Я понимал, что к столовой подойдет целая узбекская кодла, постоянно тусовавшаяся в варочном цехе. Одному идти было нельзя, а не идти - тем более. В этой сложной ситуации здорово помогли мои земляки - сибиряки с Алтайского края и Новосибирской области. Они служили в автороте, их было около десяти человек, старшего призыва. Они "держали" автороту, это была реальная сила. Одного из них, Игоря Логачёва (Алтайский край, пгт. Поспелиха), я знал. Объяснил ему ситуацию, он обещал мне помочь. Мы подошли к столовой ровно к шести часам, меня сопровождало десять здоровенных сибиряков. Нас уже ждали около пятнадцати узбеков, они пили чай, негромко разговаривая, среди них был и тот, кто забил мне стрелку. Рядом стоял Рахимов, потупившись, с огромным фиолетовым фингалом.
Камилов не ожидал, что я приду не один, он заметно нервничал.
- Ну что, пошли, поговорим, "воин Аллаха", - сказал я. И мы направились одни через забор в офицерский гарнизон. Там была небольшая полянка, окруженная зарослями деревьев, кустарников и высокой травой.
Стычка оказалась недолгой. Несколько быстрых моих ударов сразу поразили цель. Камилов только махал своими "крыльями", не причиняя мне никакого вреда. Получив два прямых попадания в голову, узбек резко повернулся и побежал от меня, крича: "Патрул, патрул, "шакал" идот!" Я посмотрел вокруг, но никого не увидел. Он просто трусливо сбежал.
Подойдя к столовой, я видел, что узбеки "сворачиваются". Они были явно недовольны результатом схватки. Их главарь, высокий, плотный детина с охапкой волос и усами черного цвета, что-то зло выговаривал по-узбекски Камилову. Вскоре все они ушли. Я поблагодарил ребят, которые пришли вместе со мной.
- Спасибо, что поддержали меня, земляки!
Логачёв пожал мне руку, похлопав меня по плечу, сказал: "Да ты тоже молодец". Больше разборок по этому поводу не последовало.
Хамелеон
Удивительную способность менять свою сущность продемонстрировал солдат Александр Малинин. Он был родом из Туркмении. Отец, с его слов, азербайджанец, мать русская, призывался с Саратова, где он учился. Службу начал в небольшом городке Спасск-Дальний Приморского края, в учебной части. Тихонов, призывавшийся вместе с ним, позже вспоминал, что за всё это время он старался ничем не отличаться от других призывников. Представился простым русским парнем, о своих восточных корнях не упоминал. Наоборот, для всех он был "коренным" волжанином, неоднократно подчеркивал это.
Разительные перемены произошли с Александром после прибытия в город Спасск-Дальний. В части служило много туркменов, и Малинин сразу "вспомнил", что он родом из Туркмении. Он быстро начал брататься с туркменами. Тихонову и другим саратовцам заявил, что он туркмен и этим горд.
- Родина одна у меня, брат, - солнечная Туркмения, - громко сказал он ему, чтобы было слышно проходящим мимо туркменам. Те радостно закивали "земляку", обнимая его, повели угощать в местную солдатскую чайную или, как стал называть её Малинин, чайхану.
После распределения из учебки Малинин попадает служить в село Черниговку, где туркмен практически не было (всего несколько человек, да и то не в нашей части), зато много было азербайджанцев. Сашок быстро забыл свои туркменские корни и стал новоиспеченным азербайджанцем.
- Мой папа азербайджанец, я тоже азербайджанец, - объявил он своим новым землякам.
Он любил проводить всё своё время среди них. Во время обеда у столовой он растворялся в огромной колышущейся толпе азербайджанцев, обнимая их, смешно вытягивая губы для трогательных поцелуев. Стал отращивать усики и называться Джафар-оглы.
- Меня зовут Джафар-оглы, я азербайджанец, - говорил он, давая понять всем, что он один из многих и находится под покровительством многочисленной диаспоры. Часто крутился в столовой, почти с рук кормился у своего "земляка"-хлебореза.
