- Николай приказал Воейкову послать какую-то голограмму, и я решительно вмешался, - продолжал генерал. - Я сказал, что здесь только я сам посылаю телеграммы и вырвал бумагу у Воейкова. Царь не обратил внимания. На следующее утро через меня пришло семь телеграмм от высших генералов с предложением отречься от престола. Николай Николаевич коленопреклонно молил царя отречься и передать престол наследнику при регентстве…
Михаил уже не мог внимательно слушать и закрывать- он мечтал о прогулках с Леной по Пятигорску, по лермонтовским… нет - по печоринским местам. "Для любви одной природа нас на свет произвела" - кажется, так поют в спектакле Художественного театра. Без интереса дослушивал горячий рассказ Рузского о том, как будто бы по его категорическому предложению Николай немедленно решил послать телеграмму с согласием отречься от престола, о том, как свита пыталась остановить ее отправление, но благодаря ему, генералу Рузскому, это не удалось; о том, как вечером приехали Гучков и Шульгин, как в нервном молчании они сидели в вагоне генерала, ожидая оформления акта отречения… У него хватило бы рассказов дотемна - год 17-й был богат событиями. Рузский рассказывал уже что-то о Корнилове, когда Стахеев улучил момент, чтобы откланяться, поблагодарить и пообещать в скором времени публикацию "этой интереснейшей беседы".
Лена стояла на веранде в своем фиолетовом, причесанная, прибранная - наверное, его и ждала. Он робко и многословно заговорил о том, что впервые в городе, и остановился в гостинице на Большой улице…
- Пойдемте, я покажу вам короткий путь, - сказала она просто.
С детства Михаил страдал, не умея разговаривать с девочками, и позже барышни избегали его, не желая выслушивать рассуждения о том, что самому ему представлялось весьма интересным, например, о теософии Мережковского или о политическом кризисе на Балканах. Лишь те, кто увлекался его мужскими достоинствами, готовы были слушать все, что угодно, и соглашаться. А Клавдия даже стала женой.
Теперь он заговорил с Леной об Андрее, которого надо выручить.
- Его расстреляют? - спросила Лена, и он не уловил острого женского беспокойства - знал же, нет ничего, что связывало бы с его приятелем эту чудесную чистую девушку, так скромно и уверенно идущую рядом под огромным оранжево-голубым куполом летнего пятигорского вечера, падающего к земле дымчато прозрачными сумерками.
- Нет! - успокоил девушку Стахеев. - Мы, его друзья, сделаем все, чтобы выручить Андрея…
Горячо и увлеченно Михаил рассказывал, как они вместе поступали в училище, какой Андрей мужественный, как храбро сражался на фронте… Почему-то казалось, что этот разговор сблизит его с девушкой. Потом, вспомнив о том, как уговаривал Андрея посетить лермонтовские места, перешел к поэзии. Читал свои старые стихи, объяснял девушке, что теперь пишет роман" что его идеал - "Герой нашего времени", что они должны посетить Эолову арфу. Пролом…
- Что вы, Михаил Сергеевич! Туда нельзя. Особенно вечером. Там грязь, пьяницы, бандиты, солдаты…
- А в этот ресторан?
- Не знаю. Я там не была.
После вина и шашлыка, когда Машук грозно почернел, и улицы налились густой синевой, они, возвращаясь, уже называли друг друга на "ты", и Михаил пытался поцеловать девушку. Она, смеясь, осторожно отстранялась.
По булыжникам загрохали сапоги красноармейцев. Пришлось прижаться к забору. Около ста человек неожиданно запели, почти сразу всем строем:
Смело мы в бой пойдем
За власть Советов,
И как один умрем
В борьбе за это…
От красноармейцев пахло пылью и дегтем.
Михаил обнял Лену, прижатую к забору, и, когда рота прошла, поцеловал девушке руку, нежную, гладкую, прохладную.
- Ты, Миша, хулиганничаешь, - сказала она смеясь.
- Я влюбился в тебя, Лена.
- Не верю. А жена в Москве?
- Не нужна. Прямо сегодня напишу, что развожусь.
- Врешь!
- Клянусь!
Расставались с поцелуями.
Лена спала в одной комнате со своей покровительницей. Та была уже в постели. На столике - свеча. Лена быстро разделась и в белой ночной сорочке нырнула под одеяло к старшей подруге - та разрешала.
- Ну, рассказывай, гулена. И ему тоже дала?
- Еще чего! Да он и не лез. Только целовал и стихи Читал.
- Женат?
- Они все женаты. Да сейчас ведь война. Где там ихние жены? После войны будем разбираться, кто чей…
IV
Уже в Минводах Шкуро узнал, что мост взорван и связь прервана - значит, пока здесь искать не будут. И все же в Кисловодск пробрался лишь поздно вечером в старой гимнастерке и солдатской папахе. Возле гостиницы еще бродили гуляющие, в их числе и Стахеев, одиноко разглядывающий звезды.
