнится смутно... Проснулся я в каких-то сумерках. Я спал между двумя кроватями на полу. На кроватях попарно спала молодость: разбросанные по подушкам волосы, красивые молодые тела, утомлённые лица в глубоком сне. Бока болели. Ещё бы - подо мной была только простынка и какое-то подобие подушки под головой. Слева и справа от меня тоже спали какие-то незнакомые девицы. Я их видел впервые. Голова раскалывалась. Из ребят в комнате нас трое. Где же остальные? Где мы? Ага, вспомнилось - в общежитии медиков. В Москве. На часах 6.30. Наверное, утро.
Тихо, все спят. Голова соображала туго. Всплывали обрывками рваной ленты какие-то кадры: вот я целуюсь с ослепительной блондинкой... Боже мой, как хороша! А, это мы бутылку крутили. На кого покажет - с тем и целуешься.
Главное - чтобы не шуметь... Я тихонько поднялся и стал искать среди разбросанных по комнате вещей свою одежду. Зацепил в сумерках вазочку для цветов. Пушечным выстрелом прогремел звон разбитого стекла, брызги воды попали на лица спящих на полу девиц, одна из них от неожиданности взвизгнула. Поднялась вся комната мгновенно: ребята очумело осматривали незнакомую обстановку, девчата ладошками прикрывали то, что можно было прикрыть, ладошек не хватало, всем вдруг стало как-то неудобно, стыдно... Мы трое быстро оделись и вышли в коридор. Кто-то шёпотом спросил, сколько времени. Я так же шёпотом ответил: "Полседьмого", в это время внизу громко хлопнула дверь, и раздался громкий девичий смех - это шли домой студентки. Оставаться в коридоре было небезопасно, мы влетели снова в свою комнату. Девочки наши уже были одеты и наводили порядок. Тогда я сообразил: домой студентки в половине седьмого утра возвращаться, тем более шуметь - не могут. Значит это не утро, а вечер?! Значит, мы прогудели почти сутки? О своём открытии я боялся сообщить остальным. Оно и не потребовалось. В комнату к нам ввалились остальные ребята. Все были обескуражены и помяты: все уже знали то, о чём я с таким трудом догадался - уже вечер субботы. Погуляли. Наверняка, старая смена ушла, на выходе сидит новая дежурная, которая если только узнает, что мы тут, значит не миновать нам ночёвки на вокзале.
Совещание было кратким: собрали то, что оставалось ещё в карманах, оставили деньги на билеты, остальное вручили нашим малознакомым подругам: давайте, девочки, в магазин, как вести себя, мы знаем. Девочки сгоняли в магазин, и началась вторая серия. Вторая серия уже была интересней, многое я уже понимал и даже запомнил. Это была волшебная ночь молодости, любви, радости и какого-то запретного, а потому - и более сладкого веселья. Так хорошо в компании я себя, наверное, никогда ещё не чувствовал.