Всё это выглядело очень комично, особенно когда "Джафар" пытался разговаривать на азербайджанском, совершенно не понимая, о чём идет речь. Он знал лишь несколько слов, которые употреблял часто невпопад, переходя на русский язык.
В один из августовских вечеров, сидя в курилке, я его спросил:
- Слушай, Джафар, а если в нашей части служило бы много чукчей, ты тоже под чукчу стал бы косить, рыбу сырую стал бы кушать и под бубен отплясывать у костра возле столовой?
- Может быть и стал, - сказал он, ухмыльнувшись. - Зато я сыт, меня никто не обидит, русским быть здесь не выгодно. Дурак ты, Суверов, у меня отец азербайджанец и сам я себя считаю азербайджанцем. А вообще, хочешь жить - умей вертеться! - говорил он на чистейшем русском, без всякого акцента.
К нам приближались трое азербайджанцев, и "хамелеон" начал менять свой окрас.
- Салам алейкум, братья! - он бежал в сторону, откуда появились азербайджанцы. Раскинув руки и смешно вытянув губы для поцелуя, он буквально врезался в своих "братьев". Поцелуи, объятия, гортанные голоса. Они идут в столовую, где их земляки правят бал. Будет сытный обед, будет послеобеденный сон. Затем Малинин выйдет в обеденный зал, от скуки пнёт какого-нибудь солдатика со славянскими чертами лица под одобрительный гул многочисленной азербайджанской диаспоры.
Он ведь не русский Саша, он - Джафар-оглы!
Глава 3. ПОСЛЕДНЯЯ ОСЕНЬ
Беспредел
Наступила осень. В Приморье, в отличие от душного (из-за большой влажности), жаркого лета, осень была теплой и сухой. Дождей практически не было, листва деревьев покрылась золотом.
В середине сентября мы с моим товарищем Юрой Дубровым (г. Уфа), купив в гарнизонном магазинчике пряников, сидели в траве и медленно поедали сладости. Зажмурившись от уже не такого жаркого солнца, я думал о доме. Скоро будет год, как я уехал из Барнаула, интересно, что там нового? Скоро отслужат два моих одноклассника - Андрей Киселев и Андрей Задорожный, а у меня впереди еще целый год. Но, несмотря на это, настроение было прекрасным, наступило какое-то умиротворение. Ведь уже половина службы прошла, дембель неизбежен, всё пройдет, и это тоже.
Вскоре откроется солдатская чайная и, уже не опасаясь патруля, можно будет там подкрепиться. Родители ежемесячно высылали денежные переводы, за что им огромное спасибо. Это здорово помогало. Жизнь налаживалась.
В конце сентября вышел очередной приказ о демобилизации. Он застал меня в карауле. Сменившись с боевого поста, я увидел ликующих дембелей. "Всё, всё!!!" - радостно кричали они. Весь потолок караульной столовой был облеплен масляными шайбочками (каждому солдату было положено на завтрак и ужин масло в форме шайбочки). В эйфории они съели весь наш ужин и, радостные, устроили масляный салют. Ну да ладно, ведь у них большой праздник.
Холодало. С октября начали разъезжаться дембеля. Они целыми днями валялись на кроватях, укрывшись с головой шинелями. Их уже практически ничего не интересовало кроме возвращения домой, мысленно они были уже там.
Уехали и мои среднеазиатские "корефаны", так любившие назначать меня в наряды и на разнообразные работы. Хотя напоследок они мне преподнесли очередной "подарок", к празднику 7 ноября (День октябрьской революции), - я заступил дневальным по роте. Все же остальные солдаты предвкушали отдых, но не тут-то было. Привезли уголь, утром роту построили и отправили на разгрузку. Работа осложнялась еще и тем, что вагоны разгружались не с возвышенности (уголь при этом высыпался бы из вагонов полностью), а с обыкновенных путей.
Они пришли поздно вечером - усталые, грязные, голодные и злые. Я к этому времени уже сменился с наряда и спокойно отдыхал. Вот они меня наказали, думал я. Мимо прошел усталый Таракан, он был похож на шахтёра. Воистину, что ни делается, всё к лучшему.