- Мои здесь? - спросил его.
- Да, здесь. Тебя освободили?
- Тихо. Будут искать. Слащов здесь?
- Это такой всегда злой? Здесь. У себя в номере.
- Будешь злым, когда тебе дают мандат, а потом ведут расстреливать. Не вышло по-ихнему. Не меня, а их будем расстреливать.
- Ты знаешь, Андрей, я был в Пятигорске у Рузского. Надо еще поехать, потому что…
- Миша, сиди здесь, и сиди тихо - на днях мы начинаем. Без меня пропадешь.
Татьяна встретила привычными слезами и причитаниями, уговаривала бросать эти Воды и пробираться к своим краям: по слухам, добровольцы-корниловцы опять идут на Екатеринодар.
- Мы с тобой, Тасинька, не будем пробираться как беглые. Я приду с атаманом и приведу войско, а ты - жена атамана.
- А сестра твоя и брат в Сибирь наладились.
- Это их дорога, а я свою Кубань буду спасать. Вот и Яша. В номер постучался Слащов. После эпизода с барышней он вдруг стал смотреть на атамана исподлобья, но теперь встретил Андрея искренней радостной улыбкой - соратник спасся от гибели.
- Давай, начальник штаба, обдумаем обстановку и начнем действовать. И ты, Тасинька, нам нужна. Все наши сегодня ночью и завтра с утра разъезжаются по станицам и аулам. Они должны приготовить людей к нашему приезду и к началу боевых действий против большевиков. Для этого нам нужны деньги. Таня, раскошеливайся.
- Так, Андрюша… Да разве я?.. Все там твое.
- Не жалей, Тасенька - скоро у нас много будет. И не бумажки будем собирать. Начнем с меня. Я сейчас же выезжаю в Ессентуки - там мой человек прапорщик Глухов. Ему нужны деньги - красноармейцы по дешевке продают пулеметы и винтовки. Беру с собой десять тысяч царских. Капитан Сейделер, поручик Фрост пусть едут в Кумско-Лоовский аул и готовят отряд к нашему прибытию. Деньги им выделит начальник штаба. В Баталпашинскую пошлем Мельникова…
Ехал в Ессентуки Шкуро на дрезине со знакомыми железнодорожниками и казаками. Он не мечтал, а явственно по-командирски представлял, как пойдет вон по той дороге его конница сабель в шестьсот - восемьсот, а на той поляне удобно будет рубить в капусту большевичков, пытавшихся его расстрелять.
- Мост ваши взорвали, Андрей Григорьич? - уважительно спросил железнодорожник.
По моему приказу. Я ж из Владикавказа с боем пробивался. Там осетины, как всегда, хотели поезд ограбить. Бронепоезд "Интернационал" их не испугал. Пришлось мне атаку организовывать, гнать нападавших. А мост я еще раньше приказал взорвать, чтобы меня не достали.
В Ессентуки приехали к солнышку. Спросили атамана: "В Пятигорск не желаете ли, Андрей Григорьевич?"
- Надо бы, - вздохнул полковник, - да дела тут завертелись. Может, и поеду. Найду вас на станции.
Дела ждали в станичном правлении, где местным комиссаром был свой человек - прапорщик Глухов. Одна-ков правлении его там не оказалось. Незнакомый сердитый солдат сказал неприязненно:
- Погнали твоего Глухова. Пущай спасибо скажет, что из каталажки выпустили. Ищи его дома, если не Сбег.
Глухов оказался дома. К своей отставке и аресту относился презрительно:
- …я ихнюю власть. Ты, Григорьич, гони деньги - я у них все оружие скуплю.
- На пулеметы дам четыре тысячи, а винтовки бесплатно заберем.
- И еще, Григорьич, дело: жить будешь в пансионе Яблокова под фамилией Андреев. Там тебя уже ждет твой Ельников, и у него секретное дело.
- Младший Мельников? маленький?
- Ну да. Старшего-то я в Баталпашинскую послал.
Пансион посреди городка - одноэтажное длинное здание. В тени его, под окнами и у ограды казаки лениво лускали семечки, о чем-то говорили. Мельников-младший поманил из окна. В комнате прохладно, чистые кровати, стол накрыт скатертью.
- Андрей Григорьевич, здесь в энтом же коридоре за углом - секретный человек снял комнату. Второй день ждет вас.
- Давай его.
"Секретный" человек, вошедший в комнату, был в темном костюме, похожем на офицерский мундир без погон и медных пуговиц.
- Вы полковник Шкуро? Я конфиденциально.
Полковник сделал знак Мельникову, и тот ушел.