Этой осенью бардак в части достиг своего пика. Ожидалось прибытие нашего полка из Афганистана, и так слабые рычаги управления нашим командованием были к этому времени практически полностью потеряны. Началась вакханалия.
Вместо строя в столовую бежала толпа, с дикими криками, сметая всё на своем пути. Наряд по столовой (из другой части) пытался как-то упорядочить эту стихию, закрывая входную дверь, но всё было тщетно. Просачивались на кухню наши бойцы из разных щелей. Залезали в небольшое отверстие, откуда выдавали пищу караулу, далее проникали в варочный цех, кто-то пробивался через мойку. Прорвавшись, самые ловкие кидались к накрытым столам, быстро выливали себе в тарелку подливу, рвали на части булки хлеба. Стоял страшный гвалт. Отовсюду раздавались крики, ругань на различных языках народов нашей великой страны. В обеденном зале стояла страшная вонь. Посуда, доставшаяся от царя Гороха, мятые кружки с отбитой местами эмалью - в них был налит кисель, жидкий как вода, с барахтающимися мухами. Говорили, повара что-то постоянно подсыпают в солдатский кисель, чтобы молодой организм меньше страдал от отсутствия женской ласки. И, конечно, драки за еду. Побеждал сильнейший, как в джунглях.
Одним из героев битвы за "урожай" был Вовка Сердитый (родом из Алма-Аты). Опоздавший к разделу корма, он не просто кричал, он ревел, как раненый зверь: "Обсос, обсос!!!", и готов был тогда порвать любого за кусок хлеба. Слово "обсос" означало, что не хватило еды, кто-то более ловкий забрал ее себе.
Приноровившись, я часто приходил к финишу одним из первых. Утром, пока вся рота смотрела телевизор, ожидая сигнал о предстоящем завтраке, чтобы затем всем рвануть к намеченной цели, я просто выходил чуть раньше, чем все, и прибегал в столовую первым. Однажды, оглянувшись, я увидел позади себя быстро приближающуюся толпу. С дикими криками бежало несколько десятков человек, как орда кочевников, совершавших набег. Зрелище не для слабонервных.
Командир полка вертолетчиков пытался пару раз усмирить мчавшуюся около их штаба на завтрак толпу, но тщетно. Поймав пару солдат, он лично отвел их на гарнизонную гауптвахту, при этом мимо пробегали оставшиеся воины, не обращая на него никакого внимания. Это было стадо баранов, подгоняемых криками Сердитого: "Сейчас будет обсос!!! Обсос!" "Обсос, обсос!!!" - подхватывала обезумевшая толпа, летящая на штурм.
Вечерами, после отбоя, никто долго не мог уснуть. Наше спальное помещение искрилось огоньками сигарет. В полумраке виднелись группы людей, формировавшиеся, как правило, по национальному принципу. Вот собрались казахи, рядом говорили о чем-то своем таджики, в каптёрке слышны дикие крики азербайджанцев, прыгающих под мелодии "Модерн токинг". Кого-то бьют, где-то идут разборки, кто-то ест, кто-то курит "дурь". Армейские будни.
Вот схлестнулись армяне с казахами. Две группки напротив друг друга. Атмосфера накалялась. Диалог двух представителей этих диаспор, из-за которых и возник конфликт, продолжался недолго. До драки не дошло.
- Эй ти, чюрка, ти ох…ль?! Эй, ара, ара! - угрожающе шипел высокий темный армянин по кличке Негр.
- Ти самь чурбан! - далее следовали ругательства на казахском языке. Это Нуртамбаев. Он чем-то похож был на Кинконга - кривые руки и ноги, лицо, не обезображенное интеллектом.
- Эй, твар, гавари по русска! Ти что, ох… ль, чурка?!
- Кто чурка, я чурка?! Да ти самь чурка!
Круглосуточно находящиеся в казарме офицеры - дежурные по части, часто даже не выходили из дежурки. Многим из них было всё равно, что творится рядом.
Служил с нами Евгений Залетаев, житель Приморского края, - любитель наркотических средств, фанат анаши. Он собирал коноплю, сушил ее где-то на чердаке казармы, практически ежедневно накуривался, после чего бесцельно болтался по казарме с идиотской улыбкой. Он и ряд других любителей "расслабиться" курили травку даже днем. Это действие происходило обычно в бытовой комнате, где Женя открывал окно, забивая косяк. Залетаев плотно подсадил на наркоту одного из котов Лиса, каким-то чудом оставшегося в живых. Однажды, схватив бедное животное, он дунул в кошачью морду наркотическим дымком. Спустя неделю-другую хвостатый бедолага, унюхав запах конопли, мчался сам. Ему нравилось "кумарить" вместе с Залетаем, чтобы затем отключиться. Зверёк валялся около бытовки, как тряпка для ног, в связи с чем получил кличку Дурик.
К "осиротевшим" котам Лиса судьба была неблагосклонна: один стал инвалидом (Нельсон), другой - бомжом (Таска), третий - наркоманом (Дурик). Да и хозяина она не пощадила - за несколько недель до демобилизации Лис и его товарищ, Залетай, были задержаны сотрудниками милиции за нанесение тяжких телесных повреждений и вымогательство денег у солдата вертолетного полка по кличке Чебурашка. В итоге они были осуждены на длительные сроки заключения.
Понятия
В среде военнослужащих срочной службы нашего гарнизона большое значение играли тюремные понятия. Если бы не большой процент солдат с неславянскими корнями, отношения в солдатской среде мало чем отличались бы от "зоны".
По социальной иерархии бойцы делились на "пацанов" и "чмырей" ("лохов", "быков", "фуцанов") и средний солдатский класс - по тюремной терминологии "мужики". Чтобы быть "пацаном", нужно соблюдать определенные правила поведения. Нарушение этих запретов называлось "западло".
Запрет на сотрудничество с администрацией (хотя быть сержантом не возбранялось). Строго карались жалобы офицерам. Уличённые в этом солдаты становились "стукачами" и вмиг оказывались на социальном дне. Жизнь их превращалась в ад. Один из солдат вертолетного полка пожаловался командиру о неуставных взаимоотношениях, процветающих в роте. После этого его несколько раз избивали после отбоя неизвестные (набросив шинель ему на голову), мочились на него, когда он спал, прибивали сапоги гвоздями к полу, делали "велосипед" - в пальцы ног спящему вкладывалась бумага и поджигалась, и т. д. Командование вынуждено было отправить его служить в кочегарку, откуда он нос боялся высунуть.
"Пацану" запрещалась любая грязная физическая работа. Он мог заниматься спортом, бездельничать, но не работать - работали "лохи". Если "пацан" брал в руки тряпку и ведро, это значит он "зачмырился", "опустился". Если офицер ("шакал") приказывает "пацану", допустим, помыть пол, тот должен ответить отказом. Пусть лучше отправят на "кичу" за отказ от работы, чем взять в руки тряпку.
"Пацан" не должен никого бояться, и если он боится драться - это "западло". Если солдат начинает делать за кого-то чужую работу (мыть пол, стирать чужие носки, носить из столовой пайки) - значит он "чмо", это "западло".
Воровать у своих нельзя, это "крыса", это "западло". Хотя у других воровать можно. Тонкая грань между своими и чужими. Воровство, кстати, у нас в роте процветало. В тумбочках не было ничего, тащили даже предметы личной гигиены, обувной крем, форму, звездочки с пилотки, кокарды с шапки, хлястики с шинели и, конечно, деньги (их шмонали даже с приходящих из дома писем). Нужно было всё время что-то прятать, "шкерить", иначе будешь небрит, не начищен, а за это могут наказать. Еще летом, вернувшись с наряда на КПП, я не обнаружил свою полевую форму, которую прятал под матрацем. Приложив немало усилий, я всё-таки нашел ее. Позже все свои вещи я оставлял в каптёрке нашей роты. Однажды ночью я видел, как Аймаров, будучи дежурным по роте, "шмонал" форму спящих бойцов. Его лицо, освещённое тусклым светом, выражало злобу, из чуть приоткрытого рта виднелись желтые кривые зубы. Он был явно недоволен - видно, улов небогатый. Все деньги и документы я укладывал во время сна под подушку, некоторые делали в матрацах отверстия и прятали там свои вещи.