- Я штаб-ротмистр Гибнер, - представился незнакомец, - секретно прислан к вам представителем Добровольческой армии на Тереке полковником лейб-гвардии Измайловского полка Веденяпиным.
- Слушаю вас, господин штаб-ротмистр.
- Нам стало известно, что вы готовы поднять кубанских казаков на восстание против советской власти.
- Хоть завтра, - ответил Шкуро, зная и правила игры и то, что завтра больше двадцати человек не соберет.
- Полковник Веденяпин от имени командования Добровольческой армии просит вас отложить на несколько дней начало восстания, так как у терцев не все готово. Следовало бы подождать и окончания Моздокского съезда. Там возникли большие разногласия казаков с большевиками. На днях положение прояснится.
"Это хорошо, когда тебя просят подождать с наступлением - верят, что ты придешь и разобьешь врага", - глядя на гостя, думал Шкуро и после небольшой паузы серьезным тоном сказал:
- Мы, конечно, примем во внимание все, что вы нам передали. Но хотелось бы знать последние сведения о Добровольческой армии. По-видимому, вы располагаете ими?
- Добровольческая армия начнет наступление на Тихорецкую и далее на Екатеринодар в двадцатых числах июня.
- То есть недели через две? - уточнил Шкуро. - Вот и мы наладимся. Известно ли вам, кто сейчас командует красными в Екатеринодаре?
- Латыш Калнин. Бывший прапорщик.
- Мало им евреев, - заметил полковник, - так еще и латышей посылают Кубанью править. И думают, что казаки их поддержат.
Когда удовлетворенный разговором штаб-ротмистр попрощался, полковник вызвал младшего Мельникова и подмигнул ему по-свойски, по-казачьи;
- Уважают нас, Кузя. За большую силу держат. Боятся, что мы раньше их красных побьем. Хорошо? А?
Посмеялись.
- Теперь ждать будем, Андрей Григорьевич?
- Отдохнем, своими делами займемся. У тебя девка-то здесь есть?
- Да их тут…
- Вот ведь штука интересная: почему-то эти девки нас маленьких, низкорослых любят?
- Не тот рост они ищут, Андрей Григорьевич.
- Нет, Кузьма. Тут дело сердечное, любовное. Вот у меня к тебе будет конфиденциальное, как этот офицер говорил, поручение. Поедешь в Пятигорск, в дом генерала Рузского, найдешь там Лену и привезешь сюда. Придумай, будто ее родные здесь.
- Конфиденциально? - с улыбкой переспросил Мельников.
- Только так…
Спали с Леной у открытого окна, завешенного от комаров госпитальной марлей.
- Не боишься, девка, обрюхатиться? - беспокоился Андрей.
- Чего ж бояться - отец-то вот он.
- Я казак. Нынче с тобой зорюем, а завтра… И сам не знаю. Поведу казаков на Кубань, на Ставрополь, на Екатеринодар… Глядишь, там и останусь в поле…
- На Ставрополь пойдешь? Я отсюда хочу туда уехать. Мама там.
- Красные там. Из Новороссийска матросы. Фасонят в белой форме. Хозяйничают. Живо тебя там на абордаж зацепят.
- Так уж и зацепили. У меня там дядя и еще родственники.
- Вот и сиди там с дядей, не вылазь на улицу. Жди, когда я свои сотни приведу.
- Приводи, буду ждать.
- Ты что делаешь, бесстыдница?
- Похулиганничать захотела. Девичий стыд до порога.
- И не боишься?
- И ты не бойся - меня научили, как надо в игры играть…
V
Вернулся Шкуро из Кисловодска под чужой фамилией, в той же чужой куртке, в старой помятой фуражке. Небритый, немного осунулся - только водянистые кубанские глаза сверкали по-боевому. Отдохнув, пригласил Слащова. Татьяне поручил устраивать дружеский обед с горилкой.
- Нас, Яша, не торопят, - объяснил Слащову. - Терцы задерживаются. Да и Деникин раньше конца месяца не тронется. А мы с тобой за это время создадим лагерь для нашего войска, соберем людей, разведку сделаем.
- Выбор места для лагеря - серьезное дело, - нахмурился Слащов. - Он должен находиться в стратегическом центре…
- Я уже знаю, где будет находиться лагерь, и люди там ждут нас, - перебил Шкуро и хоть глядел в окно, но краем глаза заметил, что Слащов недоволен - как же - академию кончал, и сделав вид, что не видит недовольства, продолжил: - А за нами на закате лошадей подадут.
- Ой, Андрюшенька, опять уезжаешь. А я тут…
- А ты, Тасенька, борщ подавай.
- Ой, а у меня борщ-то с молодой свеклой, с лучком…
- Если с молодой, то по стакану, - предложил Слащов.
- Если начальник штаба распорядился - так тому и быть, - согласился Андрей. - А место для лагеря я выбрал, потому что все места здесь знаю.
- Ох, сидели бы вы тихо там, - с безнадежным вздохом пожелала Татьяна. - Ждали бы, пока все наладится.
- Ждать? - неожиданно вспыхнул Шкуро. - Пока все похватают, все поделят, а нам - шиш? Нет уж! На Кубани мы командовать будем, - подавив раздражение, сказал спокойно: - Лошади будут ждать у колодца на повороте по дороге к ресторану, как его там называют - "Замок коварства и любви". А тебе, Таня, тоже поручение: здесь, в гостинице, живет этот газетчик Стахеев, шляется где не надо, в разговоры лезет, и когда с Яшей двинемся, ты зашла к нему и заговорила бы его. О войне поспрашивай, о Москве - он любит болтать.
Все прошло, как было задумано. Переодевшись в красноармейское, они со Слащовым незаметно покинули гостиницу, пробрались по кустам к повороту, где стояла тройка. Кучер доложил, что все в порядке, подводы с вещами уже на месте, однако по дороге встречаются патрули.
- Так мы ж в кабак едем, - весело напомнил Шкуро. - В "Замок коварства и любви". И захмелели с утра. Споем, Яша, кубанскую.
- А я кубанских не знаю.
- Ну я буду орать, а ты подвывай… - проговорил полковник весело и запел:
Как у нашей со-отни
Жизнь была веселая!
Чернявая моя,
Чернобровая моя,
Черноброва, черноглаза,
Раскудрява голова…
Слащов, как мог, подпевал. Патрули одобрительно посмеивались при виде гуляк.
Тех ждали в ауле, где проживал на правах и здешнего горского князя и советской власти князь Лоов - старый знакомый. Встретили гостей по-дружески, и, главное, не богато накрытый стол, а новенькие черкески, шашки, револьверы, папахи из волчьей шкуры. Андрей Григорьевич переоделся, подошел к зеркалу и сказал: "Наконец-то я снова чувствую себя русским офицером".
Выезд был назначен на раннее утро на той же повозке, - кони ждали в лесу. Едва солнце взошло, прохлады как и не бывало. Слева впереди горные хребты грели каменные бока, снега сахарно сверкали, сам Эльбрус можно разглядеть, однако долгожданных лошадей что-то не было видно. Слащов, серьезный с утра, озабоченно напоминал об их трудных задачах:
- Чтобы людей поднять на восстание, нужны понятные и принимаемые ими лозунги. Мало сказать, что мы против большевиков. Сейчас почти все против красных, а за кого? За что?
- Объясним, Яков Александрович.
- Но ведь нам с вами надо, как командиру с начальником штаба, все это заранее оговорить.
- Обговорим, Яков Александрович. Где же лошади, так их… этих коноводов. На фронте, бывало, генерал Келлер их по-особому учил - чтобы подале уводили. Тогда казаки в пешем строю крепко дрались - до лошадей не добежишь.
- И, главное, - не унимался Слащов, - Андрей Григорьевич, план боевых действий. Обсудим с вами, и я немедленно подготовлю приказ.
- Чего-то в животе урчит, Ягодкин, - толкнул полковник возницу. - Пожевать бы чего. Давай станем в тенечке на опушке.
Остановились, достали свежий хлеб, сверкающий кусок сала, огурцы… В лесу что-то захрустело, и по едва заметной дороге выехал на возу казак.
- Здравствуйте, - сказал. - Чего тут робите?
- А ты кто? - спросил Ягодкин.
- Я из Бургустанской. Вишь, по дрова ездил. Чего же вы в лесу-то будете сидеть? Может, вы до Шкуры едете?
- А это кто ж такой? - спросил сам Шкуро.
- Да полковник казачий такой есть. Гарнизовал казаков. Говорят, тысяч десять по горам бродят. Пока барантой заняты да коней у мужиков угоняют.
- А ты сам куда наладишься?
- Да к Шкуре. Приедет к нам - с ним вместе с большевиков шкуру спустим. Они же так их…
- Если ты, казак, возьмешься, то дело пойдет, - посмеиваясь, сказал полковник.
- А вы, видать, тоже… Офицеры?
- Скоро все узнаешь, все увидишь. Мы вот коней Своих ищем.
- Да это же вон там, версты полторы. Четыре коня пасутся, подседланные, с сумами.
- Это наши, - решил Шкуро. - Ну, прощай, казаке, да скажи в станице, что скоро к ним приедут гости.
- Приезжайте, господа? Рады будем. Ко мне заходьте. Литвинник я…
Заторопились к лошадям.
- Так что, Яков Александрович, с лозунгами понятно? Вот и с планами разберемся.