Форма "пацана" должна быть всегда опрятной, выстиранной и выглаженной. Он должен часто мыться, быть чистым и хорошо пахнуть. Неряшливый вид, грязная форма - это "западло". "Пацанов" можно было отличить по внешнему виду - кожаный ремень с двумя или тремя тренчиками, вывернутыми наружу (сшитый кусок кожи, вставляемый в ремень), согнутая бляха, ушитая выглаженная форма (проглаживались стрелки на спине гимнастерки: одна горизонтальная означала, что отслужил год, если к ней примыкают еще стрелки, в виде римской цифры пять, - значит отслужил полтора года), всегда свежая толстая подшива (круто, если подшита черными нитками, это тоже было прямым нарушением устава, подшиваться нужно только белыми нитками), сапоги собирались гармошкой, каблуки стачивались и подбивались дюбелями (они высекали искры от асфальта), зимняя шапка сшивалась (по типу "формовки"), натягивалась и красилась, кокарда также должна быть согнута, погоны со вставками. Модно было иметь длинные волосы и усы. Головной убор должен быть где-то на затылке (по уставу полагалось два пальца от брови). Все это было нарушением формы одежды. "Чмыри" выглядели следующим образом: огромная, не по размеру грязная форма, затянутый донельзя "деревянный" (из кожзаменителя) ремень, огромного размера головной убор, испуганные глаза, затравленный вид. "Чмыри" постоянно работали, что-то таскали, носили, рыли, получая оплеухи из разных углов. Внешний вид "чмырей" был похож на вновь прибывших солдат-"духов". Но "духи" со временем могли стать "пацанами", в отличие от "чмырей". Выйти из "лоховского" состояния было практически невозможно.
Крутым считалось ношение разнообразной гражданской одежды - носков, трусов, футболок и т. д. (все это запрещалось уставом). Бесспорным авторитетом (особенно у дембелей) пользовались, почему-то, подтяжки.
"Пацану" полагался усиленный паёк. Утром и вечером дежурный по роте раздавал солдатам масло и сахар. "Чмыри" ничего не получали, "мужикам" давали положенный кусок масла и три кубика сахара, "пацаны" получали по 2–3 кусочка масла, 10–12 кубиков сахара. Но больше всех получал дежурный по роте: он себя не забывал - 4–5 кусков масла, полбулки белого хлеба ("пацаны" ели только белый хлеб, черный хлеб кушать "западло") и целая горка сахара. Верхом крутизны считалось, если "чмыри" приносили "пацанам" пайки в казарму. Они пили чай в каптёрках (у нас их было несколько, в каждой базировались свои группы). А ещё лучше было кушать в солдатской чайной. Но "лохи" туда ходили с опаской, их могли кинуть прямо в "чипкé", забрав у деньги или раскрутив на покупку еды. "Западло" было кушать перловую кашу. Бачки с "перлофаном" стояли в столовой нетронутыми, даже "чмырям" есть её было "западло". Есть ("точить") в одиночку не допускалось.
"Западло" было поднимать предметы личной гигиены, столовые приборы, еду с пола. Например, если упала со стола ложка, "пацану" нельзя было её поднимать и использовать по назначению, она "зачмырилась", или если во время умывания упала зубная щетка, то её брать было нельзя - "стрёмно".
"Стрёмно" "пацану" было стоять или сидеть в первых рядах. "Лохи" выставлялись первыми. На вечернюю поверку круто выходить в тапочках, без ремня. Услышав свою фамилию, вместо слова "я", "пацан" должен ответить "в строю".